Октябрь, который ноябрь (СИ)

...Карта. Изгиб Невы, каналы, улицы, названия большинства которых Катрин не знает. Чужой город. Но свой, понятный и этим страшный.

Первыми к осмысленным действием перешли "временные". Около пяти часов утра отряд городской милиции 3-го Рождественского района и юнкера-добровольцы 2-й Ораниенбаумской школы прапорщиков захватили типографию "Труд", имея задачу не допустить выхода газеты "Рабочий путь"^[18].

Кавалергардская улица, дом 40

5:30

Буквы жалобно, чуть слышно скрипят. Букв много: словно какой-то безумец вытряс и перемешал содержание сотен томов огромной библиотеки. Зерна различных шрифтов шевелиться под ногами и этот хаос рассыпанных по полу смыслов завораживает. Но среди поверженных букв валяется и инструмент, и рейки треснутых "касс" наборов, и лужи черной, как деготь, типографской краски, обломки мебели, ветошь... Уже набранный газетный номер погублен безвозвратно. Буквы корчатся под тяжелым начищенным, сапогом. Сапог бы и рад не топтать литеры, но ступить решительно некуда. Вот пара сапог решительно вспрыгивает на расползшуюся стопу серой бумаги, и их хозяин командует:

- Живо пошли все вон! Работа прекращена, типография закрыта! Двери будут опечатаны!

- Правды не любите? - насмешливо спрашивает наборщик в круглых очках. Окуляры забавные - маленькие подслеповатые линзы в металлической оправе, дужки облезлые, проволочные, словно из остатков мышеловки те очки гнули. - Ничего, всех не разгромите, не запечатаете.

- Пошел вон, - с угрозой повторяет офицер.

Человек-наборщик не спешит. С вызовом смотрит на человека в фуражке.

- Да что их уговаривать? - нехорошо щерится один из юнкеров-прапорщиков - широкоплечий, звероватый. - Поговорили уже. С газеток начинаем, в полный голос на генералов науськиваем, к бомбам зовем?

Определенно, этот человек в шинели бывал на фронте - бьет прикладом умело. Успел и под дых врезать, и уже падающему добавить по почкам.

Человек-наборщик падает на буквы. Ему больно до дурноты, до безумия, даже крикнуть нет силы. Он слабо корчится, в ужасе шевелятся и буквы под его скрюченными пальцами. Люди-юнкера и нелепые, разномастно одетые люди-милиционеры, молча смотрят на поверженного.

- Солдаты идут! - кричит кто-то на улице. Доносится близкий выстрел...

Через несколько минут типография пуста. На улице еще стреляют, захлебываясь, строчит пулемет, кто-то орет матерное. В буквенное кладбище вваливаются солдаты-"литовцы"^[19], прикладами толкают перед собой бешено отпихивающегося юнкера.

- Этот, что ли, Федора?

- Он, точно он! Наповал Федьку, ирод. Всю пачку из окна, как в тире высадил. Чего смотришь, сука?!

Широкоплечий выдирается из рук пленителей, крепко кроет матом. Трещит шинель, блестит под ней, солдатский "георгий". Не доучившийся до прапорщика человек, изловчась, бьет человека-"литовца" сапогом в пах.

- У..., тварь! Так, значит?!

Разом два штыка входят в широкую грудь, третья четырехгранная сталь бьет наискось под ребра, мгновенно отдергивается - тоже умеют, того не отнять...

Буквы становятся черно-багряными. Лежит человек в шинели, лежит человек в смешных очках - кто и когда добавил наборщику прикладом по затылку не узнать. Остыл уже, свежий теплый...

* * *

Карандаш скользит над картой. Вот полоса река...

8:00 Над водой тусклая предрассветная тьма, среди нее у причала тусклая броневая сила - крейсер. В радиорубке склонился матрос. Стучит ключ:

"Приказ штаба ВРК:

1. Гарнизонам, охраняющий подступы к Петрограду, быть в полной боевой готовности.

2. Отражать атаки контрреволюционных сил с полной решительностью.

3. Не допустить в Петроград ни одной воинской части, о которой не было бы достоверно известно, какое политическое положение она приняла".

