Одиссея "Варяга"

       Прошу: передайте Евгению Ивановичу: комфлотом - необходимо ставить Руднева.

       Если японцы в течение месяца не сдадутся... Всем флотом... Боеспособными кораблями... Готовиться немедленно... И десант: гвардию к Токийскому заливу! Батареи подавите. На скорострельные системы они заменить просто не смогли пока. Да и нет их у них... Армстронговские только на флоте. Были...

       Но медлить нам, ни в коем случае нельзя. Темп, темп и еще раз темп! Чтоб не успели опомниться самураи, а главное, просвещенные мореплаватели не успели бы вмешаться, или запугать наших в Питере...

       Залив вы теперь возьмете... Как и чем знаете... Сил более чем вполне... На том и закончим с ними... Возразить по-серьезному им трудно, если Василий Александрович форт взорвет...

       Еще водички... Так...

       Предложение о мире сами им пошлите, МИД две недели сочинять только будет... Нет времени... Нельзя тянуть! Что надо - Алексеев знает... А то англичане поймут... Успеть надо... Успеть... Надо... Дочуркам еще... Успеть...

       - Степан Осипович! Да что Вы, в самом деле! Вам еще Георгия второй степени получать, а то и первой! А Вы... Степан Осипович?

       - Оставьте... Он опять в забытье впал, видите же. Температура скокнула... Перенервничал с вами. Ступайте же, господа, дальше дело наше, врачебное. Степан Осипович что хотел - сказал. Даст Бог, душу облегчил - может на поправку пойдет.

       Морской сборник, Љ 6 за 1920 г.

       Мне пришлось идти в средний отсек, к поврежденному взрывом перепускному клапану, из которого выбило нашу забивку, сделанную в начале боя, и оттуда хлестала вода, тугой струей дюймов 10-12 диаметра. Это случилось оттого, что увеличилось давление воды, из-за дифферента корабля на нос, причиненного затопленным носовым отделением. Около клапана пришлось долго возиться, так как напор воды был силен и все, чем мы хотели заткнуть его, вышибало обратно. Воды было уже почти по колено, так как одновременно появился у броненосца крен на этот борт от затопленного коридора. Коридор, вероятно, затопило через болты и швы броневой плиты от удара большого снаряда. Все время были слышны гулкие удары снарядов по броне, а сверху слышались треск и звон разрывавшихся снарядов.

       К месту нашей работы пришел наш старший офицер, кавторанг Ивков. Георгий Авенирович внешне казался совершенно спокойным. Я ему возбужденным голосом доложил, что трудно заделывать эту пробоину, на что он, смотря на нашу работу, сказал: "что же поделать, все же нужно попытаться", после чего быстро поднялся наверх. В конце концов, нам удалось забить клапан, сделанным здесь же на месте обрубком бревна, обмотанным рубашкой, и течь сразу уменьшилась. Поднявшись на палубу я увидел, что не желая служить мишенью, наш горящий "Сисой" сделал коордонат вправо, покинул строй и уменьшил ход. Возможно именно благодаря тому, что мы теперь шли тише, напор воды спал, мы и достигли успеха в своем сражении с исковерканным клапаном.

       Вскоре "Севастополь", тоже изрядно избитый, почти догнал нас по левому борту, в расстоянии 1/2 кабельтова, причем на верхней палубе его стояло много народу; видны были офицеры, и вдруг все они замахали фуражками и закричали громкое "ура". Такое же "ура" полетело и с нашего искалеченного броненосца, на юте которого собралось около 150 человек. Я, поддавшись общему чувству, не разбирая, сам кричал "ура", не зная причины общих криков неожиданного торжества. Собственно, как потом оказалось, особенной разумной причины и не было; просто на "Севастополе", увидя "Сисой" в клубах дыма и пламени, и несколько офицеров, стоящих вместе, замахали приветственно фуражками, заметя на 12" башне лейтенанта Залеского, спокойно сидящего наполовину вне башни. Команда "Севастополя", увидя это, вероятно, поняла по-своему, и кто-то крикнул "ура", которое мигом было подхвачено обоими кораблями. В общем это "ура" пришлось весьма нам кстати, так как сильно подбодрило команду, среди которой еще царило уныние после поразившего нас известия о ранении адмирала Чухнина, переданного со "Святителей" семафором. 

