Психическая атака из будущего. За Колчака и Каппеля!

— Я считаю, что эту проблему положительно решат мои фотографы, — Огата решил еще раз пойти навстречу странной, очень странной просьбе русского ротмистра, тем более что через несколько дней эти материалы все равно вернутся к нему.

Однако непонятные действия этого русского офицера не выходили из головы японца — можно было бы счесть Арчегова безумцем или полным профаном и невеждой в военном деле, когда нельзя дробить и без того малые силы перед выполнением столь сложной задачи.

Огата прекрасно знал, что из Читы был отправлен отряд генерала Скипетрова, который усиливали всем, что только под руку попадалось на железнодорожных станциях. Знал, так как японцы уже давно читали шифрованные телеграммы атамана Семенова и имели влиятельных агентов в его штабе.

Восстание Политцентра и ответные действия белых означали только одно — русские отменяют подготовку операции по очищению Западного Забайкалья от партизан и начинают переброску своих и без того небольших воинских подразделений и скудного снаряжения на Иркутск. И ротмистр Арчегов здесь играл не маленькую роль. Совсем не маленькую. Но эта безумная отправка пехоты?!

Но было одно но… И это было главным, тем, что напрочь отвергало такие вот мысли. Два часа тому назад он видел занятия, которые проводил ротмистр со своими солдатами. Огата давно занимался дзю-дзюцу, которую европейцы по недомыслию называют джиу-джитсу, и сразу понял, что перед ним не просто знающий воин, но уже вполне сформировавшийся мастер. Именно мастер, у которого были очень знающие наставники. Но какой школы? У капитана тогда пополз сибирский морозец по коже — поединок с этим русским смертельно опасен для любого самурая, и для него тоже…

— Благодарю вас, Огата-сан, за эту искреннюю поддержку и понимание. Особенно в свете того трагического положения, в котором оказалась наша армия после задержания чешскими солдатами Верховного Правителя и золотого запаса Российской империи.

Японский капитан прикрыл веками заблестевшие глаза, теперь все стало ясным — и куда идут части Арчегова, и зачем им взрывчатка и снаряды, украденные (нет — доблестно увезенные, ибо на войне нет краж, а есть военная добыча) у американцев.

Огата уже знал, что Арчегов завербовал в свой отряд три десятка военнопленных немцев и австрийцев. В бою их использовать нельзя, а вот на охране туннелей они стоять смогут. И, учитывая ненависть германцев к чехам, ставшим предателями в их странах, можно не сомневаться, что в случае необходимости туннели будут взорваны.

Но то крайний вариант — Арчегов надеется войти в Иркутск без боя с чехами, иначе бы не стал собирать все до кучи, включая полторы сотни монголов, бурят и китайских наемников, а также флотский хлам, эвакуируемый из Омска. Потому что они бесполезны против чехов и опасны только для ненадежных солдат Политцентра…

— И еще одно предложение вам, уважаемый Огата-сан, — словно через какую-то дымку донесся голос Арчегова. Капитан стряхнул с себя наваждение мыслей и сосредоточился.

— Насчет ваших пустых эшелонов, которые подойдут сюда и пойдут позднее меня на Иркутск. Они вам не потребуются — восстание, которое началось, будет подавлено, а любое вмешательство чехов в русские дела будет жестоко пресечено! — голос Арчегова стал совершенно иным, так говорят самураи свои предсмертные слова.

Огата впился в лицо русского ротмистра — в его глазах плескалась безумная жажда борьбы и презрение к смерти.

Капитан содрогнулся — это был не Арчегов, а безумное божество войны, которое влезло в тело русского офицера. Японец непроизвольно сглотнул, ему до безумия захотелось пойти в бой рядом с этим русским и добиться громкой посмертной славы. Но прошла минута — и пришли мысли.

