Рыцари Белой мечты. Трилогия (СИ)

— Да, Кирилл Владимирович, мы хотели поступить подобным образом. Однако…Что там происходит, в городе? Мы слышали отдалённую стрельбу, крики. Кажется, к дворцу подъезжали какие-то грузовики, — Георгий Евгеньевич заметно волновался: он не знал, как быть. Никто не ожидал, что беспорядки разрастутся в таких масштабах, а гарнизон поддержит манифестантов.

— Это солдаты, прибывшие с Румынского фронта, сейчас они окружают Таврический дворец, чтобы защитить его в случае нападения восставших. Люди должны понять, что символ власти, Дума, остаётся островом спокойствия посреди хаоса. Но несколько сотен человек не смогут удерживать дворец, если весь гарнизон выйдет из повиновения. Я лишь надеюсь на генерала Хабалова и на Его Императорское Величество. Можете быть уверены, господа, что Дума получила достаточные силы, дабы поддерживать хоть какое-то подобие порядка в центре столицы. Но — не более.

— Спасёт положение только отречение, я в этом уверен целиком и полностью, — высказался Гучков. — Иного выхода я не вижу. Правительство доверия уже не поможет. Массы просто не пойдут. Нужно отречение.

— Пусть Николай издаст указ о создании нового правительства, а затем отречётся в пользу наследника. Думаю, что это утихомирит самых буйных, — Шульгин вздохнул. Он был единственным монархистом среди "старейшин", и ему нелегко давались слова об отречении. Однако он понимал, что без решительных, действенных шагов монархия может быть сильно поколеблена. И это — в условиях войны. Такого нельзя допустить, кто ещё будет удерживать армию и страну от развала.

— Павел Николаевич высказался в том же роде. Что же, надо отправить господ Александра Ивановича и Василия Витальевича к Его Императорскому Величеству. Я уверен, что Вы сможете убедить императора в необходимости решительных действий. Господь поможет Вам. И, господа, надо отправляться в ближайшие же часы. Неизвестно, что может произойти на железной дороге. Вдруг там может начаться забастовка? Тогда связь с императором может быть поддержана только по телеграфу или телефону, если и они не прекратят действовать. И думаю, что не будет лишним организовать комитет, чей список в качестве будущего состава правительства доверия будет передан Императору на подпись, — Родзянко попал в родную стихию организации. Ему льстило то, что он практически вершил судьбу страны из небольшого кабинета в Таврическом дворце.

А потом было ещё очень и очень много слов. Сизов старался не подавать вида, что ему отвратительно наблюдать, как группа людей обсуждает, спорит об одном и том же, тонет, вязнет в деталях и нюансах, а на улицах гибнут люди, животное вытесняет человеческое, звери бродят в обличье людском, нападая на таких же зверей. А многие просто остаются безучастными, сидя по домам, уверенные, будто беда пройдёт мимо них. А она всё не проходила и не проходила.

Александра Фёдоровна вглядывалась во двор за окном спальни, в которой лежали её дочки. Анастасии было хуже всего, болезнь всё не хотела проходить. А на улице несколько солдат разворачивали орудие, нацеливая его на подходы к дворцу. Почти весь гарнизон поднял оружие против Престола. Императрица хмуро взирала на то, как немногие верные части собирались вокруг резиденции.

Она никак не могла связаться с Никки. Как он там? Может, он уже спешит на помощь, наконец-то решил показать, что тоже способен стать Грозным, Петром Первым, Александром Миротворцем? Никки сокрушит всех врагов! Он поднимет престол, сделает его недосягаемым для происков черни и Думы, этого рассадника революционной заразы!

