Гибель химеры (Тайная история Погорынья)

— Это какой же? — она попыталась задать свой вопрос как можно равнодушнее, но все равно голос в конце предательски дрогнул. Справившись с собой, пленница снова подняла взор. — Я не предам своих и не расскажу тебе ничего, даже в обмен на жизнь и свободу.

— Не расскажешь? В самом деле? Ой, уморила! — гулко рассмеялся боярин и даже смахнул невольно выступившие слезы. — Да я и так знаю про Корзня с его сотней да про Нинею намного больше, чем можно представить. Нет, ты нужна мне совсем для другого…

— Для чего дру… — враз пересохшее горло отказалось повиноваться: конец плетеной рукояти медленно скользнул от щеки дальше, пройдя вдоль шеи, задержался на высокой полной груди, обойдя вокруг враз затвердевшего соска, и устремился к низу живота. Арина с силой зажмурилась и до крови закусила губу в тщетной попытке обуздать предательскую плоть.

— Я хочу, чтобы ты родила мне дитя, — Журавель оторвал плеть от тела пленницы и снова заставил ее взглянуть себе в глаза. — А через год ты будешь свободна и вольна идти куда хочешь. Если же родится сын, то отпущу вместе с тобой и всех девок, взятых в полон сегодня.

— А коли не соглашусь, сам насиловать будешь, али отдашь меня на потеху своим ратным?

— И потом нурманнам продам, что к дальним землям плавают — они до самых завалящих баб охочи, — боярин явно не этого ждал от связанной красавицы, но пока еще не оставлял попыток заполучить ее согласие добровольно. — Но ты ведь на такую дурость не способна?

— Вот мой ответ! — Арина яростно плюнула в лицо отшатнувшегося Журавля. Густая слюна медленно сползла по испещренной темными точками щеке. — Детей я буду рожать только своему любимому Андрею, а не тебе, грязный боров! И клянусь еще, что у каждого, кто свой поганый уд на мою честь поднимет, у того засохнет мужская снасть в тот же миг!

— Ах, ты ж, паскудина!…- плеть с силой загуляла по беззащитному телу, оставляя кроваво-багровые полосы. Молчание закусившей губы жертвы только распаляло злобу боярина. Впрочем, вспышка длилась недолго и он остановился, переводя дух. — Что, довольно с тебя?

— Я же говорила, что… только с бабами да…,- Арина с трудом сдержала рвущийся с губ стон, — детишками воевать можешь… Но моей любви тебе не видать… Проще будет забить насмерть…

Окровавленная плеть остановилась на замахе:

— Что ж, ты сама выбрала свою судьбу!

Вершник на гнедом коне во весь опор влетел в распахнутые ворота боярской усадьбы. Горячий жеребец, осаженный сильной рукой, вскинулся было на дыбы, но огретый плетью замер у самого крыльца.

— Куда?! Не велено! — к соскочившему наземь всаднику устремился матерый мужик, увязывавший воз с пожитками. За ним, поигрывая подхваченным топором, следовал второй, в глазах которого застыла равнодушная пустота.

Но незваный пришелец, даже не счел нужным отвечать на крик. Мелькнул вороновым крылом черный плащ, безжалостное лезвие меча на мгновенье показалось на свет — и два безжизненных тела изломанными куклами застыли на земле. А приехавший невозмутимо поднялся по ступенькам крыльца.

Удар! Дверь в хоромину лишь жалобно скрипнула, повисая на одной петле. Гулкий звук тяжелых шагов вошедшего эхом отразился от стен. Из дальней двери выглянула детская мордашка и с испуганным писком скрылась в горнице. В той самой, куда лежал путь незваного гостя.

— Как ты смел?! — боярыня, одетая с вызывающей роскошью, замерла у стола. Глаза Нинеи метали молнии, пальцы вцепились в фигурку медведя, черпая силы в прикосновении к бронзовой шерсти зверя Велеса. — Смерти ищешь?!

Но спокойные глаза незнакомца лишь презрительно прищурились в ответ:

— Я, сотник Каар'н, голос Совета Бохита. Тебе велено, Гредислава, приехать и дать ответ перед ликом Светлых Богов.

Срок — до зимнего солнцеворота. Иначе… — на мгновенье перед ее глазами мелькнула злорадная усмешка бронзового Змея, обвившего кольцом правую руку воина.

