Штабс-капитан Круглов (СИ)

Новый беспорядочный залп, и вновь без видимого результата.

Принявший на себя обязанности командира китаец махнул рукой и над позицией атакующих в воздух поднялся летающий аппарат. Похожая на громадную стрекозу крылатая машина заложила крутой вираж, развернулась, и стремительно понеслась к месту, где засел одинокий стрелок.

Миг, и от "стрекозы" отделилась дымная полоса. Грохнуло рядом с камнем. Полетели в воздух осколки мерзлой земли, перемешанной со снегом.

Солдаты, пользуясь моментом, вскочили и ринулись вперед, поливая пространство перед собой свинцом.

Однако их противник умудрился исчезнуть со своего укрытия, словно провалился сквозь землю за секунду до взрыва, а возник вновь, когда бойцы почти достигли места засады, метрах в двадцати левее.

– Эй, суки нерусские.- Весело прокричал он, нападающим, и открыл огонь. Опешившие китайцы ринулись в стороны, но опоздали. Четверо из них успели поймать свои пули. Оставшиеся залегли и открыли ответный огонь.

Тишина упала внезапно, словно все вокруг накрыло толстым стеклянным колпаком. Человек пошатнулся, плавно и медленно, с какой-то страшной, неживой грацией, рухнул лицом вниз.

Круглов смотрел, как снег возле лежащего человека окрасился в красный цвет, как метнулись к упавшему, стреляя на бегу с бедра, солдаты, и чувствовал невероятную тоску в сердце. Словно он только что потерял часть самого себя.

Удар по лицу обжег кожу, голова опасно мотнулась в сторону. Сергей открыл глаза и уставился на бесстрастную физиономию склонившегося над ним корейца.

Заметив, что пациент очнулся, Ван опустил поднятую для нового удара ладонь, и принялся вдавливать костяшки пальцев в виски Круглова.

– Моя твоя оживляй, моя виноват… Не досмотрел… – Причитал кореец, продолжая массировать голову больного. – Сейчас…, сейчас…

– Хватит. Все. – Не выдержав острой, отдающейся в затылок, и в то же время прочищающей мозги боли, Сергей попытался отодвинуть лекаря в сторону.

– Что со мной? – Пробормотал он, когда Ван прекратил пытку.

– Не дышал твоя. – Пробормотал кореец, и поднялся на ноги. – Лицо белый. Я думать – помирать совсем.

Круглов лежал в кровати. Голова уже не болела, однако в теле была такая невероятная слабость, словно он долго тащил на себе неимоверный груз. Осторожно покосился в сторону, где каменным истуканом застыл кореец, и вновь уставился в потолок. Мысли вернулись к увиденному им. – Что это?Сон? Наверное. Только отчего на душе состояние такой пустоты?

Раненый вздохнул, пытаясь отогнать дурные мысли. Не выдержал, и вновь обернулся к сиделке. – Микстуры дай.

Ван чуть заметно кивнул головой, неслышно приблизился к кровати и подал пациенту глиняный флакончик.

Сергей отпил щедрый глоток, и опустил голову на полотно наволочки. Фигура корейца начала уплывать в туман. Глаза закрылись, и он погрузился в спасительный сон.

Уснул, спасаясь от сумятицы в мыслях, растерянный, сбитый с толку Сережа Круглов. Вчерашний студент, ставший волей случая сотрудником жандармского ведомства, а вынырнул из опиумного забытья уже совсем другой человек.

Что изменилось? – Круглов провел слабой ладонью по щеке, пытаясь определить, сколько времени находился в отключке. Увы, не сумел. Брился господин вольноопределяющийся скорее для форсу.

– И что мы имеем? – Понять, какой выверт произошел с ним, сумел не сразу. Еще бы. Он был прежним, но и другим, знающим что-то такое, чего не могло и привидеться тому, вчерашнему, Круглову.

Теперь он уже не стал вскакивать с постели, прыгать по остывшей за ночь светелке в одном белье, стараясь осознать это нечто, а лишь криво усмехнулся. – Братья Люмьер до такого бы вряд-ли додумались. – Пробормотал он, и сладко зевнул.

– Доброе утро, чего хотеть?- Немедленно, словно он ждал за дверью, в комнате возник кореец Ван.

– А, спаситель. – Круглов глянул на вошедшего, усмехнулся произнесенной фразе. Но спросил вовсе не то, о чем собирался – А хозяин не вернулся еще?

