Стратегия обмана. Политические хроники (СИ)

— Куда пошла прибыль от сделки? — спросил Мурсиа.

Но рослый епископ, прозванный за могучее телосложение «Гориллой» не спешил, в отличие от секретаря Агустони, каяться во всех прегрешениях.

— Имеете ли вы понятие о банковской тайне? — ответил вопросом на вопрос Марцинкус.

— Разумеется. Наверное, и вам известно о таком понятии как кредит доверия, в особенности у статс-секретариата. Так где сейчас находится прибыль от продажи акций Католического банка Венето?

— В ИРД.

— А конкретнее, на каком счете? Личном?

— На что это вы намекаете? — всполошился епископ.

— Я не намекаю, а спрашиваю, где находятся вырученные деньги. Так где? На вашем личном счету или техническом?

— Я не стану отвечать на этот вопрос, — каменным голосом произнёс епископ, — из соображений банковской тайны.

— Хорошо, — охотно согласился Мурсиа, — тогда перейдём к следующей теме. Вы в достаточной мере осведомлены о деловой репутации Роберто Кальви?

— Мне рекомендовал его советник папы Микеле Синдона. У меня нет причин не прислушиваться к его мнению.

— А в каких отношениях с Микеле Синдоной состоите лично вы?

— В дружеских, — кратко ответил Марцинкус.

— Хорошо, — Мурсиа изобразил, что делает некие важные пометки, чем ещё больше разнервировал епископа Ортинского. — Тогда, может, до ваших ушей доходили разговоры, что после продажи части акций банка Кальви, венецианское духовенство потребовало убрать из названия Католический банк Венето слово «католический»?

— Нет, не слышал. С чего вдруг такое неприятие?

— Видимо из-за репутации Роберто Кальви. Так вы уверены, что продали акции достойному человеку?

— Отец Матео, в банковском деле нет понятия достойный или недостойный…

— Да-да, — закивал Мурсиа, — есть только деление на платежеспособных и нет, а остальное не так уж и важно, правда ведь?

Епископ ещё больше помрачнел, и Мурсиа решил, что настало самое время разыграть козырь, что прислал ему Ицхак Сарваш.

— Есть ли у вас личный банковский счёт на Багамах?

— Нет, откуда?

— Даже в филиале Банка Амвросия, где вы входите в совет директоров?

На лице побледневшего епископа не осталось и тени любезности, только холод голубых глаз, что пытались прожечь Мурсиа насквозь.

— Вы что-то путаете, отец Матео, — только и произнёс Марцинкус.

— Разве? — Настала очередь Мурсиа сверлить епископа черным взглядом в ответ, — Наверно я путаю это так же, как и то, что в совете директоров того филиала помимо вас состоит и папский советник Синдона и ваш недавний покупатель Кальви. Наверно я ещё и путаю, что вам принадлежит два с половиной процента акций багамского филиала Банка Амвросия. Вы ведь каждый год проводите отпуск на Багамах?

— Да, и что в этом такого?

— Ничего. Просто интересно, деньги вы везете туда из Рима наличными или всё-таки снимаете с личного счёта на месте в почти что собственном банке?

— А вам не кажется, что это совсем не ваше дело? — прошипел епископ. — Какое отношения ваши вопросы имеют к Католическом банку Венето?

— Прямое. Вы продали его акции одному миланскому банкиру по совету другого миланского банкира, и вместе с этими людьми вы состоите в совете директоров багамского филиала Банка Амвросия. Подобные вещи принято называть сговором.

— С чего вдруг? Сделка была вполне законной.

— Да, вот только духовенство Венето недовольно и заявляет, что лично вы обманули их, удержав за собой их акции.

— Заложенные акции.

— Ну, разумеется. Как президент ИРД вы можете позволить себе такую вольность.

— Если в Венето кому-то что-то не нравится, он может взять ссуду в другом банке.

— Так и происходит. Кстати, в вопросе продажи акций банка вы советовались с архиепископом Венеции?

— Кем? — спросил Марцинкус таким тоном, что сразу стало понятно, мнение никакого архиепископа не может интересовать его в принципе.

— С его высокопреосвященством Альбино Лучани, — произнёс Мурсиа, подозревая что епископ Ортинский первый раз в жизни слышит это имя.

— Нет, с чего бы?

— Хотя бы с того, что он является патриархом Венеции и заведует всеми делами епархии, в том числе и финансовыми.

