До самого дна (СИ)

В комнату тихо вошла Зарина с комплектом чистого постельного белья и шерстяным одеялом на руках. Я тихо, чтобы не разбудить спящего, поблагодарила ее, приняла «дары» и, убедив женщину, что смогу постелить постель сама, отправила ее обратно. Спустя несколько секунд она вернулась с двумя подушками, пожелала спокойной ночи и ушла. Приятная личность, больно на Валерию нашу похожа…

Стелить постель, как и убираться, я умела, в отличие от готовки. Но страшно не любила. Однако жизнь – не жизнь, если не делаешь ничего через силу, и все тебе в радость. И жизнь уж слишком жизнь, если радости в ней нет в принципе. Тут уж главное найти золотую середину и не вылезать за ее пределы.

Простыня была постелена и заправлена, подушки попрятались в наволочки, и осталось самое душераздирающее действо – запихивание одеяла в пододеяльник. Нет, я видела много советов в картинках, когда еще не выпала из жизни, о том, как легко впихнуть одеяло в его хлопковый склеп. Но что? Правильно, это скучно. Поэтому я распределила два угла одеяла ровно по двум углам внутри пододеяльника, встала на диван, так как роста моего не хватало для того, чтобы одеяло не коснулось пола, и встряхнула пару раз. Голова начала кружиться, я чуть не свалилась, еле сохраняя равновесие, а одеяло само заняло наиболее подходящую позицию. Настала пора будить Ханса.

Я подкралась к нему и тыкнула пару раз пальцем в коленку.

– Я еще жив, – спокойно сказал он, не открывая глаз.

– Не сомневаюсь. Место дислокации меняй и продолжай жить уже лежа.

Он тяжело вздохнул, но все равно встал, потягиваясь, и принялся снимать одежду и разматывать бинты на руке. К слову, он действительно оказался прав: ожоги почти прошли.

– И прям вообще не болит? – я глянула на руку из-за его плеча.

– Не очень. Чешется, да, неприятно. Но не болит.

– А если пальцем тыкнуть?

– Ну попробуй.

– Я ведь тыкну.

– Вперед.

Я занесла руку, ожидая, что он мне помешает, но ничего такого не происходило, и я коснулась обожженной кожи. Ничего не произошло, и я убрала руку.

– Все?

– Да. Знаешь, у меня за всю жизнь ожогов немного было. Такого размера никогда не было, максимум сантиметров десять в диаметре. И то это было ужасно.

– Согласен, приятного мало, – он собрал бинты.

– Ложись, я выкину, – бинты были отобраны у своего хозяина и отправлены в мусорное ведро в кухне под раковиной. Когда я вернулась в комнату, Ханс уже лежал. Вскоре и моя одежда отправилась на кресло, а тело на диван.

– Если тебе некомфортно, то скажи сразу.

– А если комфортно, то молчать? Я молчать не могу, это почти что физически больно…

– Да, я заметил, ты даже во сне разговариваешь.

– Думаешь, это может быть какое-нибудь психическое отклонение? Ты бы продолжил со мной общаться, если бы выяснилось подобное? Навещал бы меня в психиатрической лечебнице?..

– Нет. Да. Возможно. Что-то еще?

– Не, на этом все. Как-то неожиданно быстро мой параноидальный запал иссяк.

– Хорошо. Спокойной ночи.

– Так и быть. Спокойной.

Вопреки пожеланию Ханса сон ко мне никак не шел. Вроде ничего страшного произойти не должно, но как-то было не по себе. Знаете, бывает такое временами, когда лежишь и уснуть не можешь, ворочаешься с боку на бок, думаешь, одни и те же мысли по пятому кругу проворачиваешь, как в стиральной машине, а толку ноль. Хоть воображаемых овец начинай считать. Вот только я так много чисел не знаю, сколько еще уснуть не смогу. И нет, дело было совсем не в лежащем в трех сантиметрах от меня Хансе, даже наоборот, лежал он спиной ко мне и, скорее всего, давно уже спал и тем самым призывал последовать его примеру. Но уснуть я по-прежнему не могла. Легкие отказывались работать как положено, явно халтуря, и казалось, что ребра опутывали их подобно цепям, выдавливая весь набранный мною кислород. Так время шло, а я буквально всем телом ощущала упущенные минуты, не забывая менять бок, на котором лежу. Двигаться не хотелось, но лежать постоянно в одном положении, в сознании, было просто невозможно.

