«Подводный волк» Гитлера. Вода тверже стали

* * *

Лютьенс был невероятно удивлен, что его кораблю запретили проход в пролив днем, он был отбуксирован под покровом ночи и плотной дымовой завесой на какую-то отдаленную стоянку в «Волчьей пасти». Так называлась бухта, которую использовали как корабельное кладбище. Это было как-то даже невежливо со стороны руководства. Спасшиеся герои, потопившие «Худ», и вдруг такое вот неуважение! И уж совсем не лезло ни в какие ворота — тройное оцепление из войск СС и запрет сходить на берег для всей команды, которая оказалась на родном корабле почти что под арестом. Ройтеру приказали следовать к основной стоянке, в подводном положении. Там прием был тоже очень скромный. И тоже практически «под конвоем» СС. Лютьенс метал громы и молнии, он требовал соединить его с Редером немедленно, пока на борт не поднялся сам Дёниц. Они ведь были почти приятелями еще с тойвойны, и контр-адмиралу удалось в доверительной беседе объяснить, что это вовсе не блажь и не крючкотворство тыловых бюрократов, а военная хитрость.

* * *

В британском адмиралтействе все ждали известий. Самолеты усиленно патрулировали квадрат — но сильный туман и ночь мешали что-либо увидеть. Вчера морякам удалось поднять на борт около двух сотен матросов с «Бисмарка», они утверждали, что линкор погиб вместе со всем штабом Лютьенса. Что ж! Похоже, все жертвы, принесенные флотом Его Величества на алтарь этой горькой победы, оказались не напрасными. Или все-таки нет? Наконец в помещение вбежал офицер службы дешифровки. Он был крайне возбужден и размахивал листком бумаги.

— Сэр! Наш агент подтвердил факт потопления «Бисмарка»!

— Слава богу! Господь любит Британию! — выдохнул военно-морской министр.

Текст сообщения агента содержал следующее:

…«Согласно имеющимся у меня достоверным сведениям, сообщаю, что линкоры Королевских ВМС в интересующем вас квадрате были торпедированы ПЛ под командованием оберлейтенанта Хельмута Ройтера. О его семье мне ничего не известно. Из других подводных лодок в этом квадрате находилась только лодка капитан-лейтенанта Герберта Вольфарта, но на ней отсутствовали торпеды, в связи с чем произвести атаку она не могла.

Подтверждаю факт потопления „Бисмарка“»…

«Фрайбол»

Глава 19

ГИБЕЛЬ «БЕРЛИНА»

Пройдет время, и друг станет врагом, а враг — другом.

Ибо собственная выгода сильнее всего.

«Вишну Пурана» древнеиндийский трактат

— Знаете, Ганс, — Рёстлер потянулся в мягком кресле, придерживая одной рукой пепельницу, а другой подвигая к себе пузатую рюмку с коньяком. — Я тут размышлял о печальной судьбе вдовы нашего незабвенного майора. И вот что подумал…

«Душка-Ганс» любил держать собеседника в напряжении. Так он поступал со всеми. Так поступал и со своим тезкой Кохаушем. ^[73]Теплое летнее солнце катилось к закату. Волны набегали на песчаный пляж. Казалось, что война — это чья-то нелепая выдумка. Но, стоило отвести взгляд от моря и бросить его на город, как открывалась панорама изуродованных бомбежками строений, кое-где из-под камуфляжной сетки торчали черные палки стволов зениток. На холмах, которые отделяли угольный пирс от основной бухты, зловеще ощетинилась целая батарея. С балкона коттеджа, в котором арендовал комнаты Кохауш у одной пожилой француженки, не было видно место стоянки «Бисмарка». Да даже если было бы — все равно вместо флагмана маячил лишь огромный угольный террикон и какие-то вспомогательные сооружения. Практически, вместо «Бисмарка» в бухте была создана грандиозная фанерная декорация, такой позавидует и «Ковент-Гарден», а не то что «Берлинская опера». Никто, даже автор идеи — Рёстлер, не мог проникнуть за тройное оцепление СС. — Так вот я подумал, — повторил «душка-Ганс» и картинно, будто Хамфри Богарт, ^[74]затянулся сигарой и небрежно стряхнул пепел. — Надо бы уже аттестовать ее. А то что она сидит у себя на грошовом жалованье, а армия — все-таки какой-никакой паёк, ну там всякие прочие полезные штуки.

