Набат-2

Секретарь от изумления оставил плейер. Раз есть повод смотреть, есть смысл послушать.

— Так о чем поговорим, сын мой? — обратился к премьеру отец Потап, неторопливо скрестив руки на объемистом животе.

Нахалы умиляли Цыглеева. Если точнее, они превращали его в охотника за наглым хряком.

— Так о вере, ваше архиепископство, — отвечал Цыглеев. — Только стыдновато мне брать в отцы неразумно раздутого батюшку, — толкнул первый шар Цыглеев, и собеседник тотчас перепихнул его обратно вполне мастерски:

— Плохое питание, сын мой. Тело вздулось от гнилой картошки и попкорна из гуманитарной помощи десятилетней давности. Вы сказывали, о вере имеется предмет разговора? В каком ракурсе желательно повести его? Сами знаете предмет?

— Понятие имею, — снисходительно отвечал Цыглеев. — Это когда битый небитого везет. И хотелось бы послушать, ради чего его подкармливать?

— Кормить надо служителей, сын мой, а подкармливать надо прикормленных, — без стеснения огладил животик отец Потап.

Возраста он был неопределенного. Что-то за тридцать, но никак не сорок. Узкоплеч, не в пример накачанному Цыглееву, зато брюшко Потапово было накачано отменно, несмотря на бескормицу.

— Судя по мозолю вашему, — кивнул на живот священника Цыглеев, — ваше архиепископство и кормится, и подкармливается регулярно. Держу пари, вы себя постом не утруждаете, чего требуете от других. По рукам? — предложил Цыглеев.

— Гнилое дело, сын мой, проиграете. По Бреггу питаемся, но список продуктов оставляет желание быть лучше. — Нахальный поп в расставленный капкан не шел.

— Занятно, — после замешательства ответил Цыглеев. Чего доброго, батюшка сошлется на отсутствие денег. — А пока ответьте: на какие цели Церковь хочет получить дотации?

— На укрепление веры в людях. Сейчас, когда диавол укрепился в людском обществе, цель одна, и благая.

— А бесплатно крепить можно?

— Можно. Позже мы вернемся к этому, а пока лучше за деньги, — уколол Цыглеева святой отец его же отговоркой.

— А что сделала Церковь для смертных?

— Ничего, — разумно согласился отец Потап. — А почему она должна давать что-то? Иллюзии, сын мой, они приятней гнилой картошки.

— Ни гроша не дам, — надоело ерничать Цыглееву.

— А зря. Сейчас иллюзии нужнее денег. Народишко взбунтоваться может, вам же дороже станет.

— Бросьте, падре! Бунты вершат посуху, в воде по уши не до бунтов, вы это не хуже меня знаете.

— А казаки?

— Над ними не каплет. Нужных мы кормим. Овсом и пшеницей они богаты, за здорово живешь лошадей в столицу не погонят. Свергать правительство? У них своя республика. Вообще нет другой силы, способной оспаривать власть у ныне существующей. Паралич. Я, падре, сдуру выменял на горох авианосцы, а моряков для них нет. Боженька роги мои отнял.

— Так верите же в провидение Господне?

— Ни капельки. Закономерность. Испокон веков россияне бились за свободу, пока одна свобода не осталась, а россиян нет. Денег полно, а купить нечего, земли полно, а сеять некому. Нонсенс?

— Есть такое понятие, — мудро кивнул отец Потап. — Только вы не отклоняйтесь. Про обилие денег лучше повествуйте.

Цыглеев вгляделся в Потапа. Иерарх беззубого не пошлет, простуду выдумал, а для важной встречи избрал самого нахалюстого, не лучше ли поторговаться с ним за тот товар, который он предложить может?

«У догматиков всегда есть слабое место: самое красивое впереди, всякие венчики из роз, а зад голый».

— Ладно, падре, — согласился Цыглеев. — Дам я денег. Но на что они Церкви, хотелось бы знать.

— Были бы деньги, — торжествовал внутренне отец Потап, а отвечал смиренно.

— Просто так не дам.

— Отмолцм, отстоим, власти ныне сущей хвалу воздадим! — не отпускал златую веревочку отец Потап.

— Это само собой. А нет ли более существенного для мены? — прицелился Цыглеев. — Отец Потап, остановите потоп, — впервые за беспредметный разговор оживился премьер.

— Сколько дадите? — оживился и батюшка.

— Сколько надо?

