Жанна дАрк из рода Валуа. Книга 1

– Здравствуйте, сударь, – слегка присела девочка. – Меня зовут Мари.

– А меня Шарль, – буркнул в ответ мальчик, хмуря брови, как делал всегда, когда смущался.

– Можно ли мне вас поцеловать? – Девочка сложила руки перед собой и посмотрела очень ласково.

– Я сам вас поцелую, – выпалил вдруг Шарль.

Нагнувшись, он неумело ткнулся губами в мягкую щеку девочки и густо покраснел, уверенный, что все вокруг сейчас засмеются.

Мари, не готовая к такому обороту, испуганно покосилась на мать, но уже в следующее мгновение опустила ресницы и мило зарумянилась. А все вокруг действительно заулыбались, но так, как и следовало улыбаться при виде двух целомудренно поцеловавшихся детей.

– Я же говорил, хлипковат у нас зятёк, – шепнул герцог Анжуйский супруге. – Я в его годы, уже ого-го как целовался…

– Ничего, он наверстает, – шепнула в ответ герцогиня. – Хорошо уже то, что перестал дичиться.

Улыбаясь, она подошла к Шарлю, обняла его за плечи и повела знакомиться с остальными детьми.

– Это – мой старший сын Луи, будущий герцог Анжуйский, король Сицилийский и Неаполитанский… Это – самый маленький, Шарль, – она обернулась к малышу, которого нянька взяла на руки. – Когда подрастет, он станет для вас добрым другом и помощником, как и мой средний сын, Рене, который живет сейчас в Лотарингии.

Мадам Иоланда подошла к незнакомому юноше, взгляд которого показался Шарлю вызывающим.

– А это – ваш кузен, Жан Орлеанский. Он бастард, но признан официально, и с пяти лет, с любезного соизволения мадам Валентины Миланской, навещает Анжер так часто и подолгу, что я с гордостью могу назвать его и своим воспитанником тоже. Хотя, главным его наставником является, конечно же, мессир де Вийер…

Мужчина, стоявший за спиной Жана Орлеанского, низко поклонился.

– Рад знакомству с вашим высочеством, – сказал юноша, быстро окинув глазами фигуру Шарля и слегка кивнув головой

– Я тоже рад, – ответил Шарль и гордо выпрямился.

Юноша был выше и старше его и, казалось, нисколько не смущался положением бастарда. Скорее наоборот, здесь, среди людей, принадлежавших одному из могущественнейших семейств Франции, этот, с позволения сказать, кузен выглядел, как равный, и только лишь потому, что вид имел независимый, смотрел гордо, не ожидая насмешек и не пытаясь провалиться сквозь землю. И, наверное, именно присутствие Орлеанского бастарда стало тем последним щелчком, который окончательно отрезвил юного Шарля.

С достоинством, удивившим его самого, приветствовал мальчик рыцарей, которые подходили к нему представиться. А когда одна из придворных дам герцогини присела перед ним в нижайшем поклоне, Шарль вдруг почувствовал, что улыбается ей не застенчиво, через силу, как вынужден был улыбаться всем и каждому в Лувре, а высокомерно и снисходительно, как и положено господину… Стараясь не растерять это опьяняющее ощущение, он повернулся к герцогине и, заметив явное одобрение в её глазах, произнес громко и уверенно:

– Мадам, сегодня я обрел семью лучше той, что была у меня раньше. Этим счастьем я обязан вам и потому сейчас, при всех, прошу дозволения всю оставшуюся жизнь называть «матушкой» вас одну!

Азенкур

Глава, которую можно не читать

Английский король Генри Монмут стоял на коленях в дырявом шатре перед косо спиленным деревянным чурбаном и, положив на него сцепленные руки, молился.

Но молитва не шла.

Сосредоточиться мешал вопрос «Почему?», который, как монотонный колокол, раскачивался в голове короля весь последний месяц.

Два года он готовился.