— Как президент Института Религиозных Дел Ватикана я не обязан отчитываться в своих действиях и решениях перед провинциальным архиепископом.

— Возможно, вот только у простого духовенства возникает недоумение, почему Ватикан в вашем лице позволил себе ущемить их по части финансовых привилегий, и, как следствие, потерял клиентуру банка, отчасти всё ещё принадлежащего Ватикану.

— Вы слишком вольно трактуете события.

— Возможно. Не волнуйтесь, статс-секретариат обязательно разберется во всех неувязках. — Поднявшись с места, отец Матео произнёс, — Благодарю за содержательную беседу, ваше преосвященство. Всё вами сказанное я обязуюсь в точности довести до сведения монсеньора Ройбера. Приятного дня.

— И вы будьте осторожны, отец Матео, — кинул на прощание епископ, когда Мурсиа уже покидал его кабинет. — В Ватикане на каждого найдётся немало недоброжелателей, и на вас тоже.

Мурсиа отнесся к этой плохо замаскированной угрозе без интереса. Составив отчёт для монсеньора Ройбера, он приложил к нему распечатку, присланную Ицхаком Сарвашем, с информацией о багамском отделении «Банка Амвросия». Через неделю до ушей отца Матео дошли слухи, что статс-секретарь Бенелли сумел ограничить до того всеобъемлющие полномочия президента ИРД Марцинкуса, но папа… папа отказался отправлять епископа Ортинского в отставку.

И смириться с этим было труднее всего.

Когда отец Матео вернулся в пустую приемную епископа Ройбера, то с полчаса собирался с мыслями, прежде чем взять ручку с бумагой и начать выводить на староиспанском языке письмо в Манагуа. Оно было адресовано единственной женщине, которую любил всю свою жизнь, с которой делился всеми переживаниями и радостями, которая всегда понимала его и поддерживала все годы их долгой жизни — своей сестре-близнецу Мануэле:

«Здравствуй, Манола, милая моя сестрица.

Хочу поблагодарить тебя за помощь с разысканием Вечного Финансиста, она оказалась бесценной.

Уже месяц прошёл как не получал твоего письма. Я всё понимаю, наверное, ты очень занята, ведь ты никогда не позволяешь себе лениться, уж я тебя знаю. Расскажи, как тебе новая работа в школе? Много ли детишек теперь на твоем попечении?

Я слышал жизнь в Манагуа очень тяжела, ведь всего лишь год прошёл со дня того страшного землетрясения. Расскажи, где ты сейчас и как живешь, всего ли тебе хватает?

Знаю, тебе ужасно интересно узнать последние новости из Ватикана. Прости, что нарушу сегодня эту нашу с тобой традицию, ибо о хорошем писать почти что нечего.

Я страшный грешник, Манола, ведь я желаю зла половине обитателей этого Града. Если бы ты только знала, какие нравы царят в Ватикане, что говорят и делают кардиналы и епископы, что вытворяют простые священники, ты бы поняла всю глубину моих страданий. Здесь совсем не осталось веры в Господа нашего Иисуса Христа. Каждый день я не могу удержаться, чтобы не осудить какого-либо прелата, за речь, что он произносит. Знаю, что ввергаю этим душу свою в грех, но то, что говорят они, в былые годы все посчитали бы за ересь. Теперь как будто это вижу и слышу только я один и оттого мне горько и обидно. Неужто в граде Ватикане не осталось больше истинной веры?

Когда шесть лет назад я приехал в Рим, то поступил на службу в статистическое бюро, исключительно по нужде, но не из честолюбия. Я прекрасно понимаю, что не сделать мне здесь себе громкого имени, и, признаться честно, я очень рад этому обстоятельству. Теперь я скорблю лишь о том, что обрёк себя на добровольное заключение в стенах грешного города.

Как же он походит на заключение моей души в теле. Многие столетия я размышлял, за что же я получил бессмертие тела, но до сих пор не знаю — за грехи или добродетели? Всякий человек по своей природе и смертен и бессмертен. Смерть вошла в этот мир после того как свершился эдемский грех, после того как человек пал. Не Бог сотворил его смертным, а сам человек утратил дар бессмертия. Спаситель обещал даровать нам жизнь вечную, к ней стремился и я, потому в семнадцать лет и покинул мир и ушёл в монастырь, чтобы славить Господа нашего. Но я и подумать не мог, что жизнь вечная будет дана мне не на Небесах, а в теле.