Время Рыцаря

– О зеркалах, к примеру.

– Это вам бы со Стефаном поговорить. Он поведал бы про зеркало Соломона… – грустно пробормотал монах, сделал еще глоток и отдал флягу. – Но вам с ним вряд ли удастся поговорить.

– А вы сами не по поводу зеркал к нему идете?

– Нет. Мне нужно другое, – ответил монах и надолго замолчал.

'А ведь я преступно мало изучал вопрос зеркал, – вдруг подумал Альберт. – Когда вернусь… А точнее, если вернусь, отброшу пока всю алхимию и Средние Века и посмотрю, что есть в сети о зеркалах и о времени'.

– Я хорошо знаю лишь истории алхимиков, – вновь заговорил Валентин. – Говорят, у Роджера Бэкона были какие-то загадочные инструменты. И среди них – таинственное вогнутое зеркало. Откуда оно взялось и что собой представляло – я не знаю. Но вроде бы именно оно позволяло Бэкону делать невероятные открытия.

'Тоже вогнутое, как в моей комнате…'

Но больше узнать ничего не удалось. Монах долго рассказывал об устройстве своего монастыря и о том, как живет братия. Видимо, это повествование согревало его душу. Тем временем лес вокруг заставил ветер успокоиться, и только шумели верхушки деревьев. Разговаривать больше не хотелось, но уже по другой причине. За разговором трудно услышать разбойников, и было спокойнее ехать в молчании.

А потом закончился лес, расступилась полями равнина, и только вдалеке из моросящей серости проявилась деревня. Но уже на подъезде к ней почувствовалась какая-то недобрая суета. И, судя по мелькавшим среди мазанок блестящим тарелкам шлемов, это был грабеж и убийство.

Ветер начал доносить отчаянные крики и Альберт посмотрел на Валентина. Монах натянул поводья. Секунду историк раздумывал, а затем яростно пришпорил коня, на ходу доставая боевой цеп. Он понесся галопом, быстро приближаясь, и царящее впереди преступление стало раскрывать перед ним свою чудовищную изнанку. Кровь Альберта закипела. В этот момент он чувствовал в себе самый праведный гнев и желал поступить как настоящий рыцарь, пусть и себе во вред. В прошлой жизни ему частенько приходилось свой гнев сдерживать, но сейчас он был силен, вооружен и имел хорошую возможность заступиться за слабых.

Ворвавшись в деревню, как вихрь, он разбил цепом голову первому попавшемуся солдату, только что зарезавшего крестьянина, и только тогда огляделся. Оглядевшись же, опустил забрало. Десяток легковооруженных англичан хозяйничал в близлежащих дворах, они таскали в реквизированную телегу мешки, и несколько крестьян, попавших им под руку, уже валялись убитыми. К телеге уже было привязано несколько истошно кричавших женщин. Наблюдал за всем всадник, видимо, сержант, и он был единственным, кто был на лошади.

Альберт раскрутил цеп над головой и с размаху опустил железное ядро на голову следующего мародера, тащившего орущую оборванную женщину. Тот повалился, так и не поняв, откуда пришла смерть, но тут рыцаря заметили все остальные. Эти уже все видели, да только сделать ничего не могли своими короткими мечами. Куда им до тяжеловооруженного всадника, чье ядро на цепи, со свистом рассекая воздух, валило их одного за другим. Сержант даже не попытался вступить в схватку и быстро ускакал прочь, пока Альберт гонял по деревне оставшихся солдат. Покончив с последним, тяжело дыша, Альберт спешился, все еще дрожа от возбуждения. Ему больше не было холодно.

Некоторое время на дороге между домами и во дворах никто не появлялся. Лишь плач женщин, все еще привязанных к телеге, да кудахтанье кур нарушали тишину, да трупы напоминали и о бесчинстве и о последовавшей за тем расправе.

– Да благословит вас Бог, благородный рыцарь, – услышал Альберт за спиной голос Валентина, – за то, что спасли этих несчастных. Хорошо, что они не успели больше никого убить. Очевидно, появление англичан стало для крестьян неожиданностью, и они не успели убежать.

– Англичане тоже не ожидали… – донесся сиплый робкий голос из-под телеги, откуда затем выглянул испуганный бородатый мужик.

