БЕСЦЕРЕМОННЫЙ РОМАН

Солнце – жгучее, ослепительное, австралийское. Нагревшаяся до кипения кровь приливает к вискам и настойчиво стучит в хрупкие стенки ученого черепа…

Фурье приходит в себя… Только что посетило его видение…

Австралия предстала ему стройными рядами фаланстеров. Они двигались в прекрасном порядке, чинно и аккуратно. Впереди каждого фаланстера колыхалось знамя, нет, не знамя – хоругвь колыхалась впереди каждого фаланстера. И под огромными буквами «В. А. Р.» цифры. Его цифры. 5/12. 4/12. 3/12. И хоругви склонились перед ним. Фурье очнулся. Он вздохнул и пошел в штаб-квартиру Временного правительства.

Там, согнув тощие, мокрые спины, корпели за длинным столом над сложными вычислениями двенадцать писцов.

– Ну как? – спросил Фурье.

– Седьмой миллион делим на фаланстеры, уважаемый председатель.

– Нет ли каких-либо новостей?

– Как же, как же, уважаемый председатель. Слухи о приближении карательного отряда подтверждаются… Говорят, снаряжен целый флот… Наполеон…

Начальник канцелярии замолчал и едва успел поддержать катастрофически ослабевшего Фурье.

– Наполеон… Карательный отряд… Позовите скорее начальника войск… Что делать?… Что делать?!..

– Но ведь не можем же мы отдать молодое тело нашей республики этому насильнику, этому старому негодяю Наполеону…

– Уважаемый председатель, а я еще раз повторяю: силы наши не настолько значительны, чтобы серьезно противостоять карательному отряду.

– Ах так! Какой же вы после этого начальник войск Вольной Австралийской Республики?… А?!. Или это, может быть, я начальник войск, а вы председатель Временного правительства?… Может быть, это я – начальник войск?!.

– О, несомненно, уважаемый председатель, начальник войск – я. У меня солидное военное образование, а вы в военном деле знаете столько же, сколько я в…

– …сколько вы в моей замечательной системе. И вообще, не будем спорить о наших способностях! Каждый из нас ценен по-своему, мы одинаково ценны – недаром оба мы причислены к третьей категории.

– Вот, вот, именно, к третьей категории! А почему, осмелюсь спросить, уважаемый председатель, я получаю меньше, чем те, которых я должен защищать от Наполеона?…

– Сейчас не время об этом говорить! Ведь, принимая почетные обязанности начальника войск, вы прекрасно знали, как строится Австралийская Вольная Республика.

– Я знал! Да, я знал!.. Должен же был я иметь кусок хлеба величиной хотя бы в три двенадцатых! Но теперь… Теперь, когда мы стоим перед лицом опасности, я заявляю: или мне будет повышена категория, или ни один мой солдат, ни конный, ни пеший, пальца не поднимет… Побеждать – тоже значит трудиться! Xa-xa!

Лицо Фурье позеленело.

– Это ваше окончательное слово?

– О, да!

– И вы настаиваете?

– Да, да!

Пауза. Фурье заметно синеет. Тишина.

– Послушайте… вы… Я… согласен… вообще… только не надо медлить… Против совести иду, верьте…

12

Наполеон недоумевал… Где же повстанцы?

Медленно двигаются по австралийским пескам наполеоновские солдаты… Однообразно колышутся ряды… Ноги солдат глубоко уходят в песок. Песок хрустит под ногами, и Наполеон вспоминает другой поход, такой же хруст под ногами гвардейцев, только там был снег, был холод, был позор, была Березина, был побежденный во главе побежденных – он сам, Наполеон Бонапарт, а позади, припадая на отмороженные ноги, кашляя кроваво, потеряв строй, шла, ползла, лежала – гвардия…

Наполеон ерзает в седле.

Медленно двигаются по австралийским пескам наполеоновские солдаты…

Аделаида.

На белых стенах домов, на низких каменных заборах – прокламации и объявления Временного правительства.

Наполеон останавливает лошадь, читает и облизывает сухие губы.

Население встречает карательный отряд равнодушно…

Скука… Воевать не с кем…

Авось, в Сиднее…

Близ Сиднея повстречались наконец повстанцы с Наполеоном.

