Боги выбирают сильных

Минула вечность, прежде чем вдали блеснуло зеркало озера Феб. Я сориентировалась по нему и уточнила курс для птицы. Нам пришлось покинуть спасительный поток — но радость наполнила меня, когда по курсу появилось сияние Сафайроса. Это была победа — я долетела, долетела!

Однако прежде необходимо было обмануть локатор Имперского Эфиритового Центра. Наверное, там уже переполох: ну как же, неопознанный объект летит к дворцу Фортунатов! Мой бортовой видикон скончался во время бури, но даже если бы он был исправен, я не ответила бы им. Никто не должен знать, что же в действительности со мной случилось: во-первых, не поверят в стимфалийскую птицу, во-вторых, когда увидят ее собственными глазами, поймут, что я скрывавшийся ментат, в-третьих, когда поймут, что я скрывавшийся ментат… меня вернут не в Квиринал, а в «Обитель Обреченных»; равнодушные риши не станут спасать слабую!

Итак, мой разум разделился вновь: не отпуская умирающую птицу, я в то же время создавала ментальные помехи для локатора. Представляю, какая несуразица творится на экранах Эфиритового Центра!.. Их следующий шаг был очевиден: с Сафайроса навстречу мне поднялись военные монопланы. У них мог быть лишь один приказ: уничтожение таинственного гостя.

Я их опередила на несколько минут. Мои умения, интуиция и просто милость Фаты позволили мне в критический момент очутиться поблизости от виллы мужа. Последним ментальным импульсом я возродила к жизни механизм катапультирования. Кабина отделилась от останков моноплана и погрузилась в воду…

Глава тридцать девятая,

в которой княгиня разбирается со своими друзьями

— …Кто ты, прекрасная наяда, и отчего ты хочешь, чтоб я назвал тебя своей женой? Ты вышла из воды; должно быть, прогневила Посейдона, раз он тебя изгнать решился. И почему, позволь спросить, ты носишь мокрый калазирис логофета? Развей мои сомнения: ужели вы, наяды, подобно жалким смертным, распознаете консулов и логофетов?!

— Я не настроена смеяться, Юний. Если в тебе осталась хотя бы капля сострадания, прогони своих любопытных рабов и помоги мне.

— Ну, я не знаю…

— Я мчалась в столицу, ежесекундно рискуя жизнью, и что же? Ты, Менелай [70]злосчастный, смеешь…

— Постой, постой, о громомощная! С меня довольно. Чего ж ты сразу не сказала мне: «Злосчастный Менелай!»? Так в самом деле именует меня моя жена; теперь я вижу, ты она и есть. Приветствую тебя, прекрасная Елена!

— Помоги мне, Юний. Мне холодно.

— Эй, вы, бездельники, подите вон! Ну, живо! Не видите: дщерь громовержца возвратилась в Спарту!

…

— Софи, меня терзает любопытство…

— Умолкни, Юний. Сосредоточиться должна я.

— Ужасно выглядишь.

— Благодарю!

— Таргол клянется, что полтора часа тому назад сам видел, как в озеро упало нечто. И это нечто, по словам Таргола, сильно смахивало на стимфалийскую птицу.

— Продай немедля сего безумного раба! Когда это чудовищные птицы на озеро Феб залетали?

— А когда из озера Феб, словно наяды, выходили…

— Господи!.. Уже полдень.

— Над виллой кружили военные монопланы. Не тебя ли, лакедемонянка, искали они?

— Одолжи мне свою амфибию, ту самую, которую я подарила тебе к тридцатилетию.

— Зачем?

— Не испытывай мое терпение, Юний: тебе известно, какова я в гневе.

— Ну что ты, о великая владычица свирепых птиц! Я всего лишь хочу знать, как ты собираешься вести мобиль, если едва стоишь на ногах.

— Какое тебе дело до меня? Я справлюсь.

— Сомневаюсь!.. Тебе нужно в Темисию?

— Ты прозорлив, как Мопс.

— Я отвезу тебя в Темисию, Софи.

— Мне нужен только мобиль.

— Не глупи. Побереги силы. Они тебе потребуются на Корнелия.

— Потрясена и польщена твоим участием. Откуда вдруг такая забота, Юний?

— Мечтаю, чтобы ты стала первым министром.

— В самом деле? То есть мечтаешь мужем быть у первого министра?

— Откровенно?

— Как всегда!

— Мечтаю сохранить детей. Когда ты сделаешься первым министром, у тебя совсем не останется на них времени.