Два года, за которые было сделано так много! И армия собрана лучше, чем когда-либо, и вооружение мощнее. И ситуация, как внутри страны, так и вне неё, создана максимально выгодная…

Сначала, будучи ещё принцем, он раззадорил французскую междоусобицу, помогая то арманьякам, то бургильонам, а потом, короновавшись, бросил их на произвол судьбы и послал безумному королю французов письмо, крайне оскорбительное, но несомненно возвышающее короля английского в глазах его соотечественников. «Благородному принцу Шарлю, нашему кузену и противнику во Франции – Генри, божьей милостью король Англии и Франции…» Вот так вот! И дальше, почти слово в слово все то, о чём говорил в парламенте, когда встал и объявил, и друзьям, и недругам, что готов.., нет – обязан, во имя справедливости, восстановить права своих предшественников-королей!

Теперь, кто бы ни раскрыл рот, чтобы напомнить о незаконности прав Генри Монмута на английский престол, тот мгновенно становился изменником перед лицом всей страны.

И, между прочим, за примерами для острастки тоже далеко ходить не пришлось. Йорки – эти давние враги – громче всех кричали об узурпации власти, поэтому никому и в голову не пришло засомневаться, что именно они состряпали заговор против своего короля. А дальше, как по маслу – заговорщиков призвали к ответу, при полном, единодушном порицании их устремлений и казнь главнейшего недруга, Ричарда, графа Кембриджа уже никого не возмутила… Зато, при первом же подвернувшемся случае, так великодушно и милостиво, был приближен, уже наказанный когда-то отцом и сильно присмиревший, Эдуард Йоркский… А тут и герцог Бургундский порадовал – заявил дофину Франции, что не намерен защищать ни его, ни страну. А следом за ним и граф Арманьякский прислал парламентеров и, от имени короля, предложил, вместо войны, брачный союз с дочерью Шарля Безумного. Так что, со всех сторон выходило, что воспринимают его не просто всерьёз, а очень и очень всерьёз… Куда серьёзнее, чем его отца…

Монмут вздохнул.

Да, пожалуй, следовало бы призадуматься уже тогда. Давно известно – коль всё так хорошо, жди беды и готовься принять удар со стороны самой неожиданной.

Его высадка на французском побережье, в устье Сены, была почти триумфальной. Монмут не сомневался, что с налёта возьмёт Арфлёр, который, словно ключ, откроет ему всю Нормандию. Но слабенький гарнизон Арфлёра, нежданно-негаданно, оказал мощное сопротивление. Монмут две недели обстреливал стены города, пытаясь одну за другой разрушить все его двадцать шесть башен, но пушки и требюше, хоть и нанесли постройкам значительный урон, все же не пробили брешей достаточных для проникновения в город.

Пришлось становиться в непредвиденную, долговременную осаду.

И тут случилась первая беда! От августовской жары и осадных условий в английской армии началась эпидемия. Солдат буквально выворачивало наизнанку кровавой рвотой и поносом, и они умирали сначала десятками, а потом и сотнями, устилая могилами поле вокруг Арфлёра.

Затем, предвестником ещё одной беды стала попытка де Гокура – командующего осажденным гарнизоном – вырваться за пределы города. Сама по себе эта вылазка, конечно же, никого не испугала, и бравый Джон Холланд сумел загнать французских крыс обратно, едва не ворвавшись в Арфлёр следом за ними. Но сам факт говорил о многом! Чуть раньше, от перехваченных французских шпионов стало известно, что безумный король Шарль принял орифламму в аббатстве Сен-Дени, а это могло означать только одно – военный вызов Генри Монмута принят, и под священную хоругвь собирается огромное войско, которое уже двинулось навстречу английскому королю, грохоча боевыми доспехами. Если это войско дойдёт сюда прежде чем рухнет сопротивление Арфлёра, беды не миновать!

Правда, собственные шпионы доносили, что движется войско крайне медленно из-за разногласий внутри него и между двумя командующими – Жаном ле Менгром, маршалом Бусико и коннетаблем Шарлем д'Альбре. Но это было слабым утешением для мучающейся поносом армии, поэтому на военном совете постановили восемнадцатого сентября идти на Арфлёр решительным штурмом, пока, как выразился Хэмфри Глостер, «армия не затонула в собственном говне»…

Может, именно это и следовало сделать? Или оставить проклятый город в покое и сразу двигаться на зимние квартиры в Кале?

Король Генри сжал ладони так, что побелели переплетенные пальцы.