Но… Наполеону не удалось таки повоевать как следует. Несколько залпов, несколько раненых – вот и все. Повстанцы выбросили белый флаг. Наполеон выругался и въехал в побежденный город.

Первым приказом Наполеона Фурье и несколько его приверженцев эскортированы были на императорский корабль под строгую охрану. Этим репрессии и ограничились.

Наполеон старел…

13

…Ватерлоо. Кустарная бойня – рядом с Верденом и Ипром. Удивленные канониры и первый разговор с Даву. Деревянный Екатеринбург. «Полу-рояль» с клопами и плохими обедами. Пыль уральская, колючая. Площадь с прицепившимся на краю приземистым Ипатьевским особняком. «Мы, Николай Вторый» – нацарапанный на дверном косяке последний романовский росчерк. Палатка. Треуголка. Приветствие гвардейцев по утрам около Пале-Рояля. Добродушный Ней. Наташа… Крестины дедушки. Безумный шепоток, безумные глаза Александра. Пестель… Муравьев… Пушкин… Бейте в площади бунтов топот. Выше гордых голов гряда… дальше – стерто… Потопы… миры… города…

Тр-р-р-р-р-р-ра-дзин-н!..

Пико, услыхав нетерпеливый звонок, прихрамывая, поспешил в кабинет князя.

– Вы меня зва… ах!

– Что с тобой, дружище?

– Князь в таком странном костюме…

– Разве плохо?

– Нет, но… Подобает ли вашей светлости… этот санкюлотский костюм… Ах, я понял, понял… Сегодня маскарад, и князь…

– Ты не угадал, Пико, маскарад сегодня кончился… Я ухожу.

– Если кто-нибудь будет спрашивать?

– Скажи – князь Ватерлоо умер…

– Изволите шутить… хе-хе…

– Прощай!

Пико, недоумевающе качая головой, собрал разбросанные по комнате части парадного костюма, стряхнул пыль с воротника и бережно повесил в шкаф.

– Умер!.. Князь Ватерлоо умер!.. Хе-хе!..

14

Маршал Даву чувствовал себя прескверно.

То ли к перемене погоды или просто по привычке разболелась старая рана, усиливая горечь обиды на императора.

Оставил его одного в этом дрянном, душном городе. Последняя надежда, самая сокровенная за эти годы, – умереть, как подобает солдату, на поле битвы, надежда, показавшаяся на миг наконец осуществимой, исчезла… Он оставлен в тылу, в глубоком тылу, где даже не слышна далекая пушечная канонада. В отставку уволил император маршала. И еще больнее ныла старая рана, упрямо напоминая прошлое.

Пять часов! Уже давно пора быть на заседании Военно-Промышленного Совета, которое некстати вдруг назначил князь Ватерлоо… Вот одним днем, скучным и спокойным, меньше, а завтра опять кабинетная работа, бумаги, дела…

Нет, нет, сегодня – никуда.

Надоело слушать утомительные доклады, в которых так трудно разобраться, а главное – хочется отдохнуть и побыть наедине со своими невеселыми мыслями. В отставку уволил император маршала.

Время тихо, на цыпочках, проходит по кабинету. И вдруг – тревожное звяканье шпор и без доклада вбежал дежурный офицер.

– Поручик!

– Восстание!..

– Что? Что!..

– Восстание!.. Военно-Промышленный Совет внезапно арестован. Князь Ватерлоо исчез.

– Он! Он! Я ему никогда не доверял!.. Нужно действовать! Кто еще здесь?

– Капитан Рио, поручики Пижон и Агош!

– Хорошо. Немедленно приведите гвардейский батальон, а потом…

Даву был разъярен. Какая непоправимая ошибка – проклятая нерешительность в день Ватерлоо! Вместо того чтобы расстрелять свалившегося с неба шпиона, он лично – лично! – повел его к императору! Да, ловко всех надул князь! Но рановато праздновать победу. Есть еще маршал Даву, есть еще верные гвардейцы, из которых каждый стоит десятка бунтующей сволочи, есть еще император!

– Маршал! Маршал!

– Говорите!

– Прибежали офицеры запасного кирасирского, солдаты отказываются выступать…

– Отказываются? Солдаты?!. Но ведь это… это… мятеж!., револю… Все равно, мы должны бороться. Ко Дворцу Инвалидов, господа! За императора!