Тень Альбиона

В трагический январский день, когда двенадцать лет назад французский король взошел на эшафот по приговору кровожадного Конвента, Луи-Шарлю, дофину Франции, было всего семь лет.

Луи-Шарль (с момента казни его отца — король Людовик Семнадцатый) провел еще несколько месяцев в обществе своей матери и старшей сестры, четырнадцатилетней Марии-Тересии, прежде чем его забрали «из соображений безопасности» и увезли в неизвестном направлении. К Рождеству его мать, сестра и тетя были мертвы… но никто не мог точно сказать, жив ли юный Луи-Шарль.

Отец Уэссекса, Эндрю, погиб, пытаясь выяснить это. Эндрю, герцог Уэссекский, пробрался в Францию сразу после казни короля Людовика. Он выполнял приказ «Белой Башни» — попытаться спасти остальных членов французской королевской семьи, и прежде всего — наследника дома Бурбонов. Но Эндрю исчез, не оставив ни малейшего следа, по которому можно было бы понять, насколько близок он был к выполнению своего задания. А потому местонахождение юного короля оставалось тайной, что и поныне не давала покоя Европе.

Группа эмигрантов, которым удалось бежать из Франции несколько лет спустя, рассказала, что мальчик умер в заключении, но высшие круги сочли, что эта история — всего лишь предельно прозрачная попытка сплотить Францию вокруг Наполеона и заставить роялистов вследствие предполагаемой смерти Луи-Шарля признать эмигранта, графа Прованского, королем Людовиком Семнадцатым. Граф был известен своими непробиваемыми пробурбонскими симпатиями, и не приходилось сомневаться, что в результате французы поддержат не своего законного короля, Луи-Шарля, а дьявола, к которому они уже успели привыкнуть, — Наполеона.

Однако граф Прованский отказался принять титул короля на основании одних лишь слухов о смерти Луи-Шарля и потребовал от Франции выдать тело его племянника или представить веские доказательства его смерти. Но найти Луи-Шарля — живого или мертвого не смог никто, и ситуация зашла в тупик.

Это положение вещей сохранялось в течение десяти лет. Постепенно общественное мнение начало склоняться к мысли, что молодой король умер: ведь будь он жив, он наверняка где-нибудь появился бы — хотя бы при императорском дворе, в качестве послушной марионетки. Если бы молодой король и вправду был жив, его появление на политической сцене вдохнуло бы в Тройственный союз новую энергию и заставило бы все роялистские группировки объединиться вокруг единственного короля Франции, которого все признали бы безоговорочно, — вокруг сына Людовика Шестнадцатого.

А пока что, хотя все предполагали, что Луи-Шарль мертв, никто не был в этом полностью уверен. И вот теперь такое.

Сен-Лазар думал, что молодой король жив. Более того, он считал, что знает, где находится Луи-Шарль. Сен-Лазар был человеком циничным и подозрительным, но полученной информации оказалось достаточно, чтобы убедить его. Именно этим и объяснялось столь внезапное исчезновение Сен-Лазара. Поэтому он покинул Францию, не сказав никому ни слова.

Являлась ли эта новость правдой или искусной фальшивкой, она могла привести в смятение всю Европу, и ее следовало как можно скорее донести до участников Игры теней. А потому Уэссекс вернулся в Англию, востребовал обратно свою лошадь и свое имя и поскакал в Сент-Джеймсский дворец.

Уэссексу пришлось повторить свой рапорт дважды: королю Генриху и барону Мисбоурну, и оба засыпали его бесчисленными вопросами. Подобную информацию нельзя было так просто принять на веру — ее следовало как можно тщательнее просеять, взвесить и проверить. Но если она верна — если существует хоть мизерный шанс, что она верна, — кому-то придется отправиться во Францию, пройти по следу Сен-Лазара и отыскать молодого короля, прежде чем Сен-Лазар успеет переправить его в другое укрытие… и принять меры, чтобы король Людовик ожидал, что реставрацию его трона произведет Англия, и никто иной.

Но эту деликатную задачу предстояло выполнить не Уэссексу. Король Генрих крайне недвусмысленно высказал свое мнение по этому вопросу.

