Таинственный монах

Ехать в украинский Харьков, а попасть на оккупированную немецкими захватчиками территорию. Город, в который переместился во времени Ермилов, был для него так же чужд, как и Москва этой реальности. Огромные сооружения, свойственные только воспаленной фантазии сумасшедшего художника, вместо привычных зданий после военного периода существования СССР. Разделения городских кварталов на гетто. Полиция почти на каждом шагу. Хорошо еще, что Игорю удалось раздобыть современную одежду, оставив военный мундир в небольшом лесочке на окраине. Ермилову просто повезло, что ему удалось набрести на небольшую лавочку в одном селе. К сожалению, как тогда предполагал путешественник, он вынужден был взломать дверь в магазин. Стащить первое, что попалось под руки. Игорь надеялся, что после того, как вернется в Москву, ему удастся компенсировать бизнесмену издержки. Он даже свой адрес в записочке с извинениями оставил.

Да вот только когда оказался на окраине города Харькова, понял что сделал это зря. Увы, но история не изменилась. Ермилов даже на секунду представил, как найдут немцы его бумагу. Сравнят пальчики, оставшиеся в магазине (увы, но пришлось работать без перчаток), и ахнут. Отпечатки принадлежат человеку застреленному гестаповцами в Москве несколько недель назад.

Пришлось возвращаться вновь в прошлое.

Переместился Ермилов в февраль семнадцатого года. Добрался до госпиталя, в котором осенью прошлого года оставил Жукова. Предстояло узнать, выжил ли тот после контузии. Для этого явился в кабинет Иванова-Задунайского.

Керосиновая лампа еле-еле светила. Обстановка в помещении не изменилась. Та же белая мебель, только теперь на стене висел портрет председателя временного правительства Александра Федоровича Керенского. Сам полковник был занят своими обычными делами. Когда дверь отворилась, он оторвался отдел и взглянул на вошедшего. Это был тот самый капитан, что осенью привез в госпиталь молодого унтер-офицера.

— Разрешите, господин полковник? — Спросил он.

— Входите, капитан. Я гляжу, вы демобилизовались.

— Увы, вынужден.

— Понимаю. Сейчас многие полки распущенны. Армия полностью развалена. А германец алчно смотрит на наши города. Большевики, эсеры и прочие прихвостни кайзера, готовы за деньги продать наше отечество. Впрочем, чем могу служить?

— Я пришел поинтересоваться о судьбе Георгия Жукова?

— А! Того самого молодого человека, которого в октябре прошлого года вы доставили в госпиталь.

— Его самого.

— Так выписали его и отправили в полк.

Ермилов облегчено вздохнул. По крайней мере, Жуков не погиб после того взрыва. Он уже собирался поблагодарить полковника и отправиться в Драгунский полк, но Иванов-Задунайский произнес:

— Вот только до меня дошли сведения, что десятый Драгунский новгородский полк расформирован.

Жизнь, как отметил Игорь, преподносила сюрприз за сюрпризом. И где теперь ему искать Георгия? Неожиданно вспомнились слова: Когда закончится война, вернусь в Москву. Значит, Жуков вернулся туда. Искать же в огромном городе человека, как иголку в стоге сена, занятие не благодарное.

— Спасибо за помощь, — проговорил Игорь, поднимаясь с табуретки.

— Да честно сказать не за что. Вы-то сами как?

— Как я? Служил. После того случая, прежде чем ехать в полк, заскочил в Харьков. Будь оно не ладное, — выругался Ермилов, — а там предписание. Срочно перекинули на другой участок фронта. Ну, а тут, сами видите, мятеж в Петрограде. Полк, в котором я служил, распустился. Солдаты словно ждали, когда будет такая возможность. Да и их понять можно. Большевики на каждом углу кричат, что война империалистическая…

— Ох уж эти большевики, — вздохнул доктор.

— Вот и решил заехать к вам, узнать, как тут обстоят дела с моим товарищем.

— На пару недель пораньше и вы бы застали Драгунский полк…

Доктор вдруг встал, вышел в коридор. Вернулся через две минуты с бутылкой спирта и двумя стаканами. Поставил на стол.

— Может, выпьем, капитан?

