Врата Победы

Мне все же удалось увидеть, что русские делали в нашей мастерской. На второй день меня позвали помочь разобраться с нашим компрессором. И я с удивлением увидел на стеллажах целый десяток русских аппаратов, явно серийной, заводской сборки, очень похожих на мой "акваланг"!

-Сожалею, мсье Кусто, но мы были первыми - сказал русский - АВМ-1 (прим. - в альт-истории первые советские акваланги сделаны по образцу АВМ-5. Но поскольку первая модель, то и обозначение соответствующее - В.С.), состоят на вооружении советского флота с сорок второго. Ну а вы, насколько мне известно, впервые испытали свой, лишь в апреле сорок третьего.

Я был чрезвычайно удивлен. В СССР известно о моей работе? Ответ на этот вопрос я получил несколькими днями спустя.

7 апреля стрельба на востоке стихла. А к вечеру того же дня на шоссе появились колонны русских танков. Низкие, с длинными пушками, они выглядели гораздо мощнее наших довоенных. Впрочем, мне довелось видеть и те старые машины - мы все, я, мои друзья, наши семьи, стояли в толпе нарядных жителей Ниццы, когда генерал Де Голль торжественно вступал на французскую территорию во главе своих войск. Генерал ехал на танке В-1, как было объявлено, том самом, на котором сражался в сороковом году, еще два таких же танка шли следом, во главе строя русских Т-34, но с французскими опознавательными знаками. За ними двигалась мотопехота, на американских "студебеккерах", солдаты в черных беретах кричали и махали руками.

-Принимай нас, прекрасная Франция - сказал русский, которого отчего-то называли английским именем "Брюс" - впрочем, как товарищ Сталин решит, так и будет.

Вечером того же дня меня посетил уже другой русский, судя по всему, высокопоставленный чин их тайной полиции НКВД, или контрразведки. Впрочем, он был весьма вежлив, и сведущ в морских делах.

-Разве вы не слышали, мсье Кусто, что у нас в СССР задача освоения морских богатств была поставлена еще задолго до войны? Сделать правда удалось немного - но замыслы были интересные и широчайшие. Может быть, у вас во Франции издадут романы нашего Беляева - про человека-амфибию, и подводные фермы. Или Григория Адамова - про "изгнание владыки": подводные города и заводы, с многочисленными портами-ангарами для подводных лодок класса "пионер", подводно-подземные тоннели, для круглогодичной навигации по Севморпути. Это конечно фантастика - но идеи были всерьез. Ведь "нам нет преград - ни в море, ни на суше". И если товарищ Сталин приказал покорить океан - мы это сделаем, ну кто мы такие, чтобы нарушить волю Вождя?

Я слушал и кивал. Не понимая пока, что же требуется конкретно от меня.

-Мсье Кусто, сейчас идет война - сказал русский - и никто не может оставаться в стороне. Есть мнение мобилизовать вас и ваших людей в инженерно-гидрографическую службу "свободной Франции". Генерал Де Голль не возражает - но поскольку он пока не располагает военно-морскими силами, получать задачи и довольствие вы будете от командования Средиземноморской эскадры СССР. Или от флота "народной Италии", что по сути одно и то же. Если уж у вас есть документ Международного Комитета, подписанный итальянским адмиралом Таоном ди Ревелем - то возможно, вам больше подойдет формально подчиняться итальянцам? Вы вправе оставить с собой ваших людей - и конечно же, должны будете принять в свою команду наших, по штату. Корабль с экипажем, для обеспечения водолазных спусков, мы выделим. Мсье Кусто, я знаю, что вы заняты сейчас своими экспериментами по усовершенствованию своего аппарата - но у нас, как вы видели, есть серийный образец, и писанное наставление по погружениям с ним, все вполне нас удовлетворяет. Впрочем, если вы найдете, что можно улучшить, мы будем этому рады. Если вы согласны, то собирайтесь, считайте себя уже на службе. Базироваться будете пока в Специи, а там посмотрим.

