Новая Земля

Мы вышли за ворота. Синие стояли возле 1-го барака. И Обезьян стоял. Без кувалды.

— Лодку к причалу!

Мы толпой пошли к морю. По пути Моряк еще раз пнул голову Лёши Паштета. Метил в синих, но не попал, голова перелетела через стол и откатилась к летней кухне.

— Принесите инструменты — отвертки, ключи! И веревки нужны. Я попрошу продукты для всех нас! — крикнул я синим, не Гоге Звягинцеву, конечно, а тем, кого знал, — Толе Слесарю, Аржанову, Асланбеку. — Толя, поехали с нами, поможешь!

Толя Слесарь убежал в барак и вернулся с ремонтным чемоданчиком.

Прошли мимо бочки. Голый человек умер, переломился в пояснице. Я думал, тело будет шевелиться, потому что лемминги внутри. Но тело не шевелилось. Наверное, Лёше Паштету поймали не 10–15 леммингов, а 5 или даже одного. Если в теле 2 лемминга, шевелений может и не быть или будут, но на глаз не заметные.

Обезьян собрал вокруг себя членов совета и охранников и успокаивал их, в чем-то убеждал, рожи корчил, и по его жестам можно было догадаться, что он уверен в гибели лодки и скорой победе над бунтовщиками.

Сипа смотрел на волны, на болтающийся вдали буй. Я знал, о чем он думал. Если посмотреть на бушующее море, а потом на Обезьяна, pithecos покажется обычным психом с ПЖ, не страшнее Кости Ганшина и Гоши Майонеза. Неужели до буя всего 300 метров? Враньё, минимум 500. Или это только при минус 14° кажется, что 500, а при плюсовой температуре — 300?

Я достал из кармана фотографию, вынул из пластика, поцеловал, прошептал те слова, которые всегда шепчу, когда целую изображения любимых лилий, и снова укрыл ее.

Мы протащили лодку вдоль причала, подбадривая себя криками, пробили волну и следующую пробили, запрыгнули на откате — и море само утащило от берега.

К бую поплыли я, Сипа, Моряк и Толя Слесарь с ремонтным чемоданчиком.

Якут, Шрам и Волынец остались, они обошли колонистов 2-го барака, предупредили, чтобы не расслаблялись и были готовы к нападению.

Сипа и Моряк взяли весла, выгребли по волне, обогнули притянутые течением льдины — припайные или обрушившиеся с ледника, в любом случае они могли пробить днище.

Я сидел на носу, Толя Слесарь на корме. Он открыл чемоданчик и вынул отвертку и чехол с поворотными ключами, наверное, проверил, все ли взял. Мог бы и на берегу проверить. Но что вы хотите, на ПЖ вот такие люди сидят — которые ничего предусмотреть не могут и не хотят, живут одной минутой и свое будущее не ценят и чужое.

Брызги замерзали на лету, били в лицо, отскакивали от куртки, попадали за воротник и скапливались там, слипались коркой.

Сипа отодрал от дна примерзшие подошвы сапог и сообщил мне об этом, но слова употребил матерные, и я не понял, о чем он, пока у самого сапоги не примерзли.

Я до крови прикусил губу, ненадолго унял дрожь. Мне доставалось больше брызг, куртка обледенела и не раздувалась уже ветром, а застыла хрустящим колоколом.

Буй подмигнул мощной оранжевой вспышкой. Свет пробил ледяную пыль над волнами, отразился от скал, от ледника.

Мне показалось, что я увидел, как по-звериному вспыхнули глаза Обезьяна и он унял проблеск ладонью, отвернулся от моря и больше не следил за лодкой.

А еще я увидел, что красные замерзли на ветру и превратились из бунтовщиков в прежнюю голодную и запуганную толпу. Синие окружили Якута, встали между ним и толпой. Шрам и Волынец попытались спрятаться в толпе, но их вытолкнули.

Я пожалел, что мы с Сипой поехали вместе. Но что теперь гадать. Мы ничего не могли сделать, пока не вернемся. А вернуться мы могли только после того, как вспыхнет зеленый луч.

Лодка приближалась к бую, он то пропадает за волнами, то вдруг выпрыгивает совсем рядом.

Я увидел гнездо, где была разбитая чичами кнопка, заледеневшие контакты и провод. Оказывается, для связи с координаторами надо было нажать большую кнопку — с кулак размером, причем не мой кулак, а Обезьяна. Я хотел сказать Толе Слесарю, что пусть прыгает, я подам инструменты, но он меня опередил — передал отвертку и поворотные ключи с заостренными рукоятками. И веревку.

