Ростов. Лабиринт

— Откуда знаешь, что к Парамоновским? Следил за нами, параноик? Тортилла разноглазая!

— Что? Кто?

Роберт вздрогнул. Его правая ладонь скользнула к левому запястью, схваченному шипастым кожаным браслетом, опасно блеснул металл, и тут подслеповатый Цыба неожиданно завопил:

— Атас, Шорох! У Бобра кастет… Рукоятка! Точно она! Атас!

Макар дернулся к поясу. Ткнул рукой в нашпигованный бесполезными гаджетами карман — непроизвольно, по привычке и без всякого смысла. Он давно пообещал отцу на себе железа не носить, поэтому пчак держал в бардачке, а цепь с бойком отдал младшему братишке — ему нужнее. Ремень! Сейчас кстати пришелся бы дедов армейский ремень с заточенной бляхой, вот только батя попросил…

— Ата-а-ас! Дави носорога!

Цыба согнулся пополам и рванул к крыльцу. Неуклюже запрыгнул на верхнюю ступеньку, сунулся с разбегу башкой в живот Роберту, замолотил кулаками, тыча куда ни попадя. Лягнул армянина в голень, замахнулся снова. И тут же отлетел вбок, получив точный удар в левый висок. Тело Цыбы обвисло, перевалилось через перила и глухо шлепнулось на бетонную отмостку. Раздался хруст — не то лопнула деревянная перекладина, не то треснула Цыбина башка. Что-то звякнуло. Как будто монетка покатилась по крыльцу. Макар не видел что. Он был уже на крыльце: жаркий, злой и готовый биться насмерть. Замах правой, выдох, удар в солнечное сплетение… Бей! Бей! Бей! — стучала в висках кровь, бешенство подкатило к горлу, слюна стала почему-то железной на вкус. Замах! Удар! Костяшки заныли. Еще удар! Бей! Бей… Роберт ловко ушел влево, наконец-то закрылся. Макар не почувствовал, понял, что ему вмазали ребром ладони под ухо — сильно, умело. Загудела и пошатнулась земля. Шажок в сторону, назад… черт! Нога соскользнула со щербатой ступеньки. Вторая нога… еще ступенька. Черт! Полсекунды, чтобы вернуть равновесие. Макар сгруппировался, готовый принять пинок в лицо. Четкий пинок… Безжалостный. Он бы пнул именно так. Вот же тварь этот Бобр — умело бьется! Бей! Ну, бей. Бей же.

— Роберт! Баваканэ! Хватит! В дом.

«Не бойся боли. Сегодняшняя боль завтра станет твоей силой», — говорил отец, укладывая Макара одним точным ударом на маты. Макар вскакивал на ноги и кидался вперед. Снова падал. Снова вскакивал…

Макар вздернул подбородок, все еще ожидая, что вот-вот чужой ботинок окажется где-то у него в мозгах, и недоуменно уставился на грузного старика, стоящего там, где еще три секунды назад замер в бойцовской стойке Бобр.

— Ты. Забирай своего шакала и ступай. Тебе тут не место.

— Я вообще-то не закончил, — в голосе Макара все еще хрипела ярость, но не будешь же драться с пенсом, пусть даже это сам Торос Ангурян — дед Роберта и наверняка тоже та еще сволочь.

— Шорох, ты жив? — застонало где-то под крыльцом. — Мы победили? Ты Бобра убобрил?

— Погоди, Цыба. С дедулей за территориальные разногласия перетру.

— Еще раз говорю. Иди домой. К-к-кх-х к своим, — в горле у деда словно запершило ненавистью.

Макар сплюнул под ноги и, не сказав больше ни слова, направился в обход крыльца к Цыбе. Тот стоял, прислонившись к кирпичной стене, весь потрепанный, в каких-то засохших розовых лепестках и семечной шелухе. Одной рукой Цыба прикрывал стремительно опухающий глаз, второй размахивал перед собой, словно отбиваясь от привидений.

— Это я, Цыба. Всё путем. Ары слиняли. Никого больше нет. — Макар быстро взглянул на крыльцо и, убедившись, что старик исчез, принялся отряхивать друга. — Ну? Какого хрена на Бобра попер? Где ты там кастет увидел?

— Я ж без очков. Темно. Мне показалось.

— Показа-а-алось. Тогда креститься надо было, а не в махач лезть. Но ты все равно красава! Годно бился! Еще эта тортилла разноглазая. Откуда только тебе в голову такое пришло?

— Я… Я это. Да черт знает. Но смешно же.

— Ни разу не смешно. Ладно. Потопали отсюда. Тьфу! Стой. У тебя к штанам репейник прилип.

