Кукловод. Книга 2. Партизан

— Здравствуйте, Сергей Григорьевич, — войдя в кабинет начальника контрразведки армии, поздоровался Ломновский.

— Здравия желаю, ваше превосходительство! — бодро откликнулся ротмистр Рогозин, поднимаясь из-за стола.

— Вы, я гляжу, один радеете о безопасности армии.

— Разогнал обоих своих помощников по дивизиям, а сам решил с бумагами разобраться. Война войной, но канцелярию никто не отменял.

Ротмистр держался свободно, ничуть не тушуясь присутствием начальства. Впрочем, чему удивляться. До своего звания он дослужился в отдельном корпусе жандармов и до войны работал как раз на этом поприще. С началом мобилизации именно отделы корпуса жандармов выделяли офицеров для организации работы контрразведки в действующих войсках. Ввиду несколько негативного отношения остального офицерского корпуса к жандармским офицерам он привык держаться независимо.

— Я к вам с поручением.

— Весь внимание, ваше превосходительство.

— Вы слышали уже о выходке одного прапорщика из Сорок седьмого Украинского?

— Так точно.

— Ну да. Вам по должности положено. Очень занимательный молодой человек. И я бы даже сказал — необычный. А еще он сообщил весьма интересные сведения.

— А вот насчет этого я не в курсе.

— Вам уже объявили о вечернем совещании?

— Так точно.

— Превосходно. Там все и узнаете. Но пока суд да дело, время терять не хотелось бы. Словом, проверить бы этого прапорщика да выискать на него всю подноготную. Уж больно занимательная личность.

— Я уже сделал запрос в главное управление и просил разослать циркуляры по всем губернским отделам и полицейским управлениям, а еще — запрос в архив корпуса, Центральный архив МВД и военное присутствие города Киева, где он был призван. Поручик Чирков выехал в его часть, покопается там аккуратно, осмотрится.

— Хм. А у вас не забалуешь, Сергей Григорьевич, — вздернул бровь генерал.

— Так ведь мы, жандармы, ваше превосходительство, цепные псы на страже самодержавия, и хватка у нас бульдожья.

— Нда. Никогда не понимал этого высокомерия и чванства господ офицеров. Словно и не солдаты, а какие-то экзальтированные курсистки.

— Уверяю вас, ваше превосходительство, обидно только первый год. Потом отпускает, и начинаешь относиться к этому со снисхождением. Если бы империю можно было защитить одними только штыками, это было бы замечательно. Но к сожалению, это не так, и кто-то должен заниматься нашим столь непопулярным делом.

— Когда вы сможете получить ответ?

— Не могу знать. Время военное, и я со своим срочным запросом не один. Основываясь на личном опыте, при самом благоприятном исходе, дня четыре.

— Долговато, но лучше уж так, чем потом локти кусать, оттого что австрияки или германцы решили нас дезинформировать.

— Настолько серьезные сведения?

— Очень. Дождитесь вечернего совещания, сами все поймете. Но прапорщика этого возьмите под плотную опеку. В пределах, разумеется. Потому что, если он чист…

— Ценный кадр?

— Я бы сказал, неординарная личность. Человека со столь развитой интуицией я еще не встречал. Вы понимаете, он как-то походя предлагает такие вещи, до которых вот так сразу и не додумаешься. Нужны годы, сотни ошибок, набитые шишки, пролитая кровь, в конце концов. А у него все как-то походя и просто. На интуитивном уровне. И самое занимательное то, что чувствуется его правота.

— Я все понял, ваше превосходительство. Возьму его под опеку мягко, но жестко. Не извольте беспокоиться. Я тут прихватил с собой парочку филеров, мы с ними не один год вместе, все сделают в лучшем виде.

Глава 7

В разведке

Если хочешь, чтобы люди в тебя верили и были готовы следовать за тобой всюду, заслужи их уважение. Для этого совсем не обязательно разводить панибратство и чрезмерно сближаться с ними. Подобный подход скорее во вред. Потому что когда-нибудь настанет момент, и, вместо того чтобы выполнить твой приказ, твои подчиненные скажут: «Ты не прав, Ваня». Так что подчиненные всегда должны помнить, что они, конечно же, твои боевые товарищи, но старший здесь ты и твои приказы не обсуждаются.