-А если бы я не согласился - спросил я у русского уже после, когда наша колонна из двух "студебеккеров" с имуществом, двух наших автомобилей, и броневика с охраной, двинулась на восток.

-Тогда, мсье Кусто, нам пришлось бы обойтись с вами, как с гражданином Еврорейха, отказавшимся сотрудничать - был ответ - ничего страшного, всего лишь заключение в лагерь военнопленных, до окончания войны.

В нашей команде было три взвода - водолазы, такелажники, мотористы - итальянцы и русские. Моим помощником "по строевой части" был русский капитан-лейтенант. Основной задачей была расчистка портов - и если "тяжелые" водолазы хорошо справлялись с работами под водой, вроде резки и сварки металла, то аквалангисты были вне конкуренции при разведке. Италия, южная Франция - война закончилась, но мои перспективы на родине были неясны. Французский флот практически перестал существовать, и что еще хуже, его неспособность помочь Франции в большой европейской войне вместе с плачевным состоянием французских финансов вызвала последующий застой и запустение. Но у меня оставалась работа на упомянутый мной "Международный Комитет по исследованию Средиземноморья", который отнюдь не прекратил свое существование после войны - теперь там заправляли СССР и Народная Италия, при малом участии Югославии, Болгарии, Греции, была приглашена и моя команда, причем русские были столь щедры, что подарили нам тот самый корабль, с которого мы ныряли еще в сорок четвертом - морской тральщик, переделанный в водолазно-спасательное судно. По заданиям Комитета, мы занимались больше подводной археологией, чем океанологией, искали затонувшие древние суда, в греческих и турецких водах удалось сделать действительно ценные находки.

Я назвал свое первое судно "Калипсо". Затем появились и другие. Когда по инициативе СССР при ООН была основана Международная Организация по исследованию Мирового Океана и эксплуатации его ресурсов. Центром ее стал Океанографический Музей и Институт в Монако, место директора которого я получил в пятьдесят первом. Были экспедиции во все моря нашей планеты, и спуски в их глубины, и издание Энциклопедии Океана. Мне не раз приходилось бывать в Москве, Ленинграде, Мурманске, Севастополе, наше сотрудничество с советскими учеными было очень плодотворным, никогда не прерываясь, даже когда наступали политические осложнения.

Но я иногда спрашиваю себя - случилось бы все это, не будь той встречи с русскими в сорок четвертом году?

Тулон. Этот же день (2 апреля 1944).

Капитана 1 ранга Мальгузу, командира крейсера "Алжир", прежде никогда не били.

Гестаповцы ворвались рано утром, выбив дверь, в квартиру, где месье капитан мирно спал с малышкой Франсуазой. Женатым морякам было совершенно необязательно ночевать на борту - и не только женатым, любой француз поймет. Что делать, если мадам Мальгузу еще до Рождества уехала в Париж, где было куда спокойнее, чем на юге, при этом ужасном мяснике Достлере? Когда добрых французов хватали прямо на улице за одно неосторожное слово, услышанное немецким патрулем, или переодетым агентом гестапо - или при облаве, если находили документы не совсем в порядке. Но месье Мальгузу был еще нестарым мужчиной, и пребывал от последних событий в глубокой меланхолии, которую кто-то должен был развеять! Конечно, командиру положено быть на мостике при утреннем подъеме флага - но дисциплина и порядок на кораблях упала очень сильно, после убийства "берсерка" Тиле и ответных немецких зверств. Почти каждый офицер-француз побывал на допросе в гестапо, немцы с маниакальным упорством искали признаки измены - командующий флотом адмирал Дюпен и несколько десятков офицеров были арестованы, кого-то расстреляли, кого-то бросили в концлагерь. А корабли были прикованы к пирсам, выгружен на берег боезапас, и даже оружие экипажа, слито топливо. Что не могло не отразиться на службе.

Но он, Мальгузу, совершенно ни при чем! Он никогда не был заговорщиком - всего лишь мирный буржуа, носящий мундир, военная служба ведь такая же работа, не хуже других? Это какая-то ошибка - за что меня арестовали? Это произвол!