Бонус

Патроны вскоре нашлись. В лентах даже. Приказал цырям и себе набрать. К трёхлинейкам вполне. Стандарт. Впрочем, те цыри, что в 41-м году, оказались не чета нашим. Будущим, в смысле. Не считая, разумеется, родной ОРР. Ну, там своя специфика. Сопрут всё. То, что нужно, вкупе с тем, что можно, да и то, что лучше бы и не надо, тож прихватят. Заодно.

Эти тоже – сами допёрли. Даже пулемётов кой-каких понаснимали. Турельных. Тем временем подбежал технарь с ТБ, их двое на своих ногах осталось. Тот, который помоложе. С виду пацан совсем, но держится уверенно. Споро подмогнул запустить движки – сначала Жидову, потом мне, и мы, не дожидаясь разогрева, рвём к кромке ближней рощицы, маскироваться. Оказалось, вовремя. Едва успели заглушиться, как начинает мотать душу ставший почти привычным уже заунывный вой. Высоко-высоко, на четырёх с половиной, как и положено по ихним уставам, заведённо разворачивается в смертную карусель свою полная дюжина "штук". Вот ведущий с переворотом сваливается в пике, истошная жалоба сирены нарастает, на полутора выходит, роняя капельки бомб. Сотки, похоже. Летят к земле, и тут же два взрыва возле транспортника. Облюбованного нами. Красиво, если смотреть со стороны. У "специалистов" приходилось читать, будто сирены эти для психологического эффекта ставили. Отнюдь. То есть, и психологический тоже имел место быть, но основная функция в том, чтобы сигнализировать пайлоту достижение максимальной скорости пикирования. Они же от потока выли, чем быстрее поток, тем выше тональность. Автомат у них ещё имелся. Вывода. Из пике, в смысле. Без малого курорт, кто понимает… Вторая "штука" накрыла-таки ПС-84. Значит, не судьба… Остальные неспешно, в несколько заходов отбомбились по самолётным стоянкам и просто вокруг. По людям, опять же, где заметили. Но не по полосе. Внимание, это важно!

Болтавшаяся выше четвёрка "мессеров" прикрытия спускается, и все вместе проходятся по стоянкам из пулемётов. Контрольный заход. После чего уматывают на запад. Нас, слава богу, не заметили. "Ишачков" наших, в смысле. Под деревьями. Грузовичок, который тоже удалось припрятать среди деревьев, тут же пылит к нашим "ишачкам". Из кабины Катилюс, с кузова же его архаровцы – все шестеро, всё ещё в эсэсовской форме – сгружают на землю три живых тюка. За ними спускаются остатки экипажа ТБ. Во главе с Сашей ещё двое. Кажется, штурман и один из стрелков. С пулемётами. Спаренными. Обращаюсь к Катилюсу:

— Товарищ старший лейтенант, вы обратили внимание, ВПП не тронули?

— Обратил. Десант будут высаживать. Да, и с чинами – побереги время. Здесь я – Змей. И на "ты". А ты, Костик… пусть будешь… Шершень. Вот так.

Окрестил. Что ж, погоняло не хуже других. Был и у нас такой. В общем, везучий. Всё прошёл, ну, не то чтоб без царапинки, но живым и не калекой. А потом, я уже студентил вовсю, его в отпуску какие-то гопники пришили. Элементарно – шилом в почку. Болевой шок – и все дела… Главное, они у него даже закурить, для затравки, не спрашивали. Кто-то ударил сразу. Сзади. Обобрать труп. Потом поймали. Дебилы обдолбанные – легко. А толку? Вообще, после того, как оргпреступность пришлёпнули, поначалу многовато шпаны развелось. Мелкой, но зловредной до безобразия. Ненавижу. Кстати, ко мне этот Шершень, чувствую, наврядли пристанет. Раз уж пошло Костиком, так теперь и будет.

— Змей, я там ещё учебные машинки видел. На вид исправные. Двухместные. Пилотов трое, немцев вывезти смогём, а вы как-нибудь… так, пешим по конному.

— Вариант привлекательный. Но не пройдёт. Не успеем.

По ВПП подбредает младший из технарей. На глазах слёзы.

— Михалыч…

Понятно. Самолёт тот вчистую накрыло. Ну, в котором Михалыч работал. За технарём подтянулся насупленный старшина-сверхсрочник. На вид довольно обстоятельный мужик. Из бывалых, похоже. Во всяком случае, ни паники, ни страха в глазах, ни растерянности в движениях. Представился:

— Старшина Ларионов. Политрук Кирьяков погиб, я теперь за старшего. Значицца. — Катилюс:

— Сколько ваших осталось?