* * *

Карандаш медлит над картой, и еще сотни иных карандашей готовы испачкать карты: в Зимнем и Смольном, в штабе Округа, в штабах военных частей и районных дружин Красной гвардии.

... - Вам, капитан, выдвинуться ротой до Почтамтской. Один пулемет в сторону Большой Морской, другой на чердак. В средствах не стесняться, чтоб и мышь не проскочила...

...- Иван, берешь своих и взвод Крашенинникова, проверишь подход к почтамту. На рожон не прите, с умом.

- Когда мы без ума? Только дай еще бомб, не жадничай.

- Добро, Валдиса пришли, я ему записку черкну, выдадут...

...День то ползет, то скачет, медленный и бешеный, сырой, жгущий зябким предчувствием болезненного перелома мира. Вышли газеты - безумные и истеричные: о немецких агентах в ВРК, о отравленном молоке, о расстрельных списках офицеров, диверсиях на железной дороге, готовящемся убийстве Ленина и Троцкого, дружинах офицеров-добровольцев, о голоде, голоде, голоде... Непрерывно двигаются отряды и колонны, шныряют разведчики и самокатчики. Мало снарядов у одних, считанные пушки у других. Кричит, взмахивает рукой оратор на Дворцовой: "граждане свободной России, в этот грозный час все в ваших руках"! Колеблются в казармах рассудительные казаки - неохота под пули, да видать будет хуже, ежели вообще не выйти. Красная гвардия готова - вот стоит на "козлах" посреди цеха свой товарищ, неловко складывая слова, бьет по рабочим умам великой киянкой правды жизни - сегодня, товарищи, мы в борьбе обретем!

Зависает карандаш судьбы - где-то здесь? Вот он - Главный телеграф. Здесь столкнулись серьезно.

17:10 Почтамтская улица 7. Главное управление почт и телеграфов

- Освободить здание! Приказом Военно-Революционного Комитета, объявляю...

- Самому себе объявляй, герольд херов...

Красногвардейцев и солдат, взявших сторону ВРК, больше, зато юнкера-константиновцы засели за толстыми стенами, вход надежно забаррикадирован. Здание трехэтажное, с куцей колоннадой и крепкими решетками на окнах, зато длинное, слишком большое для такого гарнизона. Но обходить и просачиваться внутрь малыми группами мятежники пока не рискуют, предпочитая "давить на горло". Ждут подкрепление. Вот, стреляя выхлопом, подкатывает символически бронированный грузовик. Сейчас не выхлопной трубой пальнет - на платформе "Руссо-Балта" красуется станина с зенитной трехдюймовкой. Наведут по дверям, и...

Не успели. Пулеметные очереди - не иначе откуда-то с крыши - не с Телеграфа, а с иного дома - и мигом рассыпалась Почтамтская площадь в заполошном треске винтовок, вот вступили станковые пулеметы... Лежат у орудийного грузовика люди-артиллеристы в серых шинелях, выпал из окна Главного Телеграфа человечек в точно такой же, разве чуть посветлее-поновее, шинели. Ширится, раскатывается по кварталу перестрелка...

В 19:20 Телеграф взят штурмом. Среди красногвардейцев нашелся монтер, бывавший в здании, отыскали лестницы, прорвались через дворы и заборы с Новой Исаакиевской. Рвутся в коридорах гранаты, в короткой штыковой переколоты юнкера в вестибюле, кто-то из константиновцев успел уйти по Адмиралтейскому проспекту. Около сорока погибших с обеих сторон, под сотню раненых, горит аппаратный зал...

Атакой с двух направлений взят Балтийский вокзал. У Красной гвардии и матросов четверо погибших и десяток раненых. Силам ВРК удалось блокировать Павловское и Николаевское военные училища, у Владимирского училища юнкера контратаковали - мостовая Гребецкой в пятнах крови, трупы оттащены к окнам полуподвалов...

Почти у всех мостов перестрелки. Взаимные, по большей части нерешительные атаки и контратаки. По ситуации на 19:30: Литейный, Большеохтинский, Троицкий, Биржевой - твердо за ВРК, у Тучкова, Сампсониевский и Гренадерский неопределенность и активные перестрелки, Николаевский и Дворцовый строго за юнкерами и разведены.