В третью стражу (СИ)

— Сложно. — «Широко» улыбнулся Ицкович. — А анекдот хороший.

Как назло, в голову лезли какие-то убогие шутки, которые вполне могли оказаться на поверку старыми и бородатыми, как Карл Маркс и Фридрих Энгельс. А ему требовался знаковый анекдот из того — будущего — времени, который ни с чем не спутаешь, и неправильно не поймешь.

— Ну, рассказывай, коль приспичило. — Предложила Кайзерина, пожав плечами. Очевидно, анекдот — последнее, в чем она сейчас нуждалась.

— Да, так вот, — Олег бросил в пепельницу измятые останки так и незажженной сигареты, и, достав из пачки другую, неторопливо закурил. — Сидит в Москве народный комиссар…

— Кто? — Удивленно подняла бровь Кайзерина.

— Народный комиссар, — повторил Олег. — Министр…

— А!

— Я могу продолжать?

— Да.

— Сидит, значит, в своем кабинете министр, то есть, народный комиссар Путин…

— Кто? — Поперхнулась сигаретным дымом Кайзерина.

— Народный комиссар Путин. — Объяснил Олег, внимательно следивший за реакциями своей дальней родственницы. — Фамилию я, разумеется, придумал. Я не помню, как там его звали на самом деле. Какая-то еврейская фамилия. Ведь ты же знаешь, Кисси, все комиссары евреи.

— А Путин это еврейская фамилия?

— Не знаю, — пожал плечами Олег, изображая полного дебила, но не просто дебила, а качественного, то есть, национал-социалистического.

— А! — Кивнула уже порядком дезориентированная Кайзерина. — Да. Я поняла.

— Хорошо! — Улыбнулся Олег. — И вот сидит этот Путин в своем кабинете, а к нему другой комиссар приходит. Мн… Как бы его назвать? Ну, пусть будет, Березовский.

— Как ты сказал? — Она побледнела. Нет, это слабо сказано. У нее кровь от лица отлила. Или как говорят? Ни кровинки в лице?

— Ну, не знаю, я их еврейских фамилий! — Взмолился Олег. — Гусинский, Абрамович, Березовский, Черномырдин, Ходорковский …

Олег перечислял все фамилии, которые знал, которые были на слуху, которые что-то могли сказать тому, кто знает, о чем, собственно, речь.

— Ты … — Кайзерина внезапно охрипла, а в синих глазах … Ну, пожалуй, Олег мог бы описать это выражение одним словом — безумие.

— Я … — Кивнул он. — А ты … Ольга? Только без истерики!

Черт! Кто же знал, что ее так проберет, но, слава богу, оклемалась она довольно быстро, и Ицкович — от греха подальше — увел ее из кондитерской на воздух.

«Любопытная ситуация …»

Любопытная? Ну, вы и скажете, сударь! Ведь это, положа руку на сердце, никакая и не ситуация даже, а сплошное безобразие. Фантасмагория и сон разума, вот что это такое! Однако же факт: как минимум дважды на протяжении очень короткого времени: в Католическое Рождество и в Новогоднюю ночь в Европе случилось что-то такое, что, как говаривали русские народные сказочники, ни в сказке рассказать, ни пером описать! Или, может быть, случилось это не там и тогда, а здесь и сейчас: в смысле, при переходе 1935 в 1936?

«Нет, это глупость и дебилизм!» — Ицкович выбросил окурок и потянулся за новой сигаретой. — Все это ведь совершенно условно. Вон в России старый новый год вообще десятого января отмечают … или 13-го? — не важно…»

И потом, дело ведь не в дате, а в сути происшедшего. И почему именно они? Чем таким заслужил это приключение доктор Ицкович из Израиля или профессор Матвеев из России? Почему Таня и почему Ольга? И почему именно русские, хотя он-то как раз русский лишь условно и в кавычках, но все-таки почему? А что если и в январе — в Православное Рождество — тоже кто-то?… И, может быть, не в одной Европе… В Израиле вообще Новый Год в октябре! Вот будет весело, когда все мы начнем раскачивать лодку … каждый в свою сторону.

Он взглянул на Ольгу и мысленно вздохнул.