— Целых шестьдесят два. Убитых трое, ранено тяжело двое, легко одиннадцать. С полосой закончили.

— Значит так… Убитых оставляете, забираете раненых и убываете к месту предыдущего назначения. Если надо, бумагу дам.

— Какая бумага… А вот, к примеру, насчёт… Ну, полосу-то не бомбили. Не десант ли, часом, высаживать собрались?

— Возможно.

— А вот… там, — махнул рукой в сторону самолётного кладбища, — пулемётов багато осталось, на турелях. С патронами. Что если мы из них по немцам?

— Где служил, старшина? — Приосанился:

— Дык, на границе, в Туркестане, значит… сначала… потом, натурально, в разведке. Полковой. В финскую. И когда освободительный поход. Потом подстрелили, поляки, ну, когда всё уже закончилось. Нас тогда к вашим операциям привлекали, ну, НКВД.[181] А как прибыл из отпуска, ну, по ранению, к новому, значицца, месту службы – и на тебе вот…

— Тогда вот что. Отбираешь из своих добровольцев. Сколько получится, столько и берёшь. Но только добровольцев! И, это… не сопляков… ну этих… с огнём в груди, понимаешь? А мужиков… надёжных. Ну, вроде тебя. Отстреливаете по ленте – и атас. В плен вам… не рекомендуется. Остальные – чтоб раненых вытащили. Всех! Понял?

— Как не понять… Хотя… Лично мне дык с винтаря сподручнее будет. Разрешите исполнять? — козырнув, утопал. Весь из себя ладный, ловкий, подтянутый, пусть и слегка прихрамывающий на правую конечность. Слава богу что и в моё время такие не вовсе перевелись, иначе хана бы России настала, без вариантов…

— Костик… Шершень, а что это у тебя за комбез такой интересный?

— Да вот, думал-думал, да и придумал. Когда над аэродромом патрулируешь, времени много. Чтоб думать.

— Хорошо придумал. Исполнил тоже сам?

— Не-а. В парашютной мастерской 123-го мужичок один, золотые руки. Он ещё, глядя на эту хрень, штуковину такую придумал, ну, чтоб барахло всякое удобнее было носить. Бойцам. И… таким, как ваши… твои. Разгрузка называется.

— А, Ицхакович… Знаю такого. Интересно… А тут вот, справа, для ножа?

— Ну… Только вот ножа подходящего не подобрал. Пока.

— Ну, эт дело наживное… Эй, Ворон!

На "Ворона" обернулся один из "эсэсовцев". Действительно, похож. Черный, горбоносый, худощавый некрупный такой мужик, даже движения какие-то птичьи, очень быстрые, но как бы фиксируются в конечных положениях. Кавказец? А может, казак. Или просто – так перемешалось всё в России, тогда ещё. Никогда не понимал российских нациков. Плесень.

— Ты у нас, вроде, самый запасливый. Ножичек не завалялся? Ну, и насчёт пожрать?

Слова не промолвив, Ворон достаёт из вещмешка нечто продолговатое и протягивает мне, а сам начинает "накрывать на стол", вроде неспешно, но на самом деле очень быстро.

Нож. Заметно не новый, но вполне приличный. Абсолютно без наворотов, и исполнение достаточно грубое. Довольно увесистый. Длиной меньше тридцати, лезвие сантиметров пятнадцать, с полуторной заточкой. Крестовина. Прямая. Ножны металлические, тоже без затей. С петелькой подпоясной ремень – нафиг не нужно. Рукоять с глубокими скошенными продольными пропилами на деревянных накладках, довольно ухватистая. Центровка так себе.[182] Не супер, конечно, но хоть не складной. Не люблю эти шалости. Что складные, что выкидные. Для уголовников хороши. И балбесам нравится. А в реале пока его разложишь или пока выкинешь, тебя уже раза три… Особенно если лезвие сбоку выкидывается.

— У немцев взяли?

— Ну.

— Спасибо.

Укладываю в кармашек на штанине. С размером в точности подгадал. С затянутым шнурком ножны сидят плотно, выхватывается легко – что ещё нужно? НР? Размечтался. Такой, смотрю, только у Катилюса.[183] Змея, то есть. У остальных примерно как у меня. Отойдя, пробую побросать. В дерево. Мне бросок на гвоздях ставили. Двухсотках. Потом на стопятидесятках и стодвадцатках даже. После этого хоть столовый нож можно швырять, хоть даже и вилку. Шагов если с семи, разумеется – не больше. Нож ничего. Лучше, чем я ожидал. Пару раз даже с двадцати воткнулся.