Экзамен на зрелость

Как не краток был миг, когда дверь была открыта, Екатерина все же сумела заглянуть в спальню. Кровать Анны была видна не полностью, к тому же, часть ее скрывалась балдахином. Но Долгорукова все же сумела рассмотреть великую княгиню. В этот момент Шереметева снимала с нее окровавленную ночную рубашку, задрав на самую голову. Впрочем, по иному ее и не снять, если только разрезать.

Потом появился запыхавшийся Блюментрост. Господи, как он кричал. Его возмущению не было предела. В итоге он вышел уже через полчаса, пребывая в крайней степени недовольства. Из спальни Анны, он направился прямиком в библиотеку, к остальным медикам.

Оказывается, его негодование было вызвано тем, что о случившемся его известили слишком поздно. Самочувствие Анны ухудшилось еще с вечера, однако никто и не подумал вызывать медика. В результате этого, помощь безнадежно опоздала. В настоящий момент, самочувствие Анны он оценивал как удовлетворительное, хотя ребенка она и потеряла. В этой связи, в консилиуме попросту не было смысла.

— Екатерина Алексеевна, может вы все же поведаете, что тут произошло? — Отвесив учтивый поклон, обратился к Долгоруковой Лесток.

Трудно было бы ожидать, что он не окажется здесь. Все же лейб-медик, хотя и двора Елизаветы. Все же, здесь должен был быть собран консилиум, а значит ему сам Бог велел тут быть.

— Но разве Иван Лаврентьевич вам не рассказал, — удивилась Екатерина.

Народу во дворце было столько, сколько пожалуй было только во время свадьбы. Каждый считал своим долгом побывать здесь, проявить заботу и высказать сожаления или наоборот, порадоваться счастливому разрешению вопроса. Сейчас, пожалуй все же первое.

— Отчего же. Он сказал, что у великой княжны случился выкидыш. Но-о…

— Это так. Можете не сомневаться, Иван Иванович.

— Вы-ы…

— Я сама видела Анну.

— Катенька, ты видела именно ее, — стараясь выглядеть как можно более естественно, Лесток склонился и прошептал это прямо в ухо Екатерины.

— Разумеется, — так же тихо ответила молодая женщина. — Лица ее я не видела, с нее как раз снимали сорочку, но это она, я не раз видела ее обнаженной и помню каждую родинку. У вас есть какие-то сомнения?

— Были. Когда имеешь дело с такой хитрой лисой как Ушаков, ухо нужно держать востро. Но раз вы утверждаете, что видели именно Анну, то пожалуй, все идет по плану. Теперь простите, я пойду.

— Лгунья, — раздавшийся за спиной звонкий молодой голос заставил ее вздрогнуть и резко обернуться.

— Господи, Лена, что за дурная привычка, постоянно подкрадываться, — Долгорукова тут же набросилась на Воронцову, стоявшую уперев руки в бока.

— А у тебя что за привычка, лгать подругам. Молодой, красив как Аполлон, мелкий клерк, а это Лесток. Он твой любовник и не смей отрицать.

— А нельзя ли кричать по громче. Ну, чтобы все услышали.

— Ой. Прости. Катя, но ты то же хороша.

— А что мне было делать, похваляться тем, что охмурила не первой свежести ловеласа. Так остальные не больно-то в мою сторону смотрят, все опасаются причастности моих близких сразу к двум заговорам.

— Х-ха, скажешь то же, старик, — услышав только то, что хотела услышать, возразила Воронцова. — Да этот старик, любого молодого за пояс заткнет. Слушай, а вы с ним собачкой пробовали? Он такой затейник. Ты чего, Катя?

— Так ты…

— Ну да. А что тут такого. Когда придет время выходить замуж, так все еще и в очередь будут выстраиваться, чтобы жениться на фрейлине двора. Ну и на батюшкином приданом. Так что сейчас, полная воля.

— Слушай, а тебя Шереметева случайно не потеряет?

— Ой! Все, я побежала, — прижав к груди белый кувшин с водой, девушка обернулась и стремглав умчалась по направлению к спальне великой княгини.