Из домов потихоньку начал показывать люд. Оглядываясь и прислушиваясь, крестьяне подходили ближе и боязливо окружали путников.

– Не бойтесь больше, – сказал Альберт. – Сюда уже идет Дю Геклен с французской армией, он защитит вас. А нам с братом Валентином нужен приют до утра.

Вперед вырвался деревенский священник и, расталкивая восторженно кричащих мужчин и женщин, схватил под уздцы лошадей.

– У меня лучший дом, вам будет лучше у меня, – перекрикивал он гвалт. – Отдохните у меня, прошу вас!

Альберт пошел за ним, ведя за собой коня, а оглянувшись, увидел, что женщины уже отвязаны, и крестьяне занялись убитыми. Вдруг раздался торжествующий рев – один из солдат оказался не убит, а лишь оглушен, и при попытке снять с него доспехи пришел в себя. Теперь крестьяне совещались, как мучительнее его убить, и уже кто-то побежал за гвоздями.

Священник же привязал коней к изгороди в своем дворе, попросил не беспокоиться за сохранность мешков и завел в свой дом. Испуганная бледная женщина, одетая приличнее остальных, видимо, его жена, тут же стал растапливать очаг. Альберт уже не возражал против дыма – лишь бы было тепло, но до сих пор не понимал, как всю долгую зиму можно вот так дышать дымом каждый день и не угорать. И он даже спросил об этом.

– Так мы же не каждый день топим. Откуда взять столько дров? Только когда очень холодно, – ответил священник.

Тогда Альберт попросил воды, снял перчатки, шлем и умылся.

Над очагом, который находился, как водится, в центре хижины, хозяева подвесили котел и бросили туда двух наспех потрошеных куриц, очевидно, еще теплых, так что Альберту даже не пришлось развязывать мешок с припасами. Спустя час он уже глодал куриную ножку, расспрашивая священника о жизни. Но вскоре слова начали долетать словно издалека: Альберт разомлел от тепла и сытости, глаза закрывались, хотя и рано еще было спать. Сидел он, за неимением мебели, на соломе, толстым слоем устилавшей земляной пол в одном из углов, и начал невольно заваливаться набок, с каждой минутой склоняясь все ниже и ниже, и вот уже подпер кулаком щеку, часто и долго зевая.

Священник это заметил, и после недолгих уговоров Альберт перебрался в семейную кровать, но кольчугу снимать не стал – мало ли что – и сбросил только наручи. Кто знает, сколько здесь еще бродит головорезов, куда ускакал сержант и не придется ли снова браться за цеп. Однако сон на время ушел, и еще долго историк прислушивался к разговору Валентина со священником, который, узнав, что монах – богослов, тут же начал выяснять для себя некоторые двусмысленности в Писании, которые он и сам не понимает, и до паствы донести не может. Валентин охотно отвечал, да так уверенно и обстоятельно, что Альберт совсем успокоился, поверил, что все с ним происходящее в руках Божьих, и наконец заснул.

8

Первым делом Альберт внимательно осмотрел зеркало, стараясь не упустить ни одной мелочи. Вогнуто оно было не сильно, словно сплющенная ванна, середина так совсем плоская, однако едва заметно закручено по спирали. Раньше Альберт не обращал внимания на этот факт, рассуждая: старое и старое, скособочило, что с него взять. А сейчас это отметил и запомнил. Наглядевшись же, побежал с планшетом в каминный зал и вошел в интернет.

О зеркалах было написано много, страшно, но как-то однообразно: все перепечатывали одну и ту же статью, внося в нее лишь некоторые нюансы. В основном говорилось, что зеркала имеют память и способны помнить все, когда-либо отразившееся в них, храня отпечаток энергетики человека или события; некоторые же следы столь ярки, что зеркало способно ретранслировать их в наш мир, и тогда дом может наполниться призраками. Напоследок, как водится, говорилось о гаданиях с зеркалами. История изобретения зеркал тоже повторялась с незначительными вариациями, но, по крайней мере, Альберт узнал, что примерно до 1500-го года они были выпуклыми. Это было связано с технологией производства, когда сделанный стеклодувами шар заполнялся парами свинца и олова, а потом разрезался – только так удавалось удержать на стекле блестящий внутренний слой. Конечно, они были кривыми, как в комнате смеха.