Уэссексу надлежало оставаться в Лондоне, увиваться вокруг собственной жены и готовить почву для прибытия датской принцессы, а не пускаться в приключения где-то в Европе.

И потому Уэссекс в конце концов вернулся в Дайер-хаус — лишь затем, чтобы обнаружить, что его жены там нет. Что его жена, как вам это понравится, — давно уже вернулась в Херриард-хаус, словно их венчания вовсе никогда и не было.

Если бы дело касалось лишь его самого, Уэссекс был бы только счастлив оставить ее в Херриард-хаусе — но он только-только расстался с королем, все королевские наставления были еще свежи в памяти, и Уэссекс не сомневался, в чем заключается его долг. Но по пути злая судьба свела его с принцем Джейми.

Уэссекс увидел принца, когда тот вышел из какого-то клуба в сопровождении мистера Джеффри Хайклера. Уэссексу хотелось уберечь молодого принца от ядовитых советов этого джентльмена, и потому он пригласил его в Херриард-хаус. Джейми испытывал определенную симпатию к новоявленной герцогине Уэссекской и потому с легкостью решил, что должен лично поздравить ее. Уэссекс подумал, что это будет только к лучшему: он тем временем успеет перевести дух и придумать, что сказать жене.

Теперь же герцог не испытывал ни малейших сомнений в вопросе о том, что именно он желает сказать жене. К несчастью, ни один воспитанный джентльмен не мог сказать этого особе женского пола.

— Как вам лондонская погода? — спросил герцог Уэссекский свою герцогиню.

Следующие четверть часа Уэссекс с женой любезно беседовали — до приторности любезно; что же касается Джейми и Мириэль, они были совершенно счастливы. Сару переполняли чувства, и самым бурным из них было возмущение предательством. Она считала Мириэль рассудительной, тонко чувствующей девушкой, слишком умной для того, чтобы связываться с честолюбивым и глупым планом ее дяди, Рипона, намеревавшегося привязать Джейми к своей группировке, устроив его брак с католичкой.

Очевидно, она ошиблась. В настоящий момент Мириэль разыгрывала из себя очаровательную пустоголовую резвушку и проделывала это настолько убедительно, что Сара задумалась: а знала ли она настоящую леди Мириэль?

Наконец Джейми встал, собираясь уходить, и конечно же Мириэль тоже вскочила, заявив, что опаздывает на встречу. Недолгая суматоха с дамскими чепцами и мужскими шляпами — и герцогиня Уэссекская осталась наедине с мужем.

Поколебавшись, Сара все же решилась взглянуть ему в лицо. Черные глаза Уэссекса сверкали гневом, а губы были крепко сжаты.

— Я хочу задать вам лишь один вопрос, ваша светлость: вы понимаете, что вы наделали? — спросил Уэссекс.

Ярость подсказала Саре единственно верный ответ:

— Принца Уэльского сюда привела не я! Вы что, именно за этим вернулись, ваша милость? Чтобы втолкнуть его в самую середину католического заговора вашего собственного изобретения?

Уэссекс отшатнулся, словно его ударили. Лицо герцога побелело от гнева.

— Как вы можете? — произнес он сдавленным голосом. — Как вы смеете? Это так вы служите королю и Союзу — устраивая собственные мелкие заговоры, словно избалованный ребенок у себя в детской?

— Нет, это как вы смеете? — с не меньшим пылом парировала Сара. — Вы называете меня ребенком, а сами даже представления не имеете о моем характере! Вы вообще меня не знаете!

— Вот тут вы ошибаетесь, — с убийственным спокойствием произнес Уэссекс. Это было еще хуже, чем неприкрытый гнев. — Я прекрасно представляю себе ваш характер — хотя, видит бог, предпочел бы обойтись без этого! Вы избалованы, расточительны и своенравны, вы предали оказанное вам священное доверие ради пустой забавы…

Теперь Сара перестала понимать, о чем говорит Уэссекс, и это испугало ее.

— Пустая забава?! — возмутилась она, ухватившись за то, что ей удалось понять. — Мириэль — моя подруга! Она не испытывает никаких теплых чувств к своему дяде и уж наверняка не станет ради него делать все то, что вы ей приписываете, — я знаю, вам хочется считать, что она стоит в самом центре заговора Рипона, но она не так глупа, чтобы с этим связываться!