Дайте стройбату оружие

   Так мы с тобой решим вопрос о естественных рубежах обороны на этом просторе. Этакую хитрую ступенечку перед Ерошинским и Пигулинским безлесьем изобразим. Ничего, что не прямая линия фронта, зато немцы нос разобьют, карабкаясь на нашу ступеньку. Есть у меня ещё одна задумка, но не знаю, останется ли на неё время. Если останется время, то ваша рота ещё одну подлянку для немцев приготовит.

   - Какую подлянку?

   - Николай, у вас в деревне, в разлив, на малых ручьях и речушках отнерестившихся щук вершами ловили?

   - Ловили. За один раз, килограмм по двадцать брали. А однажды, когда батька еще жив был, такое бревнище зубастое попалось, что я один и вытаскивать рыбину их верши испужался. За батяней сбегал, вот мы с ним вершу из воды выволокли, подальше от берега отнесли, чтобы щука в речку не сиганула, Вытряхнули щуку на траву, а она пастью щелкает, хвостом о землю бьёт так, што аж на метр сама вверх подлетает. Еле утихомирили. Потом батяня ее, уже снулую, рукой под жабры ухватил, на спину себе положил и понес. Не поверишь, но голова у щуки вровень с батиной головой торчала, а хвост по земле волокся. Жалко что не вкусная старая щука. Жесткая и безвкусная. Но сейчас бы её мои гаврики за здорово-живёшь умяли бы...

   - А как вы вершу ставили?

   - Обычно. Две жердины с берега на берег клали. Между ними колья вбивали в дно ручья. Посреди частокола дыра. В ней вершу устанавливали, а по бокам от верши еловые ветви перед частоколом в воду опускали, чтобы воде и рыбе один путь был - в вершу.

   - Слушай, Николай, что я предлагаю. Сделать по окрестным ручьям и на Бестрени то же самое, только жерди бревнышками, вкопанными в берег заменить, колья почаще вбивать, один к одному, да повыше концы оставлять. На метр выше воды, а потом перед частоколом еловые ветви, сено старое прошлогоднее, навоз соломистый в воду побросать. Вот и получится плотинка на речке и уровень воды повысится, так же, как перед бобровыми плотинами. Правда у бобров сооружения посерьёзнее. На годы строятся. А нам нужно чтобы они до зимы продержались. Как зальёт вода низинки, так сама и принесёт, добавит плотинкам сухой травы, веток, мусора листьев прошлогодних.

   Только делать запруды нужно там, где берега повыше, да места недоступнее и в местах где плотину не вдруг увидишь. Под упавшими деревьями, водой подмытыми, под ивами раскидистыми, за или даже под существующими завалами. Немцы, конечно, их потом обнаружат, но сходу ни на машинах, ни на мотоциклах не переедут, а если от поднявшейся воды берега раскиснут, да непроезжими станут - совсем хорошо будет.

   После завершения работ, карту со всеми отметками доставишь в штаб. Кстати, Вы случаем пистолетика вместе с картой в самолёте не находили.

   - Находили. Два пистолета и пулемёт, и пять бомб больших - в рост человека.

   - Николай, будь другом, подари мне один, а то у тебя пулемёт под рукой и сотня архаровцев, которым сам чёрт не страшен. А я один по тылам мотаюсь. Вдруг на диверсантов нарвусь. Не постреляю гадов, так хоть сам застрелюсь, чтобы наших с тобой оборонительных секретов под пытками не выдать.

   - Держи.

   - Спасибо! Спасибо, братан! Выручил. Удружил! Погоди. Что ты там про бомбы говорил?

   - Пять бомб не разорвавшихся в самолёте лежат.

   - Ну если они при паденни не взорвались, значит на боевой взвод не поставлены. Вот что Николай, пока я буду ездить за твоей бумагой с синей печатью, ты попроси в деревне лошадку на денёк да привези те бомбы сюда. Сделай пару плотов, так чтобы по паре бомб выдерживали и не тонули. А я привезу несколько шашек толовых со взрывателями и шнуром огнепроводным. Мы твои бомбы на Шипулинском и на Лавровском бродах грохнем, чтобы там - на месте бродов бучила бездонные получились!