— Все.

Цыглеев присвистнул.

— А кто народ кормить будет?

— Церковь прокормит, — снял ноги с каминной плиты отец Потап, приготовившись ко второму раунду.

— Ишь ты, — смотрел на него Цыглеев и размышлял: только ли наглость движет попом, или Церковь обладает неведомым?

Цыглеев повернулся в сторону секретаря:

— Максим, сколько в казне?

— Триста миллиардов золотников, восемьсот миллиардов долларей и еще пятьсот в разных валютах. Чистого золота четыре тыщи тонн, — заученно ответил секретарь.

— Слышите, святой отец? И это все за иллюзию?

— Не торгуйтесь, Владимир Андреевич, — перешел на светский тон батюшка. Встал и подошел к стене. — Вон уже и кабинетик ваш прекрасный потек…

— Где потек? — по-мальчишески оскорбился Цыглеев.

— С люстры капает. Вода ведь и камень точит.

В самом деле, ковер под люстрой напитался водой.

— Но зачем вам столько? Хотите власть поставить на колени? — старался понять хитрую поповскую арифметику Цыглеев.

— Уничтожить, — хладнокровно отвечал отец Потап. — Загрузим дьявольские дензнаки на ваши авианосцы и затопим подале от берега, а золотишко на образа пойдет.

— Не верю.

— Святой крест целую!

— Нет, — отрицательно покачал головой Цыглеев. — В затопление денег верю, а в чистое небо не верю.

— От безверья, сын мой. А вера чудеса рождает, — наставительно произнес отец Потап.

Цыглеев с надеждой посмотрел на секретаря. Тот поднял руки: я — пас, в такие игры не играю.

— Ладно, падре. Завтра собираю кабинет и послезавтра порешаем передачу денег.

— Поздно. Завтра, не позже полудня.

Выпроводив отца Потапа, Цыглеев обратился к секретарю:

— Что скажешь?

— Балдю. Дурит поп, а как, не пойму.

— О’кей, — согласился Цыглеев. — Давай-ка просчитаем.

Они перешли в другую комнату, где размещалась компьютерная техника, и сели к экранам мониторов.

— Давай вводную, — велел Цыглеев, уставившись в экран.

— Линейная зависимость: поп просит денег, чтобы уничтожить их, — набрал комбинацию секретарь.

— Искривление, — подтвердил Цыглеев. — Давай вторую вводную.

Поп вел себя независимо, будто родственник…

— Погоди! Крути-ка магнитозапись до слов, где про дьявола.

Секретарь послушно открутил пленку до указанного места.

«Сейчас, когда диавол укрепился, цель одна, и благая.

— А бесплатно можно?

— Позже… А пока лучше за деньги».

— Второе искривление, — отмстил секретарь.

— Вот оно! — хлопнул в ладоши Цыглеев. — Вводи ключ, Максик, сейчас мы попика на составляющие разложим!

Щелканье клавишей напоминало конкурс машинисток по скорописи. Наконец оба уставились в экраны.

— Есть?

— Есть, Максик!

— Выводи на модем.

Взгляды сместились на общий экран. Пополз текст:

«Предложение исходит от объекта, владеющего ключом «святая святых». Информация о нем заложена неверно. По логике его суждений, он должен обладать базой крупных данных и разрешающей способностью использовать ее в иерархии какого-либо закрытого общества: а) Церкви; б) масонской ложи; в) иудейской камалы. Церковь менее доступна к ключу: последний патриарх передал его Пармену. В Церковь ключ не вернулся. Возможна утечка информации».

— Гребаный Потап! — воскликнул Максим. — Не масон ли этот попик? Не поповский стиль беседы он продемонстрировал.

— Мне что черт, что масон, лишь бы дождь прекратился, — не позволил себе восклицать Цыглеев. — Вызывай Бехтеренко и фото батюшки выведи на дисплей.

Бехтеренко появился десять минут спустя. Мокрые капли на лбу говорили о ливне, хотя плащ и ботфорты он оставил в приемной.

— Святослав Павлович, персона отца Потапа вам знакома? — с места в карьер погнал Цыглеев.

— Не припомню, — поколебался Бехтеренко.

— Припомните, если можете, — протянул фотографию Цыглеев.

— Такой знаком, — вгляделся в фото Бехтеренко. — Это Подгорецкий: в масонской ложе значимое лицо. В Сибири промышляет давно.