Черное и черное(Си)

— Я не обманывал, — возмутился он, — Я перефразировал в возможную для объяснения форму…

— Я не знаю, имею ли я право…

— Я' знаю. Я хочу спасти свой мир. Твое право — и мое право тоже. Или оба наших права примут одно решение или у тебя не будет больше никаких прав на этот мир. У нас так не принято. У нас то, что нужно командиру — желают подчиненные. Им объяснят, что для того, чтобы выиграть эту войну, нужно будет подчиниться тебе, они будут к этому готовы. И уверяю тебя, боевой дух и воля к победе у них будут отличными.

— Ульрих, ты помнишь, что ощущал, когда я была в тебе?

— Когда это? Я помню только что ощущал, когда я был в тебе.

— Если ты расчитываешь, что я засмущаюсь и убегу от этого разговора, то не надейся. Меня трудно смутить. Что ты помнишь о тумане?

— Почти ничего. До того, как ты появилась и я его увидел. А потом, ты заперла меня где-то и мне это сильно не понравилось. Я попытался тебя изгнать. А потом ты стала обращать меня в бегство. Я никогда не бегал из боя. И меня это взбесило. А больше я ничего не помню. Я пытался тебя выгнать, но мне что-то мешало. Это же была ты?

— Это был ты.

— Я? — поразился Ульрих.

— Другой ты.

— ?! — онемев, изумился он…

— Сейчас ты знаешь почти все о моих возможностях, — начала говорить Эрта.

— Почти? — перебил он ее.

— Дай мне закончить. Так вот, то, чего ты не знаешь — я могу чувствовать чувства других, как бы подслушивать. Издалека. За несколько миль я могу посчитать противников, определить их возможности и силу, примерное вооружение, например, когда у противника пушка он чувствует себя иначе, чем когда при нем только нож… могу определить, придет ли к ним поддержка, могу определить засаду. И совершенно точно знаю, что он хочет сделать в бою до того, как он начнет это делать. Все это я могу, если противник не Убийца. Убийцу просканировать невозможно, если он не хочет. Все остальные блоки пробиваемы Убийцами. Мысли я не читаю, и не внушаю. Чувства внушить — могу. Но, это запрещено. Запрещено и управление Живыми. Людьми. Было запрещено. До начала войны с Существами. Но, пока было запрещено, в Убийц внедряли систему безопасности. Убийца очень опасен. Ты сам понимаешь почему. На сторону врага никогда не переходил. В силу особенностей… характера. Но, иногда Убийцы сходили с ума. Первые Убийцы, когда они только начали появляться в мире. И в их тела, еще до рождения, вживляли предохранитель. В течение развития организма до взрослого состояния, предохранитель как бы срисовывал с человека отпечаток нормы его состояния и поведения. Если Убийца сходил с ума, начинал бесконтрольно убивать, или замещать сознание Живых… людей… недобровольно, система безопасности посылала в его мозг яркий и громкий сигнал за каждое нарушение нормы. Ослепляющая оглушающая вспышка и болевой удар по нервам. Если Убийца еще не терял связь с реальностью, он шел к врачу. Если ему не могли помочь, он умирал.

Она остановилась, и спросила Ульриха:

— Ты меня понимаешь?

— В общих чертах, — медленно произнес он, внимательно рассматривая ее, пытаясь определить, насколько ее слова могут быть трезвы и серьезны.

— Мне продолжать?

— Да.

— Предохранитель посылает два сигнала предупреждения, оранжевый и красный. Следующим сигналом уничтожает все нервы в теле, чтобы тело Убийцы уже никому не смогло причинить вреда. Предохранитель вынимали, копировали на другие и внедряли в новые тела. Несколько столетий. До тех пор, пока организмы Убийц до такой степени не срослись с ними, что когда их, наконец, перестали внедрять, стали вырабатывать собственный. В этом и заключалась цель изобретения. Тело убивало себя само, регистрируя… замечая, необратимые повреждения психики. Потом, когда… человек, поступал на службу в… Орден, и там его изменяли, переделывали, усиливали… для боя, доктора, они вводили в него и ген Убийцы с выработанным предохранителем. Это примерно как взять каплю крови одного человека и влить в кровь другого. Только это не кровь, другая частичка, очень маленькая, но при общих переделках, изменяющая весь организм. В общем, если у меня обнаружатся признаки сумасшествия, я получу сигнал и если не совершу еще одного нарушения, но отклонение от психической нормы останется, то через три часа еще один, и еще через три часа последний. Если заметных отклонений в психике нет, но я сделаю что-то, что всегда было противно моей морали, я получу сигнал, если я сделаю это еще раз, я получу сигнал, а потом мой организм меня убьет.