— Сейчас, — Цыба попробовал нагнуться, но тут же пошатнулся и схватился за Макара.

— Не рыпайся.

Макар нагнулся, чтобы отодрать от Цыбиных штанов комок засохших репьев, и вдруг увидел, что в прозрачной лужице, под висящим над самой землей горлышком водосточной трубы, лежит и тускло поблескивает круглая металлическая штуковина размером с двухрублевую монету. Макар еще подумал, что если монетка кверху орлом — то это на удачу, а решкой — не стоит даже трогать. Он присел на корточки, подцепил штуковину двумя пальцами и рассмеялся забавному совпадению — это была сувенирная фигурка черепашки из непонятного сплава.

Опустив черепашку в карман жилета, Макар обнял Цыбу за плечи и осторожно повел прочь. Еще два месяца назад он бы остался здесь до конца. Пинал бы двери и бил бы окна булыжниками, до тех пор пока кто-нибудь не вышел бы и не ответил бы за Цыбу и ноющую шею. Он выдернул бы с Театральной братанов-байкеров, и они гоняли бы по улице до самого рассвета, сняв к чертям все глушители. Он наслал бы гниловских бомжей, посулив каждому по штуке, лишь бы они устроили из стен ангуряновского дома клозет. Но то два месяца назад. Сейчас у Шороха имелись дела поважнее.

Настолько важные, что он не стал даже оборачиваться, чтобы окинуть ангуряновскую нору презрительным взглядом. Не обернулся. А зря. Иначе заметил бы, что из окна мансарды за ним пристально наблюдает кто-то очень любопытный.

Глава вторая. Мукомольный

Шли зигзагами, расхлябанно. «Как гопники датые», — злился про себя Макар и украдкой массировал шею. Цыбу все сильнее вело: он пошатывался и загребал пыль ботинком, но не переставал воинственно бормотать под нос: «А хорошо все ж ты ему приложил… Да и я».

Макар крепко держал Цыбу за плечи и все никак не мог решить: тащить друга до припаркованного возле филармонии джипа, ловить тачку или ковылять в ближайший травмпункт. По-хорошему стоило бы усадить бедолагу на первую попавшуюся скамейку — да и высокий бордюр сгодился бы! — самому пробежаться до машины, подобрать раненого товарища и дуть с ним в городскую больницу. Но, во-первых, Макару не хотелось оставлять Цыбу здесь одного. А во-вторых… Во-вторых, в мозгу у него свербела, кололась и ворочалась совсем неуместная сейчас идея.

Тусклый желтый фонарь на перекрестке трещал над головой и подмигивал, будто подтверждая: так себе мыслишка, так себе. Маленький черный силуэт сунулся в круг света, клюнул его и, шурша, закружился вниз к асфальту. То ли один из первых опадающих листьев, то ли здоровый и слишком беззаботный мотылек. Вот тоже псих. К огню его потянуло. Макар сглотнул.

Вместо того чтобы полночи куковать с Цыбой — сначала у врача, а потом развешивая на уши Цыбиным предкам лапшу про случайное… падение в овраг? неловкого скейтбордиста? — Макару страшно хотелось улизнуть вниз к Дону. На старую мукомолку, которая, как выяснилось, кому-то вдруг очень понадобилась. Что, если сегодня последний шанс? Легенде про участие в городской игре оставалось жить недолго — после драки такая тупая отмазка уже не сработает. Тем более, Бобр наверняка что-то заподозрил. Когда на мукомолку поставят охрану, что ты будешь делать? Пробираться туда, как настоящий сталкер, ползком, мимо фонарей, собак и колючей проволоки с зажатым в зубах ножом?

Еще не хватало.

Цыба дернулся, испуганно оглянулся — сзади мигнули фары.

— Думаешь, армяшки гонятся?

Шорох хохотнул. Чуть растерянно, но подбадривающе.

— Это вряд ли. Мы ж с тобой не в боевичке про сицилийскую мафию, а ты — не консильери.

Цыба моментально выдвинул вперед нижнюю губу, и лицо его приобрело вид надутый и справедливо обиженный:

— Я-то не консильери?

Машина догнала ребят, притормозила. Из окна высунулся чернявый водитель:

— Подвезти?

— Да-да, — Макар засуетился, открывая дверь, осторожно поддерживая Цыбу за локоть, усаживая его на переднее сиденье. Наклонился, обхватил пыльную штанину друга и заботливо начал пихать пострадавшую ногу в нутро «Жигулей». «Раненый товарищ» дернулся, задышал подозрительно громко, но в итоге разместился-таки удобно и затих.