Второй фронт

— Уф-ф! — выходя из кабинета Сталина, выдохнул я, на ходу вытирая пот со лба.

Мельком глянув на Поскребышева, подошел к вставшей со стула Але и, подхватив ее под локоть, направился к выходу.

— Ну как?

— Давненько меня так на ковре не песочили. Все припомнили, — несколько заторможено ответил я.

— За дело же.

— Знаю. Все равно была бы возможность, так же поступил. А то, что за дело, все правильно, так и нужно. Я еще удивляюсь, что меня на губу не посадили.

— На губу?! — Аля иронично приподняла бровь.

— Ну, или под домашний арест, — отмахнулся я.

Шедшие впереди коробочкой сотрудники НКВД, все, не ниже званием лейтенанта, был один даже майор, рявкали присутствующим, или шедшим им на встречу по коридору:

— Лицом к стене! Не смотреть!

А я посмотрел. То есть, посмотреть на явно военного, облаченного в гражданскую одежду, прежде чем повернулся, успел. Поэтому выполнив приказ, ошарашенно подумал:

'Канарис?'

Не узнать адмирала я не мог, сам делал первичную подборку биографий всех германских лидеров перед отправкой к Сталину. Несколько фото адмирала, там присутствовало.

Первая же мысль пришедшая после увиденного, и проследовавший за этим анализ вызвал восхищенные слова уже вслух:

— Ну ни хрена себе?! Вот это да!

За что получил хорошую затрещину от Али. Опять-таки за дело, но все равно, планы Сталина впечатляли.

Окрестности Минска.

13 июля. 14 часов 26 минуты по местному времени.

Подразделение капитана Куницына. Части Особой Армии.

— Подкалиберный!!! Подкалиберный, твою мать!!! — орал, даже не слыша себя сержант Панин, подводя прицел под башню очередной 'тройки'. Не в первый раз прилетал подарочек от противника, так что все в экипаже, несмотря на открытые люки в башне, успели получить хоть и легкие, но все-таки контузии.

По башне в очередной раз ударила болванка, вызвав новый звон и брызги мелкой стальной крошки.

Вытерев текущую по лицу кровь, сержант посмотрел вправо. Повиснув на сиденье, заряжающий уронил подбородок на грудь.

— Что там? — спросил лейтенант.

— Кажется Мамеева ранило.

— Плохиш, замени. Усанбеков проверь, что с заряжающим.

— Есть!

— Есть!

Пока механик и радист возились убирая заряжающего вниз, сержант успел перезарядить орудие.

Подкручивая маховики настройки он подправил прицел, и топнул по педали пуска.

— Есть! Горит! — воскликнул сержант.

— Вижу! Справа еще восемь 'четверок' подходит, — известил наводчика лейтенант.

— Берем их?

— Да.

С той стороны роту прикрывало две самоходки и один из КВ. Но за прошедший бой, обе самоходки подбитые горели, а у КВ заклинило башню и разбило прицел. По докладу разведки на усиленную роту шел один танковый батальон, на этот раз они ошиблись. Судя по видневшимся сквозь относимую ветром огненной завесы и копоти, шел на них полнокровный полк. Танковый батальон, и два моторизованных.

— Все, только осколочные остались! — закинув последний бронебойный снаряд, известил всех по ТПУ Плохиш.

— М-м-м, — задумался лейтенант: — Так, Усанбеков!

— Я!

— Плохиш!

— Я!

— Берем ноги в руки и к соседу, пусть боезапасом поделиться. Ну чего сидим? Вперед!

В это время открытая крышка люка зазвенела от попадания снаряда. Посмотрев на внушительную вмятину, Плохиш перевел взгляд на командира.

— Товарищ лейтенант… — заныл механик.

— Плохиш, не тупи, через нижний люк!

— Есть! — обрадованно заорал механик и вслед за радистом покинул машину.

В течение десяти минут, с помощью спешенного десанта, что охранял танк в окопах, было доставлено два десятка бронебойных снарядов.

— Шабаш. Выдохлись гансы! — крикнул бойцам лейтенант.