Что делать, он же все знает о том, что произойдет дальше?! Откуда он выведал планы командования императорской армии? О Аматерасу!!! Так вот зачем им форма — он оденет в нее своих азиатов и русских, которые имеют смешанную кровь, а таких у него в отряде достаточно. Это японец поймет обман, но не европеец — для этих варваров будет достаточно надетой формы Японской императорской армии. Прибытие в Иркутск «японцев» укрепит дух белых, а если части Политцентра нападут…

Капитан Огата почувствовал, как по его лицу ползут холодные капельки пота — у полковника Фукуды в Иркутске две роты, и он без колебаний выступит на защиту незнакомых «соотечественников». А если вмешаются чехи, то начнется война, большая война… О Аматерасу! Покровительница страны Ямато, благодарю тебя!

— Новое сибирское правительство будет лояльно настроено в пользу прямого союзничества с великой Японской империей, — раздумья Огаты были несколько бесцеремонно нарушены русским ротмистром, но японец уловил иное — «новое сибирское правительство».

И Огата отбросил сомнения в сторону — ничего страшного не произойдет, если русские вцепятся в глотку чехам. И даже взорвут свои Кругобайкальские туннели… Ничего страшного не случится для японских интересов. Наоборот…

— Я прошу вашего разрешения воспользоваться нужным для нашего отряда телеграфом, — Огата прикрыл веками хитро блеснувшие глаза.

Он просто сообщит командованию все, что видел и знает. Все, но не свои домыслы и озарения. Ведь если этот непростой ротмистр выполняет планы командования Японской императорской армии, а исходя из того, что он сейчас узнал, то является как минимум резидентом японской разведки, его соображения будут вредными.

Если же Арчегов не работает на японскую разведку, то, может, сама разведка играет с ним в какие-то свои игры, в которых Огате места нет. В любом случае, он должен доложить командованию ставшие известными ему сведения. А посему связаться нужно немедленно…

— Хорошо, Огата-сан, — ротмистр наклонил голову, — только шифруйте надежно. Наши «союзники» проявляют самый живейший интерес к вашим и нашим планам…

— Я не принял картель от генерала Каппеля и тем более не приму его от «генерала» Семенова, — Сыровы проговорил слова медленно, его единственный глаз гневно сверкал.

— Генерал Жанен мне категорически запретил принимать вызовы на дуэль от этих обезумевших русских. И если я еще начну объяснять им причины своего отказа, доктор Гирс, то намозолю себе язык.

— Я согласен с паном генералом полностью. Полностью проигнорировать эти наглейшие эскапады, они ниже нашего достоинства и чести нашей страны, — Богдан Павлу не скрывал своего презрения к вызовам, которые минуту назад назвал грязными бумажонками, ничего не стоящими даже для отхожего места в ночлежном доме для нищих.

— Господа! Вы мне позволите? — невысокий, но с живым лицом, доктор Крейчий даже чуть приподнялся с места. — Я внимательно перечитал текст атамана Семенова, написанный по-французски и обращенный к нашим легионерам. Он пересыпан выражениями удивления героизму наших легий и братской славянской любви. Тем чувствительнее шипы, скрывающиеся под этими риторическими розами.

Многословная тирада Крейчия привела собравшихся в уныние, хотя они старались не показать вида, и лишь генерал чуть поморщился. Но доктор не обратил на это внимания и тихим, проникновенным голосом продолжил:

— Атаман Семенов осуждает наше поведение против отступающих с Западного фронта, в особенности — задержание поезда Верховного Правителя Колчака. Он призывает нас…

— Доктор, мы все читали это обращение, — Богдан Павлу бесцеремонно перебил выступавшего, — все эти угрожающие намеки такими и останутся. Так поступил Каппель, так же и поступит Семенов — сотрясение воздуха гневными тирадами и никаких действий.

— Это угроза, с которой следует считаться. Воинские силы атамана против наших ничего не стоят, но в его руках байкальские туннели, и мы принуждены, во всяком случае, проехать его территорией в Забайкалье. А это действительно оружие против нас…

— Доктор, русские не идиоты! — чуть потягивая слова, вмешался Гирс. — Они не начнут еще одну войну, у них просто нет на это сил. Разве вы не знаете, что не произошло не единой попытки напасть на нас, даже конвой адмирала предпочел отступить…