Настроения во дворце были самые что ни на есть похоронные. Анна, замкнулась и никого к себе не подпускала. Даже появление Шереметевой, которой она до этого благоволила, вызывало у нее истерику. Более или менее она воспринимала появление слуг, да и то по большей части в виду того, что они не старались лезть к ней.

В сложившейся ситуации Блюментрост уже на следующий день посоветовал Анне покинуть дворец. Ей необходимо было сменить обстановку, на более благоприятную. Несчастная пожелала отправиться в имение своего брата под Псковом. При этом она не пожелала видеть подле себя никого из нынешнего окружения.

Екатерина восприняла это известие с облегчением. Одно дело чувствовать свою правоту и совсем другое, каждый день смотреть в глаза той, кого ты лишила ребенка. Впрочем, очень даже может быть, что ей же придется лишить ее и живота.

Несмотря на свои прежние желания она этого уже не хотела. О содеянном она не жалела, но ее цель Петр, а не Анна, которую она и без того наказала. Но если Лесток прикажет, то ей ничего не останется, кроме как подчиниться. Теперь она была полностью в его власти.

Именно об этом она и думала, идя по ночным улицам Санкт-Петербурга. Сегодня у нее было очередное свидание с Лестоком. Нет, ничего касающегося заговора. Обычное свидание двух любовников. Они вовсе не опасались вызвать подозрение. В свете излишне любопытного носа Воронцовой, было бы подозрительно отменить свидания.

Несмотря на отсутствие Анны и Петра, придворная жизнь не остановилась. Этого требовали политические интересы, как внутренние, так и внешние. Поэтому, придворные имевшие комнаты во дворце, продолжали проживать там. К таковым относились все без исключения фрейлины. А Воронцова, делила комнату с Долгоруковой, так что, превратись та в затворницу, непременно привлекла бы внимание.

Впрочем, не сказать, что эти свидания были Екатерине неприятны. Тем более они стали встречаться задолго до того, как она оказалась вовлечена в заговор.

Конечно же она предполагала, что Лесток ее попросту использовал. Но с другой стороны, разве она не платила ему той же монетой? Он помогает ей, она помогает ему, и между делом оба получают удовольствие. Если наскучит… Что же, никаких обязательств друг перед другом у них нет.

Екатерина шла только по центральным улицам, имеющим освещение. Здесь вероятность оказаться жертвой бандитского нападения была самой минимальной. Армия и гвардия не зря ели свой хлеб осуществляя довольно плотное патрулирование. Если лихие людишки где и могли поживиться, то в стороне от центральных улиц города. И уж точно не на набережной Невы, являвшейся излюбленным местом прогулок жителей города.

За спиной послышался цокот копыт и грохот колес по каменной мостовой. Ничего удивительного, обычное в общем-то дело. Кто-то гуляет по набережной, кто-то по ней же едет в карете. Тут главное не оказаться на пути экипажа, а то потом и костей не соберешь. Но Екатерина не переживала по этому поводу, так как шла у самого парапета, подальше от проезжей части.

Вот только возница как видно оказался либо слишком пьян, либо слишком нагл, так как лошади прошли в непосредственной близости от Долгоруковой. Ее возмущению не было предела. Она уже хотела было возмутиться по этому поводу, но не успела.

Дверь кареты оказалась открытой и оттуда выглядывал мужчина в черной одежде с маской на лице. Едва только он поравнялся с Екатериной, как тут же схватил ее и потащил в карету с занавешенными окнами. Она успела только пискнуть, так как в следующее мгновение на ее горло легла сильная рука. Она давила и давила, пока перед глазами брыкающейся жертвы не поплыли разноцветные круги, вскоре сменившиеся непроглядной тьмой.

— Все прошло удачно? — Лесток, отпил пару глотков вина и поставив бокал на стол, взглянул на присевшего перед ним мужчину.

— А у вас были сомнения, Иван Иванович? — Савин даже покачал головой, показывая насколько его возмущает вопрос.

— Не надо дуться, Алексей Сергеевич, — Лесток даже поднял руки в примирительном жесте. — Как говорится и на старуху бывает проруха. А мы с вами не в бирюльки играем.

— Совсем вы русским стали, Иван Иванович, — Одобрительно кивнул Савин.