— Ну а почему бы и нет… Куда ей теперь деться-то… Хотя, признаюсь, история скверная.

— Почему скверная? «Погиб за родину и фюрера», так мы, кажется, написали в рапорте. А тут жена сменила супруга на боевом посту. Валькирия… Брунгильда, практически…

— Ну-ну… А Зигфрид наш Wurstkapitän?..

— Да нет, там все нормально… У них любовь. — Рёстлер, уже изрядно набравшись коньяку, сделал жест рукой с рюмкой, который, видимо, должен был означать «Так оно и есть!», в ответ на удивленный взгляд командира флотилии. — Точно тебе говорю.

— Значит, скоро фрау Лутц станет фрау Ройтер?

— Не будем торопить события. Тем более тут траур, все такое… Наконец, это просто неприлично. Ну подождите хотя бы год. Ну ладно — полгода…

— За полгода с этим сумасшедшим можно остаться соломенной вдовой, — ухмыльнулся Кохауш. — М-да… — процедил он. — «Погиб за родину и фюрера»… Мы потеряли 556-ю. Вот Герберт действительно погиб. ^[75]

— Слава героям! Да здравствует фюрер! — выкрикнул Рёстлер и опрокинул коньяк себе в рот.

— Слушай, Ганс, ты, говорят, всегда все знаешь. Что сейчас происходит на востоке?

Рёстлер склонил голову набок и поднял брови, очевидно, желая сказать: «Мало ли кто что про меня говорит»…

— На востоке? На востоке пока все идет гладко. Даже слишком гладко. Не по душе мне затеи, которые так начинаются… В 14-м у русских тоже все началось гладко в Восточной Пруссии. А чем закончилось?..

— Умеешь ты настроение создать… — мрачно заметил Кохауш.

— Ладно, брось. Доверься дару предвидения фюрера. Он хоть раз ошибался за все это время?

В этот момент со стороны угольного пирса послышались странные звуки, как будто удар гигантского хлыста сотряс воздух. Дальше за горой засверкали зелено-голубые молнии, контур ее осветился ярким, слегка подрагивающим заревом, похожим на свет электросварки. Через мгновение все прекратилось. Холм с зенитной батареей погрузился в полумрак наступающей ночи, а наутро ничто, кроме обугленных фанерных конструкций, не напоминало о том, что здесь когда-то находился самый мощный военный корабль современности. Французы еще долго потом воровали фанеру оттуда, чтобы закрывать ею выбитые бомбежками стекла.

Спасение флагмана обернулось для Ройтера дубовыми листьями к рыцарскому кресту, досрочным оберлейтенантом, предложением перейти на работу в штаб и очередным предложением вступить в партию. И главное — естественно, при всем этом держать язык за зубами. В приказе о «дубовых листьях» значилось «За образцовое выполнение особо секретных операций и проявленные при этом мужество и героизм». Теперь не оставалось никого, у кого его кандидатура вызвала бы возражения, как это было в Киле, еще тогда, зимой 39-го. Тогда с отводом выступил не кто-нибудь, а Гюнтер Прин. Его аргументация была железобетонной: слишком мало во флоте, слишком мало в деле, слишком независим, слишком легкомысленен, слишком, слишком… «На самом деле, он мне не может простить тот траулер», — был уверен Ройтер. Эта ржавая консервная банка встала между ними яблоком раздора. Ведь не будь этого тральщика, получалось, что это Прин, а вовсе не Ройтер, открыл счет Кригсмарине в этой войне. А сейчас — мечты начали сбываться. Даже несколько быстрее, чем надо было.

Вероника, отплакав положенное, смирилась со своей участью. А она была, если поразмыслить, не так уж и плоха. Во всяком случае, Эрика бы с ней охотно поменялась. Ну какой женщине не хотелось бы, чтобы из-за нее стрелялись? (Надо же! Заморыш — заморышем, мышь серая, а Ройтера окрутила в два счета, может, она ведьма? Надо бы на нее написать куда следует, жалко — время не то…) Майор не оставил практически никакого наследства, как выяснилось, он поигрывал на скачках. Вопрос о пенсии тоже повис в воздухе. Так что опека Ройтера была более чем кстати. А на что еще может рассчитывать бедная девушка на Тортуге? Либо быть любовницей капитана, либо кого угодно. Второго не хотелось.