Ермилов согласился. Вдвоем за разговорами просидели, аж до утра. А когда на зорьке Игорь проснулся, голова болела. Он подумал было обратиться за помощью к полковнику, но передумал. Тот предложит опохмелиться, и понесется по накатанной голове.

"Сейчас бы рассольника, — подумал Игорь, — огуречного, капустного… Сейчас бы в деревеньку…"

Неожиданно Ермилов вспомнил, что Жуков назвал деревеньку, откуда он был родом. Если Георгия в ней не окажется, то, по крайней мере, удастся узнать, где тот остановился в Москве.

— Как же она называется? — Прошептал Игорь, — Сороковка? Нет, не то.

В дверь в палату, где ночевал Ермилов, ввалился полковник Иванов-Задунайский. Он был в военном мундире, на голове фуражка.

— Как насчет того, чтобы развеяться и пострелять по бутылкам? — Предложил он.

— Пострелять, — прошептал Игорь, — стрелять. Стрелок. Стрелковка.

— Вы это о чем, капитан?

— Да, так, ваше благородие.

— Ну, надумали.

— С удовольствием, но хотел бы отправиться как можно скорее в дорогу.

— Думаю развлечение, много времени не займет.

Стреляли до обеда. Если бы не прибежавший денщик, то, наверное, развлечение продлилось бы наверно до вечера. А так полковнику Иванову-Задунайском пришлось ехать в госпиталь. Денщик сообщил, что привезли раненого офицера.

— Увы, капитан. — Сказал полковник, сжимая Ермилову руку. — Боюсь, больше встретиться не удастся. Мир, в котором мы с вами живем, катиться в огромную пропасть…

Если бы Ермилов в свое время и в своей реальности поинтересовался, где находится деревенька Стреловка, он бы потратил на это куда больше времени. А все из-за того, что сначала в тысяча девятьсот семьдесят четвертом ее переименовали в село Жуково, а еще через двенадцать лет сделали городом Жуков. Игорь добрался до Москвы и лишь оттуда направился в деревеньку, что лежала на реке Угдка, в двенадцати километрах от станции Обнинское и в девяноста километра к северо-западу от Калуги. Путешественнику повезло, он застал Георгия живым. Тот находился у себя в доме и болел тифом.

— Экая незадача на мою голову, — проворчал Игорь, когда местный пастух ответил на его вопрос, где ему отыскать дом Жуковых.

Деревенский паренек проводил его и указал на избу, в которой ютились родители будущего полководца. Ермилов поблагодарил его и уже направился к дверям, как те открылись, и на улицу вышла женщина.

— Вам нельзя внутрь, — проговорила она, — у нас тиф.

— Я доктор, — солгал Ермилов.

— Доктор?

— Да. Иванов-Задунайский. Я проезжал в Калугу и узнал, что у вас случилось несчастье. Могу ли я помочь вам?

Женщина сначала замялась. Потом махнула рукой и проговорила:

— Хорошо, заходите. Но ваш грех я на себя не возьму.

— Да этого и не надо.

Ермилов вошел в дом. Бывший унтер-офицер, как и его отец и два брата, были "прикованы" к постели. Игорь уже понял, что к брюшному тифу, эта зараза не имеет ни какого отношения. Скорее всего, сыпной. Путешественник заставил Георгия подняться с кровати, чтобы осмотреть тело. Больной даже не признал капитана Большакова. Он послушно стянул серую нательную рубаху. Ермилов оглядел его и убедился, что рана, полученная во время взрыва, зажила. Затем приказал унтер-офицеру сесть. Осмотрел голову.

— Так и думал, — прошептал Игорь, — вши.

Сыпной тиф возникал только зимой, да еще когда шли кровопролитные войны. Ермилов вспомнил, что с тысячи девятьсот семнадцатого года по двадцать первый от него только в России, умерло около трех миллионов человек. То, что нужно для профилактики Игорь прекрасно знал. По этой теории его почти месяц гоняли в университете. В этом не было ничего удивительного, тем более, что забрасывать агентов собирались во все эпохи, даже в те, где бушевала чума. Поэтому Ермилов тут же распорядился, большую часть одежды, находящейся в доме для начала перестирать. А те лохмотья, что восстановлению не подлежали, Игорь велел сжечь.