Потрясенная волхва нечеловеческим усилием воли заставила себя удержаться на ногах. И лишь когда шаги пришельца стихли за стеной, позволила себе в тяжком изнеможении рухнуть на скамью. Она так и сидела, уставившись в одну точку, пока ее не привел в чувство детский голосок.

— Бабуля, бабуля, — маленькая Снежана в испуге теребила руку Нинеи. — Что с тобой?

— Это Каар'н, тайный меч Совета, — если бы Мишка слышал сейчас голос боярыни, то поразился бы — столько безнадежной тоски и старческой усталости было в нем. — Красава в его власти…

И снова застыла, не в силах отвести взгляда от светло-русой девичьей косы, пришпиленной к дубовой столешне черным ножом Морены.

Дым. Дым. Дым. С вершины сторожевой башни отчетливо было видна пепельно-серая, подсвеченная сполохами, пелена на полудне.

— Ну, что там, Анюта?! — обернулся на скрип лестницы Аристарх, с тревогой разглядывавший скопище неприятелей в двух перестрелах от стены, и на плечи которого непомерным грузом легла вся забота о защите села.

— Отходит… — Анна-старшая и поднявшаяся следом Беляна не сдерживали слез. — Настена бает, что помочь нечем…

— Как же так? — лицо, казалось, ко всему привычного старосты, исказилось судорогой боли. — За что его-то, Иисусе Христе?!

Вздел руку в крестном знамении, следом и бабы осенили себя крестом. Помолчали…

— Алена уж и не знаю по ком больше убивается — по своему шебутному, али по отцу Михаилу, — вздохнув возобновила разговор Аристархова жена. — И вот ведь, по правде сказать, если б не они все трое, может, вражьи вои уж сегодня б наше Ратное на щит взяли!

— Ты, это, — остановил расходившуюся супружницу староста, — меньше словам Варвары верь. Она такого наговорит…

— И ничего не Варвары, — обиделась Беляна и тронула за плечо Анну, что тревогой разглядывала зловещие столбы дыма, сквозь которые еле пробивались последние лучи закатного солнца. — Скажи, Анют, ведь Алена сама нам сказывала, как дело сотворилось?

— Ну, да, — кивком подтвердила та, — когда Настена Сучка пользовала. Яко в рубашке мужик родился. Как-то так топор успел поднять, что мечом по голове плашмя получил. Попало б острием — ох! — одним убитым больше бы стало.

— Так вот, — продолжила, переводя взор на Аристарха, старостиха, — как к вечеру коров гнали в село, уж стадо наполовину в воротах было, налетели откуда ни возьмись два десятка этих вот, вражьих выкормышей, — вытянув руку, ткнула пальцем за тын, — Мальчишек, что буренок наших гнали, стоптали насмерть, ироды!

А отче Михаил, будто чуял беду, рядом случился. И, вздевши крест наперсный, пошел на них! Прямо как на Врага рода людского! Те аж вспятили от неожиданности. Тут и Сучок, что неподалеку тын правил, подоспел, и Алена. Неприятели-то опомнились, священника срубили, а она не растерялась. Шуганула все стадо обратно! Коровы и поперли из ворот, да так, что и вражьих комонных наружу вынесли. Тут уж и другие наши спохватились, да ворота заперли.

— Что ж делать-то, Аристаш? — Беляна, боязливо покосившись на лагерь неприятеля, заглянула в лицо мужу. — Ить, силы вражьей, что черна ворона?

— Что-что! — староста скривился, как от зубной боли. — Держаться сколь можно, да к Корнею на Княжий Погост весточку слать немедля!

— Как держаться-то? И кого куда разоставить? — хором, не сговариваясь, засыпали его вопросами бабы.

— Ступайте, подберите баб посмелей да посмышленей, чтобы не сбежали с испугу, а сигнал подать смогли, если ворог оживится. Пусть дозорных сменят на сторожевых вышках. А сами — на наш двор, будем Совет держать. Мужиков я обошел, велел быть, как освободятся.

А еще, Беляна, пошли кого из мальцов к Алене. Хватит ей убиваться, слезами горю не поможешь, а за тыном еще народ остался, не все в село вернулись с работ разных. Она знает, как «беду» в колокол звонить. Вот на эти дни — как раз по ней дело.