– Не пришла. – Мимолетно глянул в окно, на бухту, слуга. – После ждать.

– Ну, после, так после.- Не стал уточнять Сергей. – А вот умыться бы мне. Зубы почистить?

– Моя принести.- Кореец развернулся и вышел.

Утренний туалет, завтрак, а уже к полудню в патриархально спокойном быте усадьбы произошли изменения. Первой приметой их стал фельдъегерь, который привез Круглову увесистый пакет, изляпаный сургучными печатями. С нарочным прибыл один из служащих розыскного отдела. Он привез партикулярный костюм, оставленный Сергеем в доме вдовы.

Сергей дождался, когда унтер-офицер вышел, и проверил карманы щегольского пиджака. К его удивлению все деньги, оказались на месте.

– Выделить на служебные надобности мне, конечно обязаны, но не стоит надеяться, что этой суммы окажется довольно для задуманного -рассудил Круглов возвращая портмоне обратно в карман. Он вздохнул, припомнив о свертке, спрятанном под окном его временного жилья, но тут же легкомысленно махнул рукой на потерю.

– Как ни крути, а ничего путного из поисков клада не выйдет. Так, может и вправду, стоит сообщить о находке господину Шкуркину? Пусть порадуется. – Подумал Сергей. Однако, развернув пакет с документами, вовсе позабыл о прочем. В документе давался обстоятельный обзор существующих движений.

…В настоящий момент вызрели и сформировались четыре основных антирусских движения, в своей идеологии ориентированные на разрушение российских основ и построение в стране некоего совершенного государства по западному образцу. – Прочитал Круглов далее. – Коренные ценности России, ее самобытные основы, традиции и идеалы воспринимаются представителями этих течений как помехи на пути к некоему идеалу западного типа.

Первое движение составляют либералы. Второе движение составляют так называемые народники. Реальное название ни в коей мере не отражает его содержания. "Народники" отнюдь не опираются на русские народные основы, традиции и идеалы, они являются социалистами в западноевропейском понимании этого слова, т.е. стремятся построить в России некий утопический строй – социализм.

Третье антирусское движение составляют марксисты, или социал-демократы. Они утверждают своей целью за построение общественного строя на основе учения господ Маркса и Энгельса.

– Круглов оторвался от чтения сухого текста, усмехнулся.- Ничего другого от господ жандармов ожидать не приходится. Тем не менее, следовало прочесть до конца.

– Четвертое антирусское движение – чисто националистическое, оно не прикрывается никакими социальными одеждами, отстаивает эгоистические интересы определенных национальных групп.

Роднит все эти движения лишь лозунги, под которыми они выступают. А они довольно просты и однообразны: Свержение царского Самодержавия и установления "Самодержавия народа" путем созыва Учредительного собрания, которое, по их мнению и решит все проблемы. В этом сходятся и социалисты и марксисты.

– Хм, ну и ладно… – Круглов с тоской поглядел на печатный текст. – Тяжела и неказиста жизнь жандармская… Поди различи всех этих вольнодумцев с их отличиями и лозунгами. Он вздохнул, и продолжил чтение:

– Общая тактика антирусских сил такова, что допускает любые формы борьбы, включая самые грязные и кровавые.

Особенно расцветает революционная клевета в самых разных формах: в газетах и журналах, в листовках, путем распространения слухов.

Круглову надоело читать "аналитику". – Если и остальное в том же духе, пропади оно… – Он глянул на новый абзац, и с облегчением обнаружил, что теперь речь пошла о другом.

– Если с образования "Союза освобождения" история российского либерализма это история масонства, то до "Союза" в России существовала еще партия "Народного права", организованная М.А. Натансоном и О.В. Аптекманом.

В первой половине 90-х годов в Москве и Петербурге, возник ряд политических групп, которые условно именовались "босяками", так как они хотели опереться в своей революционной борьбе на многочисленный слой босяков, а также "разночинцев", понимая под этим словом мелкую служащую интеллигенцию. Самым здоровым элементом рабочего движения, по мнению руководителя этого движения Махаевского и его последователей, являются воинствующий хулиган, босяк, люмпен, вносящие в рабочую среду живую, отрезвляющую струю "здравого пролетарского смысла". Будущие преобразования принадлежат босяку и зависят "только от одной его "наглой" требовательности, от одной его "хамской" ненасытности".