— Ты прав, хитрец. В противном случае я заберу детей к себе.

— Да. Ты всегда забираешь у других то, что тебе не принадлежит.

— Я мать!

— Да неужели?

— Не гневи меня, Юний.

— Ты здесь уже почти час и ни разу не справилась о детях.

— О, боги!.. я так устала… ты не представишь, через что мне пришлось пройти!

— Оно и видно. Давай-ка я отвезу тебя в Темисию. Иначе опоздаешь.

— Нет, прежде я должна увидеть детей!

— Не выйдет. Палладия и Платона здесь нет.

— Что?! А где же они?

— С дедом.

— С каким дедом?.. С твоим отцом?

— С твоим отцом. Утром Тит Юстин отбыл в горы Киферона, на отдых, и забрал с собой внуков. Ты, вероятно, разминулась с ним…

— О-о! Мало того, что он предал меня, — он забрал моих детей!

— Он их вернет, не бойся. Мне вернет. Дети мечтали отдохнуть в горах Киферона.

— И ты отдал ему наших детей, Юний!

— Я отговаривал его. И более того: ему напомнил я об участи Виктора, родного брата моего, тобою закланного варварам. Но Тит сказал, что больше не боится твоих угроз.

— Напрасно!

— Вот-вот, я тоже думаю, он пожалеет, твой собственный отец. Всякий, имеющий несчастье повстречать тебя, когда-нибудь жалеет об этом…

Внезапное возвращение молодой хозяйки вызвало переполох в фамильном дворце Юстинов, больший, нежели известие об отставке старого хозяина и торжестве давнего врага юстиновского рода. София тотчас приказала всем слугам и рабам собраться вместе.

— Я вижу страх на ваших лицах, — сказала им она. — Но знайте: для вас не изменилось ничего! Вы будете служить мне, как и прежде, лучше, чем прежде. А если кто изменит мне, того сам император не спасет! Клянусь кровью Фортуната, изменщиков ждут каменоломни Оркуса! Никому из вас до исхода дня не позволяется покидать дворец. все ясно?

И хотя после такого объявления воцарилась мертвая тишина, София была довольна. Слуги и, особенно, рабы знали крутой нрав молодой хозяйки: что обещает — то исполнит…

Впрочем, некоторые слуги все же покинули в тот день дворец Юстинов — они исполняли секретные поручения Софии. Невидимая работа закипела, а сама хозяйка тем временем отдала себя в руки врачей и косметологов. София возвратилась в Темисию, и это означало, что снова ей надлежит блистать и покорять; недолгий сон пленил Софию, пока Юний мчал ее в столицу…

Итак, возвращение Софии удерживалось в строгой тайне — однако в три часа пополудни во дворец Юстинов неожиданно явились Эмилий Даласин и Медея Тамина. Эти двое, которых никогда раньше не видели вместе, преодолели сопротивление перепуганного майордома и предстали перед Софией.

Она быстро оценила их взглядом и прошептала, точнее, прошипела, единственное слово:

— Предатели!

— Позволь, мы объясним тебе… — начал было Эмилий, но София, подобная разгневанной эринии, подлетела к нему и бросила в лицо:

— Хватает дерзости тебя являться, трусливый эфиальт! Ты бросил в Астерополе меня… ужели ты на самом деле столь беспробудно туп, Эмилий Даласин?! На что ты уповал, злосчастный? Что подлость твоя, вкупе с бушующей стихией, меня задержат? Надеялся вместе с Корнелием отпраздновать позор династии Юстинов?..

— Остановись, София! — сумрачным голосом произнес Эмилий. — Не смеешь так ты разговаривать со мной! Я объясню…

Он отшатнулся, столь неистов был ее ответный взгляд.

— По твоей вине, — отчеканила София, — я потеряла драгоценные часы, и жизнь моя была в объятиях Танатоса! Вот все, чего добился ты, а задержать не смог! Ты знаешь меня двадцать восемь лет — оказывается, вовсе ты меня не знаешь! Оставь никчемные слова, Эмилий! Ты перечеркнул все эти годы. Благодари богов, создавших тебя Фортунатом; не будь ты отпрыском династии священной, я стерла бы тебя… Но ты член Дома Фортунатов — спеши же к ним, пусть кесарский венец спасет тебя, душою слабый человек; отныне дом Юстинов для тебя закрыт! И радуйся, отделавшись столь дешево! Dixi!