       Только после боя узнали мы, что наш "Сисой" оказался причастным к этому несчастью. Когда адмиралу доложили, что наш броненосец подбит, садится носом и вот-вот всего выйдет из строя, он сам захотел нас увидеть. Но пожар и дым с ростр "Святителей" затрудняли видимость, и Григорий Павлович вышел далеко на крыло мостика. Где в ту же секунду и был сражен двумя осколками снаряда, лопнувшего на броне носовой башни. Оба они угодили ему в живот. Несмотря на страшные муки, адмирал наш оставался в сознании еще минут десять, запретив сносить себя вниз, а потом приказал передать командование контр-адмиралу Рудневу и впал в забытье. Через два часа его не стало... 

       На юте я пробыл, вероятно, минут 20 и сначала было стоять ничего себе, так как все мы старались держаться за башней; затем бой удалился, и осколки перестали долетать. Хотя нужно было проверить, как обстоят дела с поступлением воды в средний отсек, я не ушел с юта, чтобы не дать команде бросить шланги и разбежаться. Однако я и сам чувствовал себя сильно не по себе; нервно тянул папиросу за папиросой, переминался с ноги на ногу и, наконец пожар стал быстро утихать, и я подрал вниз, так как получил приказание запустить турбины, для откачивания воды из носового отсека.

       В это же время на баке старались под руководством старшего офицера завести пластырь на пробоины в носовом отделении, опустившиеся ниже уровня воды от сильного дифферента. Пластырь мало помог, так как ему мешали шест противоминных сетей и само сетевое заграждение. Сначала я пустил две турбины, но вскоре трюмный механик просил пустить третью и четвертую. Пришлось это сделать, несмотря на то, что динамо-машины оказались сильно перегруженными. Надеясь больше всего на кормовую динамо-машину, поставленную перед уходом в плавание Балтайским заводом, на котором она раньше работала на электрической станции. Я наиболее перегрузил ее - вместо 640 ампер на 1100, а остальные 3 вместо 320 - на 400. С этого момента почти до самого окончания боя, я находился при турбинах и динамо-машинах, переходя от одной к другой и наблюдая их работу. Работали они отлично, без всякого нагревания до следующего дня. И тем нас, безусловно, спасли.

       Ходя по палубам, я забежал на минуту в свою каюту за папиросами, которых, увы, не нашел, так как от моей каюты и соседней с нею остались одни ошметки и громадная дыра в борту. Чувствуя все-таки желание курить, я забежал в каюту командира, где бесцеремонно и набил свой портсигар. Его каюта была цела, но адмиральский салон был исковеркан: стол разбит, в левом борту дыра такая, что тройка влезет; 47-мм орудие этого борта лежало у стенки правого, вместе с двумя бесформенными трупами комендоров, из которых один представлял из себя почти скелет, а другой был разрезан пополам.

       Временами сверху приходили различные и противоречивые известия, так как бой сместился к северу, наш отряд в нем участия не принимал, и уже ничего было не видно толком. Похоже около того времени прибилась к нам подбитая в корму и изрядно осевшая в воду "Победа", которая не могла угнаться за двумя другими "пересветами", которые быстро от нас отрывались...

       Внизу было неважно: носовой отсек на батарейной палубе был залит до главной носовой переборки, которая пучилась и пропускала в швах; носовые погреба на метр залились водой, но оттуда ее успевали откачивать. Переборку укрепляли, чем могли, ставя подпоры. Вода текла уже по жилой палубе, просачиваясь через переборку. Трюмный, гидравлический и минный механики и старший офицер старались укреплять главную переборку: тащили еще бревна, плотники здесь же делали клинья, шла спешная и лихорадочная работа.