Я рассовал инструменты по карманам. Ну ладно, попробую.

Ветер срывал с волн пену, бросал на нас, и пена застывала серыми потеками на куртках, шапках и сапогах.

Я держал наготове веревку и, как только лодка коснулась бортом буя, прыгнул на него, продернул веревку через обе ручки и завязал узел. Потом вычистил гнездо от осколков пластмассы и ото льда, вправил контакты, надавил отверткой.

— С просьбой обращается колонист Жилин Иван Георгиевич. У нас закончились продукты. Еды нет никакой. Мы голодаем. — И еще раз: — Колонист Жилин Иван Георгиевич просит о помощи. Люди умирают от голода. Нужна срочная помощь.

Волны обжигали напряженные руки. Онемелые пальцы не чувствовали, как до самых сухожилий распарывает их веревка. Не удержавшись, я соскользнул с буя, ударился головой о подводную станину, наглотался воды.

Я схватился левой рукой за борт, а правой продолжал сжимать отвертку. Вода смыла кровь, обнажила рану на лбу. Я дотронулся рукавом, защипало еще больше.

Моряк и Сипа перевалили меня через борт.

И меня вывернуло — на куртку, под ноги, я даже не нагнулся.

Лодку понесло за буй.

Огромные волны накатывались на ледник, разбивали о него блуждающие льдины, затягивали в подводную пещеру, закручивали, обволакивали пеной и проглатывали навсегда.

Сипа и Моряк навалились на весла, выгребли подальше от страшного водоворота и по широкой дуге возвратились к бую.

— Теперь я! — закричал Толя Слесарь.

Я не возражал. Все-таки я в английской филологии специализировался, а он машины ремонтировал.

Толя Слесарь перебрался на буй, уцепился за ручку и нажал отверткой на контакт.

— Жратвы дайте, мы с голоду подыхаем. Сволочи! Что вы с нами делаете?! Мы просим прислать продукты. У нас ничего нет, мы умираем.

В буй ударилась льдина, оторвала Толю Слесаря, он с головой ушел в воду и пропал на несколько долгих секунд. Но он вынырнул, схватился за веревку, снова залез на буй. Он содрал заклепки, снял кнопочную накладку, вырвал провода и соединил их напрямую. Он орал от холода, он рычал, но работал.

— Вы слышите меня, ответьте! Дайте зеленый луч! Ответьте нам!

Толя Слесарь со всей силы ударил отверткой по контактам и прыгнул в лодку.

Мы поняли, зеленого луча не будет.

Сипа и Моряк гребли, а берег не приближался. Так продолжалось, может быть, полчаса, может быть, час. И вот, когда они уже не могли поднять обледенелые весла, волны сами понемногу стали нас выгонять прочь из моря и выгнали, поволокли вдоль берега.

Я сделал ошибку, что взял Сипу с собой. Он мог остаться, и кто знает, Якут, Шрам и Волынец остались бы живы. Уже после их смерти я узнал, что произошло.

Обезьян оказался хорошим организатором. Вернее сказать, вожаком. 1 000 000 лет назад, во времена первых homo erectus, он бы правил миром.

19

Едва мы отплыли, члены совета окружили Якута, встали между ним и красными. Волынец и Шрам попытались спрятаться в толпе, но их вытолкнули, и охранники заставили их встать на колени.

Обезьян подошел к толпе очень близко. Он знал, что сейчас может делать с красными всё, что захочет.

— Господа! Я предлагаю вам вернуться в барак и натопить печь. Хватит уже на холоде стоять.

Толпа загудела, но Обезьян знал, чем успокоить.

— Сегодня был трудный день. Поэтому я решил устроить для вас праздник. Сегодня обедают все сектора! 1-й, 2-й, 3-й и 4-й!

Охранники отрубили головы Шраму и Волынцу. А Гога Звягинцев ударил Якута острогой — в спину, под левую лопатку.

— Аккуратнее! Когда в сердце бьешь, быстрее кровь выпускай. Тебе только мясо портить. — И обратился к красным: — Повар есть?

Повар нашелся. Обезьян дал ему нож, и он перерезал Якуту горло.

Кровавый теплый ручеек добрался до сапог Обезьяна, и он сделал шаг в сторону, чтобы не испачкаться.

— Итак, мы имеем 3 трупа. Обед для 3-х секторов обеспечен. Но вы спросите, а как же 4-й? Кто еще умрет сегодня, чтобы и 4-й сектор пообедал?