Анастасия закашлялась, застонала, начала елозить на кровати, звать маму. Александра тяжко вздохнула и поспешила к дочке, пробуя рукой жар. Эти доктора ничего не могли поделать, и зачем их только держат…

Николай ссутулился, сидя у телефонного аппарата. Трубка лежала рядом. Глухо гудела. А император смотрел прямо перед собой. Начался настоящий мятеж. Только что до него дозвонились Кирилл и Хабалов. Сперва царь никак не мог понять, что генерал-лейтенант делает в Военном министерстве вместе с сыном Владимира Романова. А затем Хабалов начал рассказывать, что же происходит в городе. Похоже, давалось это ему весьма тяжело. Да и связь как назло была невероятно плохой, то и дело обрывалась. Несколько запасных батальонов гвардейских полков пытались поднять мятеж, но части, которые должны были прибыть в Гельсингфорс к Маннергейму, вовремя оказались в столице. Правда, не обошлось без крови. Громят полицейские участки, суды и тюрьмы. Вернее, пытаются: тут взявший трубку Кирилл Владимирович рассказал, что взял командование над той румынской частью, смог оцепить казармы взбунтовавшихся батальонов и обезопасить несколько кварталов…

— Отставить панику, — хлёстко приказал офицер. — Мы ещё им покажем, что значит полицию не уважать. Ребяты, ну-ка, ещё залп!

Работяги из соседнего завода выломали фонарный столб и, перехватив его наподобие тарана, пошли на "штурм" участка.

Вот они подошли к дверям. Удар по дверям. Створки не выдерживают, щепы летят во все стороны — и раздаются очереди, похожие на пулемётные. Только…другие. А вместе с очередями — мат.

И труп, снова труп людей, только недавно и не думавших, что упадут под весом фонарного стола, искорёжённого, выломанного из брусчатки, подкошенные пулями своих же соотечественников. А вот она как, судьба, распорядилась-то.

— Эвона, какие знатные у них винтовочки-то, — присвистнул один из городовых, глядя на странное оружие, из которого до того стреляли по уже разбегавшимся восставшим солдаты.

Ствол почти как у винтовки, только будто бы обрезан немного, приклад повёрнут не как у винтовки, а как у карабина Маузера, во всяком случае, похож он был. Да только магазин большой, и ручка есть, чуть подальше от приклада, чем тот странный магазин. Да и вроде как курка — два! Только курки, конечно, городовой после заметил. Но эта странная винтовка врезалась ему в память на всю жизнь, как будто держал её в руках, будто сам стрелял по уже готовым ворваться в полицейских участок бывшим рабочим да голытьбе.

Глава 13

В штаб Маннергейма стекались не самые оптимистичные вести. Команды нескольких кораблей всё-таки взбунтовались, перебили офицеров и попытались прорваться в город, к арсеналам и казармам, "народ поднимать".

— Вперёд, братва! Бей офицерьё! Бей гнид гнойных! — орал какой-то особо голосистый матрос, махая зажатым в руке наганом. Пять или шесть десятков человек, перед этим сбросив в море офицеров, растекалась по пирсу.

Первым же голосистый и увидел, что недолго вольнице матросской радоваться: впереди, на подходе к улицам, застыли две цепочки солдат. Передние залегли, вторые же встали на одно колено, целясь в бунтовщиков.

— Сложить оружие! Поднять руки вверх! Зачинщиков — выдать! Больше никого не тронем! — ротный был настроен решительно. Он не спускал пальца с курка "браунинга", готовясь в любой момент открыть стрельбу по матросне.

— Братцы, хай им грець, вдарим? Вжахнем? — молодой матрос, до того неистово бивший уже мёртвого, посиневшего кондуктора прикладом винтовки, лихо сплюнул на грязный снег.

— Сдавайтесь, дурачьё! Все поляжете! — ротный всё-таки хотел завершить дело миром. Ну не настолько же обезумели матросы, чтобы грудью идти на ощетинившийся трёхлинейками строй?

— А може, вправду, замиримся? — подал голос уже бывалый морской волк. На ухе его болталась серьга: знак того, что он переплывал экватор. — Свои же там. Покаемся. Кровь-то не мы лили…

— От мразь! Баста они крови попили! Всех их надо… — неистовый матрос упал на пирс первым: ротный всё-таки выстрелили из "браунинга", понял, кто является одним из заправил.