Наконец, Ханс не выдержал, резко перевернулся ко мне лицом, обхватил рукой за плечи и притянул к себе, ограничив мои «вращения» вокруг своей оси.

– Сколько. Можно. Ворочаться?

– Я надеялась, ты уже спишь. Извини.

Он вздохнул, будто все это мы проходим уже в который раз, и он устал повторять мне одно и то же.

– Что такое?

– Уснуть не могу.

– Я предлагал постелить мне на полу.

– Это не из-за тебя, – мне вдруг стало очень смешно. Думаю, по голосу это было слышно.

– А что тогда?

– Просто не могу уснуть. Не знаю, почему. Все мысли всякие дурацкие в голову лезут.

Он все не убирал руку, и до меня начало доходить, что, возможно, надо бы тоже обнять его, что я, собственно, и сделала.

– Плохое предчувствие?

– Нет-нет, вот совсем нет. Даже наоборот.

– Тогда о чем ты думаешь?

– О многом. Например, я без понятия, где находится Мор. И мне интересно, все ли в порядке у родителей. И чуть ли не половина магов Варвары просто сбежали. Тоже мало приятного. Их, конечно, еще будут отлавливать охотники, но вдруг там есть кто-то более ли менее умный, у кого хватит мозга, чтобы понять, что нужно залечь на дно?

– А я-то думал, это я слишком много размышляю об этой ситуации. Думаю, Мор еще вернется. За сколько вообще можно долететь сюда, если ты огромная птица из ножей?.. Так вот когда вернется, отправишь его с запиской родителям. Если огромная птица на крыше не вызовет подозрений, конечно. Но тогда все можно списать на арт-объект. Если хочешь знать мое мнение, я думаю, ты должна приделать ему реактивный двигатель. А касательно тех огрызков от когда-то великих магов не беспокойся. Даже если они и посмеют встать у нас на пути, я убью их.

– Вау.

– М?

– Ты так просто об этом говоришь.

– Слишком много сделано, чтобы оборачиваться назад и считать людские жертвы. Так что не стоит зацикливаться на этом. По крайней мере, не сейчас. Спи. А то мне придется тебя задушить, чтобы ты перестала ворочаться.

Улыбка сама проступила на моем лице. Он прав, спать надо. Хотя бы чтобы не отрубиться во время похода. А уж задушит, не задушит – сам пусть решает. Вот если начать разбираться, то шею свернуть было бы проще.

Ночью ничего не снилось. Возможно, лишь смутные образы, какие-то обрывки полноценных воспоминаний, но не целые сны. Похоже, мозг действительно решил отдохнуть.

Ничего из ряда вон выходящего также не произошло. Кроме того, что мы всю ночь так и пролежали обнявшись.

Утром нас разбудила Зарина. Я не слышала, как она вошла, лишь почувствовала, как она легонько толкает меня в плечо.

– Что?.. А, да… Сейчас, встаем.

Она так же тихо удалилась, не сказав ни слова, и я перевернулась на спину, потирая глаза.

– Ханс.

Ответом мне было молчание.

– Ханс?

– Да, я слышал, я не глухой.

– Ну вдруг я так громко храпела, что ты оглох?.. Всякое бывает.

– Я просто обязан признаться, ты очень тихо спишь. Иногда мне начинало казаться, что ты перестаешь дышать. Тогда я начинал думать, как буду утром объяснять твою смерть.

– Подавилась слюной. Насмерть. Храпела так громко, что мозг разорвало, а глазные яблоки полопались. Крутилась вокруг своей оси так быстро, что черепная коробка превратилась в центрифугу, а мозг в кашу. Вариантов масса.

– Скинуть тебя с дивана сейчас или подождать минуту, пока ты снова расслабишься, и только тогда скинуть?

– Подожди. Может, я еще что смешное придумаю за это время. Что-то, что действительно стоило бы падения с дивана. Но да, я уже встаю.

Я поднялась, и Ханс вдруг решил осведомиться:

– Ты ведь понимаешь, что в действительности я бы тебя не скинул?

– Еще бы. Убить – да, можешь, но бить не станешь. Для справки, я всегда желала себе только быстрой и безболезненной смерти, – его лицо не выразило какого-либо понимания ситуации, – да шучу я, шучу. Я, конечно, все время всех и вся высмеиваю, но о тебе я самого высокого мнения.