И действительно, вот уже пару минут как не слышно канонады. Однако и через черный смог от горящей техники было плохо видно, приподнявшийся Плохиш заметив спину удаляющегося бойца-связного — рацию разбили еще в начале боя — сообразил, откуда сведенья.

Осторожно, боясь нарваться на шальную пулю, бойцы выглядывали из окопов, стараясь хоть что-то рассмотреть сквозь дым.

Вдали послышался лязг и гул дизелей. Вот замелькали в дыму знакомые силуэты 'тридцатьчетверок' с их кургузыми башнями.

Бойцы облегченно засмеялись, прибыла кавалерия, хозяйство Рыжкина прибыло. Трехбашенные монстры Т-28 воспринимались уже спокойнее.

Через минуту экипаж рассматривал танк. Слышались удивленные возгласы.

— Восемьдесят три, восемьдесят четыре… Все, вроде? М-да, крепка сталинградская броня. Восемьдесят четыре попадания. Умеют немцы стрелять, — озадаченно почесал Хакимов затылок, от чего шлемофон сполз на лоб.

— Товарищ лейтенант, а потери наши какие? — спросил Панин. Командир только что вернулся от комроты, так что свежие новости знал.

— Большие, сержант. Большие, — вздохнул Хакимов: — Самоходка считай, одна уцелела, 'тридцатьчетверки' две машины потеряли, одну вроде восстановят, инженера обещали. Из КВ, у трех башни заклинило, один горел, ладно экипаж потушить успел. У машины Воронова ствол пробило. Одним зениткам ничего, так царапины. Они почитай больше всего побили. Сорок девять на них записали, и это не считая обычной колесной техники. Людей много потеряли. Из десанта особенно.

Бойцы с уважением посмотрели в сторону как раз выбиравшегося из капонира ЗСУ-57-2, что с трудом выбил у генерала Катукова комроты.

Пока экипаж под охраной приписанного к ним танкового десанта осматривал и при возможности чинил боевую машину, командиры осматривали горящие и подбитые танки противника, изредка поглядывая на большую толпу пленных, куда бойцы загоняли немцев, строя их в маршевую колонну.

— Сто семнадцать танков уничтожено, двенадцать захвачено. Дозоры сообщили, что восемь ушли, краем оврага прошли, — махнул рукой комроты, докладывая полковнику Рыжкову, которому и была переподчинена их тяжелая рота.

— Колесной техники? — спросил полковник.

— Много. Там пробка образовалась, так что больше трёхсот единиц. Захватили почти сотню. Бронетранспортеры и другая техника подсчитываются. О, кстати, мы там несколько батарей эрликонов захватили. Целые.

— Пленные?

— Еще не знаем, считают.

— Ясно. Доклад мне через час, — приказал полковник, и развернувшись направился к своему Т-28. В отличие от капитана Рыжков в Особую армию не входил, и вооружен был в основном устаревшей техникой, кроме двух десятков 'тридцатьчетверок' образцов сорокового и сорок первого года.

Санкт-Петербург.

18 июля 2011 год. Петербургский тракторный завод (ПТЗ) — Кировец.

— Что за заказ? — без особого интереса поинтересовался один грузчик у другого.

— Не знаю. Павлов сказал, срочный заказ от Москвы, — кивнул на стоявшего в отдалении старшего инженера завода, который что-то обсуждал с одним из железнодорожников, усиленно жестикулируя.

Гремя сцепками к пандусу подполз тепловоз. Двенадцать прибывших специалистов завода изумленно замерли. Хотя груз и был прикрыт, с одного ветром сорвало брезент, явив мастерам то, что было укрыто.

Седьмым по счету, стоял разбитый танк. Красная звезда, несколько пробоин в башне и корме, без гусениц, явно показывали, что и откуда он прибыл.

- 'Тридцатьчетвёрка', довоенная еще, — выдохнул один из инженеров.

— У меня дед под Харьковым в сорок втором в таком же сгорел, — стянул с головы кепку, пробормотал один из мастеров.

Было ясно, что под остальными брезентами скрывается то же самое. Битые и горелые советские танки.

Наконец последний раз лязгнув сцепкой, состав остановился.

— Внимание. В технике могут быть боеприпасы. Приступим после того как их осмотрят саперы, — крикнул старший инженер, после некоторого обдумывания.