«Веду бой!» 2012. Вторая Великая Отечественная

— Ну что, вроде закончили осмотр? Пора двигаться? — спросил Андрей.

— Вроде да. Только куда-то урки пропали. Куда их твой увел? — поинтересовался я у Володи. Его коллега вместе с двумя операми розыска вскорости после окончания нашей «стрелки» с «Бранденбургом» уструячили куда-то в «сторону моря», как тот южнокорейский «Боинг».

— Не знаю, щас по рации свяжусь, — ответил Вовка и связался.

— Через пять минут будем, — ответил Коля, который коллега, — мы тут кой-чего нарыли.

То, что было нам предъявлено через пять минут, заставило нас собраться в тесный кружок (собрались все одиннадцать человек, включая Старого, — вокруг лежащего Сереги).

Ребята нашли в лесу еще одного дохлого ганса. А у трупика нашли пистолет, который и изъяли «как учили» — нежно, двумя пальчиками — и в пакет полиэтиленовый. Угадайте, почему? А потому, что изъятым пистолетом оказалась «беретта-92» под патрон 9х19 «парабеллум». Выпуск этого ствола начался только в семьдесят втором году. 1972-м, естественно.

Сложностей с помещением для работы на станции не возникло. После того как нашу группу расселили по двум двухкомнатным номерам в имевшемся на базе домике для размещения «крючков», а одного из гансов привели в пригодное для проведения следственных действий состояние (второй, к сожалению, все-таки откинул копыта по дороге). Нам отвели то, что и должны были отвести для работы такой, как наша, в условиях, приближенных к боевым, — то есть комнату в бункере. Ну не могут же сатрапы вести допрос вражеского шпиона в каких-то других, более цивилизованных условиях? Традиция, понимаешь, а традиции надо уважать. Хотя, если честно, бункер оставлял гораздо менее гнетущее впечатление, чем следственные кабинеты «Крестов» или «Четверки» — озаботиться прикручиванием к полу столов и стульев на базе, видимо, никому не пришло в голову. Кроме того, отведенное нам помещение ранее по своим функциям являлось чем-то вроде камбуза — судя по наличию в нем холодильника, морозильной камеры и микроволновки, а также некоторого продуктового запаса. Другого, более подходящего, помещения не нашлось — на выбор была либо комната для сна, либо комната для приготовления пищи — все другие подземелья РЛС были напичканы всяческой аппаратурой, и тащить туда немца было незачем. Старый, кстати, в подготовке этого действа не участвовал — он был по горло загружен проблемами размещения на базе своих бойцов — все-таки тридцать не служивших ранее парней двадцати лет от роду — это та еще головная боль.

В допросе первенца хотели принять участие все — в основном по принципу, достаточно четко сформулированному в незабвенном мультфильме «Тайна третьей планеты»: «А хотите, я его стукну — и он станет фиолетовым. В крапинку». Но мы с Андрюхой твердо решили соблюдать нормы приличий, в смысле — процессуальные нормы. Ну — или почти. Все-таки найти в местных условиях адвоката в порядке 49-й было несколько затруднительно, да и с переводчиком, возможно, пришлось бы напрягаться. Однако, к нашему счастью, вторая проблема отпала сама собой — немец оказался вполне себе русскоговорящим. Вова как старший из фэйсов сказал, что он это зрелище пропустить не может в силу своих функциональных обязанностей, и нам пришлось с ним согласиться. Остальные торчали из-за полуоткрытой двери, являя собой картину, олицетворяющую стихотворение неизвестного прокурора из УСО. Вы не слышали об этом, без сомнения, выдающемся литературном произведении? Сейчас я вам его процитирую. Называется «Речь подсудимого»:

Именно так все и началось. Возмущению младшего сержанта Алексея Федоровича Фролова, 1921 года выпуска, уроженца г. Буй Костромской области, холостого, сына Пелагеи Евграфовны Фроловой, проживающей в г. Буй, призванного Буйским РВК, имеющего 1-ю группу крови, не было предела. В качестве документа, удостоверяющего его личность, он силился предъявить уже изъятый у него медальон с двумя экземплярами заполненных вкладышей, в которых мы все, что он пытался нам поведать, прочитали самостоятельно — еще по дороге. Немца подвела немецкая аккуратность. Суть в том, что на бланке вкладыша, отпечатанного типографским способом, стояла дата его выпуска — 1937 год. Но Володя, нечаянно интересовавшийся еще в своей спецшколе вопросами подтверждения личности военнослужащих в зоне боевых действий, объяснил нам, что с марта 1941 года бланк вкладыша был другим. То есть у нашего «клиента» медальон был новый, а вкладыш в него — старый. Кто-то, может быть, на это бы и купился — мол, что было, то и выдали. Но не я.

— Значит, зовут тебя Алексей, ты — боец… Ну, пока не важно, чего именно ты боец.

Я снял трубку стоявшего на столе внутреннего телефона и связался с дежурным по части.

— Дежурный по части капитан Хурбурмыркин — как и в случае с пилотом, разобрать фамилию было сложно, поэтому пришлось общаться почти официально:

— Товарищ капитан, это следственная группа беспокоит. У вас в части есть склад?

— Конечно, есть, товарищ следователь.

— А на складе есть бланки заявок на отпуск неважно чего?

— Так точно, есть.

— А не могли бы вы поручить отобрать несколько образцов бланков и направить бойца к нам, в застенки, с этими образцами?

— Сейчас сделаем.

Алексей недоумевающе смотрел на меня — наверное, никак не мог понять, с кем он беседует, почему его не бьют и где, в конце концов, жид-комиссар. Одновременно с недоумением он косил лиловым глазом (нет, нет — никаких незаконных методов — во всем виновата контузия) на россыпью лежащий на столе Вовкин «Парламент» — пачку мы, от греха подальше, на стол не выкладывали — на ней было слишком много информации, не предназначенной для неокрепших арийских мозгов — начиная от страны, Минздрав которой в последний раз предупреждает, заканчивая местом изготовления этого самого «Парламента».

— Закуришь? — спросил Андрюха, традиционно выступая в роли «доброго» следователя.

Алексей сглотнул слюну. Вова вставил ему в рот сигарету — руки допрашиваемого во избежание эксцессов были надежно скованы «браслетами» за спинкой стула — и дал прикурить. Блин, ну всему этих фэйсов учить надо! Видели бы вы «Лешины» глаза в момент, когда он прикуривал от пьезозажигалки! Я посмотрел на Вову пристальным взглядом в стиле «еще раз — и в глаз», тот смущенно сказал «Упс!» — чем привел пленника в еще более задумчивое состояние — видимо, значения слова «Упс» он не знал и теперь судорожно перебирал в голове список возможных расшифровок.