И тем не менее солдат должен знать, что ты способен сделать и его работу. Что в тебе не гнилая душонка и достаточно решимости для серьезного шага. Причем для этого командиру совсем не обязательно очертя голову бросаться в атаку, увлекая за собой своих людей. Вернее, подобное нужно далеко не всегда, а так, время от времени, чтобы освежить память подчиненных…

…Часовой поежился, передернул плечами и, встрепенувшись, полез в карман шинели за трубкой и табаком. Угу. Погодка сегодня не радует. Мало того, что ночь выдалась холодной, так еще и дождик моросит. Этот-то стоит в шинели, да еще и плащ-палатку на себя накинул, а вот Шестаков себе подобной роскоши позволить не мог. Его плащ-палатка осталась у парней, сам же он движется налегке, обряженный только в камуфлированный комбинезон, надетый поверх формы. Так что пробирает его до самых косточек.

Нет, с этим нужно кончать и как можно быстрее, иначе промокнет окончательно, и здравствуй простуда. А тогда уж из него диверсант откровенно никакой. Кашель — это такое дело. Он ведь возникает непроизвольно, даже не задумываясь о том, чтобы спросить на то разрешение. Конечно, порой с ним справиться можно, но далеко не всегда.

Опять же переносить болезнь придется на ногах, а в этом случае достаточно велик шанс заполучить осложнения. Здесь же до антибиотиков пока еще не додумались. Не сказать, что Шейранова столь уж волновала судьба Шестакова. На его взгляд, этот молодой человек заработал себе на две высшие меры наказания. Но с другой стороны, в его образе удалось добиться определенных успехов и, можно сказать, выйти на прямую дорогу по созданию собственной команды. Словом, простуда сейчас вовсе ни к чему и совершенно ни к месту…

Шестаков шагнул из-за утрамбованной земляной насыпи артиллерийского погреба, в котором хранились снаряды и принадлежности от орудия. Вот и спина часового, слегка склонившегося над горящей спичкой, чтобы дождик не мешал раскуривать трубку.

Левой рукой зажать рот и потянуть на себя, заставляя запрокинуть голову и приподнять подбородок. Правая с зажатым клинком одним молниеносным движением чиркает по горлу. Остро отточенная сталь с легкостью вспарывает живую плоть, заливая все вокруг потоками крови. Чтобы не измазаться, Шестаков тут же отпускает свою жертву и отступает назад, укладывая хрипящее и дергающееся в конвульсиях тело на сырую землю.

Покончив с часовым, Шестаков подал условный сигнал, и буквально через полминуты к нему скользнул один из его бойцов. Не пластун, но движется, словно тень. Ничего удивительного. Игра в салочки со смертью на передовой, когда приходилось пробираться в окопы противника, кого хочешь быстро выучит быть тихим. Тут ведь двойки не ставят, а ставят к стенке, образно, конечно. Никто тебя к стенке тащить не будет. Прибьют там, где заметят.

Вскрыть блиндаж, являющийся складом, не составило никакого труда. Тут как-то не до замков. Дверь, конечно же, присутствует, но ее задача в защите от непогоды, а не в том, чтобы останавливать воров. Оказавшись внутри, Шестаков включил фонарик. Ничего необычного он тут не обнаружил. Относительно просторное помещение, заставленное снарядными ящиками.

Стены бревенчатые, крыша в четыре наката, с солидным слоем глины и земли, смешанной с камнями. Прямое попадание шестидюймового снаряда вполне выдержит, ну а осадную артиллерию в полевых условиях никто не применяет. Но это, если беда придет снаружи. А вот если изнутри…

— Началов, выноси три снаряда и складывай стопочкой под орудием.

— Слушаюсь, ваш бродь.

Солдат сунул командиру в руки катушку с проводом, котомку со взрывчаткой и коробочку с детонаторами. Последние два наименования транспортировать в одной таре не рекомендовалось. Конечно, если у вас нет суицидальных наклонностей. После этого солдат спокойно и со знанием дела откинул крышку снарядного ящика. Ничего удивительного, ведь их двое суток гоняли на артиллерийской батарее. Причем и орудия там были австрийские, а как следствие — и боеприпасы.