   Заодно и рыбки, глушенной взрывами, насобираем, Ушицу сварганим.

   А пятую бомбу прибереги. Вдруг когда работать будет, обнаружите ещё какой брод, мне не известный.

   Ну всё, Николай, за ударный труд - спасибо. Отчаливаю. Вот только съем пару картошечек печёных, горяченьких, прямо из костра и отчалю. Далеко от гарнизона вы ушли. Мой Черкес ещё в стадии выздоровления. Нельзя ему пока вторую космическую скорость включать. Пораньше бы мне вернуться. Доложить обо всём старшим товарищам, про взрывчатку договориться и документик для тебя выправить.

   Когда Виктор доехал до штабной палатки, в темноте нарвал охапку сухой травы для Черкеса и вошел в палатку, то первое и единственное, что бросилось ему в глаза это был чернявенький, довольный Боря Шнейдерман, прихлёбывающий из консервной банки горячий чай.

   - Ты чего здесь восседаешь?

   - Я теперь вроде как главный бухгалтер, ответил Боря радостно улыбаясь и своевременно пряча за радостной улыбкой улыбку самодовольства.

   - Поздравляю с очередным всплытием. Запомни, мы здесь почти на войне. Если что, удавлю без предупреждения.

   Виктор вышел из палатки, бросил между ног прилёгшего коня влажную от конского пота телогрейку и, прижавшись спиной к большому тёплому животу Черкеса, заснул как ребёнок, свернувшись калачиком. Крепко заснул, да быстро проснулся. Видимо не до сна ему ...

   3.6. Былое и думы

   Многонационален советский стройбат. Собраны там представители всех национальностей, составляющих новую историческую общность "Советский народ". И хотя воины войсковой части номер 63581 давно поняли, что глупо метелить друг друга смертным боем только из-за национального признака, превращая казарменное бытие в непрекращающийся ад на земле, что проще жить по законам дедовщины, когда каждому, по ходу службы, доведётся и лиха хлебнуть и побарствовать, тем не менее, порой конфликты на национальной почве были неизбежны.

   Обычно, в массовых драках стояли плечом к плечу русские, украинцы, белорусы, прибалты, казахстанские немцы и (куда ж от них денешься) евреи. Не очень-то и заморачивалось казарменное население кто еврей, кто не еврей. Если еврей с Украины - то он больше украинец, если из Москвы - почти русский. Ливесоны, Кауфманы и Барановские оценивались не по фамилии и последствиям обрезания, а по тому, какими были товарищами. Исходя из вышеизложенного, еврейский национальный вопрос в среде стройбата практически отсутствовал.

   Но однажды в составе команды молодого пополнения из приволжского города "Куйбышев" в часть прибыл истинный еврей Боря Шнейдерман. Об этом говорили его фамилия, говор, исключающий в словах букву "Р", типичный нос с горбинкой, смуглость лица, невысокий рост, черные волосы, профессия музыканта и, главное, непреодолимая тяга к улучшению личной жизни.

   Естественно, по началу, никто не обратил внимания на первые семь признаков принадлежности к "богоизбранному" народу, потому, что в стройбате "и не таких видали", а восьмой признак проявиться не успел.

   То, что ещё во время прохождения карантина, Шнейдерман попал в состав духового оркестра части и что вместо того, чтобы по вечерам вместе со всеми скоблить солдатский туалет, драить полы в казарме или просто делать на радость дедам упражнение "упал - отжался", сослуживцы восприняли с пониманием. Ибо, не каждого бог талантом наградил, а пройтись утром по плацу, перед работой, строевым шагом под красивые, бередящие душу, звуки белогвардейского марша "Тоска по Родине" гораздо приятнее, чем толпой, похожей на стадо, плестись на стройку.

   Поэтому и деды и командиры сквозь пальцы смотрели на то, что вместо того, чтобы познавать тяготы и лишения армейской жизни, салабон Шнейдерман с ужина и до окончания вечерней проверки просиживал в клубе осваивая, вместо своего привычного контрабаса, привезённого из дома, самый огромный инструмент духового оркестра - бас. Тем более, что по утрам он вместе со всеми был вынужден идти на стройплощадку шпаклевкой шпаклевать и краской мазать стены объекта.