«Кажется, пронесло …»

Ну отчего именно у таких ярких женщин, как Кейт, случаются такие вот постыдные срывы? Или истерику следует приписать Ольге? Или все дело в том, что они слишком разные, тихая и славная, бесконфликтная «белая мышь» Ольга Ремизова — библиотекарь из Питера и яркая, пожалуй, даже экзотичная Кайзерина Кински, жадная до удовольствий, циничная и шумная нимфоманка? Все может быть, но одно совершенно очевидно. Когда Ольга ехала в Вену, где жила ее более успешная младшая сестра, удачно вышедшая замуж за итальянца, работающего в аппарате ООН, ей и в голову не могло прийти, что встреча со старой подругой под новый год в Праге, закончится таким вот кунштюком. На самом деле, как подозревал Олег, Ольге новое амплуа поначалу даже понравилось, не могло, не понравится! Во всяком случае, все, что он знал о ее прошлой жизни со слов Тани, говорило в пользу такого предположения. Таня несколько раз упоминала свою старую подругу — они жили в одной комнате в университетском общежитии — и, хотя у нее не было повода подробно рассказывать Ицковичу об Ольге, рассказала все-таки достаточно, чтобы составить представление об этой совершенно незнакомой женщине. «Ольга хорошая». — Вот главное, что запомнил Олег. Остроумная и симпатичная — даже в команде КВН играла, — но при этом мягкая, интеллигентная, сначала просто спокойная и неконфликтная, а позже — робкая уже, тихая. Такое случается иногда с людьми, у которых жизнь не задалась. Вот вроде бы все стартовые условия имеются, а не пошло. Почему так? Кто же знает. Ицкович и сам таких людей немало повидал. И даже то, что в связи с несчастным кратковременным браком Ольга попала в Питер, где у нее ни родных, ни знакомых, даже это было, что называется «в струю». Если уж не заладилось, так во всем.

— Еще кофе? — Спросил он, увидев, как, промокнув глаза кружевным платочком, Кейт тянется за очередной сигаретой. — Или лучше коньяк?

— А это смотря, кого ты спрашиваешь … — Грустно улыбнулась Кейт, но глаза уже ожили, засветились. — Если Ольгу, то лучше чай, а если эту твою Кисси, то заказывай коньяк, не ошибешься.

— Значит, коньяк. — И властным движением кисти Олег подозвал кельнера. — Повторить!

— Сей минут!

— А ты, Кейт, запомни, — сказал он тихо, когда кельнер оставил их наедине. — Никаких Ольг, Тань и прочих Маргарит больше нет.

— Да знаю, я! — Отмахнулась Кайзерина Кински. — Ты лучше скажи, милый кузен … у вас?…

— «А у нас в квартире газ»… … — Ну и что он должен был ей сказать? — У нас … Мы этот вопрос пока не выясняли.

— Понятно. — Казалось, его ответ ее ничуть не удивил. — А что это было за пение на публику?

— Слышала? — Удивился Олег.

— Нет, к сожалению. — Она благосклонно приняла предложенный огонь и прикурила. — Только видела. Но впечатление, — она коротко затянулась и снова выпустила дым через нос. — Впечатление вы там произвели. Знать бы зачем!

— А ни зачем! — Усмехнулся Олег. — Зачем люди целуются?

— Ты не знаешь!? — Фыркнула, раздосадованная ответом, Кисси.

— Вот и мы пели, — улыбнулся ей Ицкович. — И с той же целью. Считай, что застукала нас на балконе целующимися.

Сформулировалось на редкость удачно, потому что, как бы ни сложились их с Таней отношения, заводить роман с неизвестной ему Ольгой и вполне понятной Кисси Олег не собирался. А раз так, то лучше было сразу же расставить все точки над «I», и к вопросу этому более не возвращаться.

— Значит, поцелуй … — Затяжка, намек на улыбку, выдох с прищуром …

«Стерва!»

— Намек поняла … — Оценивающий взгляд красивых глаз, сияющих то ли от непролитых слез, то ли от играющих в крови гормонов. — Ладно, кузен, насиловать я тебя не стану … — Циничная улыбочка. — И соблазнять тоже.

— А чем же ты сейчас занимаешься? — Олег кивнул кельнеру, благодаря за оперативность, и взял рюмку.

— Я тренируюсь … — Она тоже взяла рюмку.

— За знакомство! — Предложил Олег.

    - За встречу! — Серьезно кивнула Кайзерина и медленно «вытянула» все пятьдесят граммов коньяка.

«Алкоголичка?»

— Не бери в голову! — Усмехнулась Кейт, перехватившая его взгляд. — До алкоголизма еще далеко … но, если ничего не менять, думаю, он не за горами.

— Тогда меняй.