Сделала паузу, определяя, понимает ли он ее. Недоверия не нашла и продолжила:

— Мой первый оранжевый загорелся когда тебе не понравилось мое присутствие. Я не могла мешать тебе прогонять меня, иначе была бы уже мертва. Я спряталась там, у тебя, выпустила твое сознание, и просто пыталась успеть вытащить оттуда твое тело, пока не загорелся красный. Меня спас другой ты. Часть твоего подсознания поймала мое предупреждение. И попыталось меня спасти, принимая, соглашаясь на контроль и споря с твоим взбешенным сознанием. Предохранитель застрял, не поняв, согласен ты с моим присутствием или нет. Это меня спасло. Ты не успел подавить второго тебя до того, как второй вывел меня из тумана. А потом я ушла из тебя, совсем, и даже не слушала. То есть не подслушивала. Если кому-то из солдат не понравится мое присутствие, я буду вынуждена бросить его одного на мучительную смерть. Я не смогу с ним спорить. И я буду помнить об этом, каждый раз, бросая беспомощного человека страшно погибать. И я не знаю, сколько выдержу до красного. Поэтому, мне надо, чтобы каждый был согласен на мое вмешательство.

И замолчала, давая понять что это конец ее монолога.

— Я понял, — выслушав ее, ответил Ульрих, — но, каждому солдату мы объяснить не сможем, что ты влезешь в его душу и если он это заметит, то должен быть этому рад. Мы только напугаем бойцов и заранее вызовем панику. И, тогда уже тебя не впустят и те, кто мог бы и не заметить этого.

— Хорошо, Ульрих, я сделаю это. Но, у меня есть условие. Я не требую, но чем меньше народу я бессмысленно убью, тем лучше я смогу координировать остальных. Ты уговоришь Марка остаться дома. Его возраст не оставит ему никаких шансов выжить. И помощи особой он не сможет оказать. Все люди возраста Марка, Акселя и выше должны остаться здесь.

Он кивнул, соглашаясь. Потом сказал:

— Я сейчас поговорю со своими людьми… и попытаюсь уговорить их для тебя лгать… лгать всей округе… и подам личный пример лжи. Никогда не думал, что совершу такое. Ты ужасная женщина, Эрта.

Она молчала. Он разглядывал ее фигуру, привычно-бездвижную. Но, ее желтые глаза не были безжизненными и неподвижными, как раньше. Сейчас они мерцали. Светлели и темнени, как будто внутри каждого из них колыхался маленький костер. Это были ее чувства? Потому что больше ничего в ней внешне не изменилось, ничего в ней больше не выдавало эмоций.

— Но, только ты можешь спасти мир… — , продолжал он, — и чтобы его спасти, тебе нужно чтобы люди были рады тебе. Поэтому мы будем проповедовать ужасы чумы, черного тумана, с картинками, и останками, которые удалось найти. И восхвалять Создателя, который озарил видением брата Герарда и велел ему вести всех против тьмы. И обещал прислать Ангелов, которые снизойдут на каждого воина, и осчастливят его своим посещением в борьбе против зла. Изгонять Ангела — кощунство. Будем проповедовать до тех пор, пока не останется бойцов, не проникнувшихся и не уверовавших.

— Но, это же ужасная ложь, и притом невероятная, — сказала Эрта, округляя глаза от изумления, — неужели, поверят?

— У нас проще заставить поверить в это, чем в измененных и усиленных лекарями людей.

— И ты будешь лгать? И заставлять других?

— А что мне еще остается?

— Победа любыми средствами?

— Нет. Только спасение мира. Я и так после этого получу психическую травму.

— Ясно. И на что еще ты готов ради этого?

— А ты? Я уже и так сделал достаточно много.

И добавил, переакцентируя ее внимание: