Психическая атака из будущего. За Колчака и Каппеля!

— Здравия желаю, господин ротмистр, — старший лейтенант Тирбах полностью соблюдал субординацию, хотя и равен Ермаков ему по чину, но приказом атамана Семенова назначен начальствовать здесь.

— И вам того желаю, Петр Игнатьевич, — офицеры дружно стянули перчатки и обменялись рукопожатием.

— Константин Иванович, приглашаю вас на ледокол. Доложу по порядку там, — Тирбах смущенно развел руками по сторонам и пояснил: — У нас тепло на корабле.

По заметенным снегом шпалам они прошли по молу и по металлическим сходням. Ермаков про себя считал, что на корабль ведут сходни, а лестницы внутри вроде трапами называются. Поднялись на борт. Прошли вдоль ряда замерзших иллюминаторов надстройки, и Тирбах живо дернул в сторону какой-то рычаг на двери. Далее прошли по короткому коридору и спустились по трапу ниже.

Миновав еще один маленький коридорчик, Ермаков открыл нормальную дверь и вошел в теплый салон. Именно салон — слева и справа по бортам иллюминаторы, довольно большое помещение, освещенное тусклым электрическим светом. Именно электричеством — за эти дни Константин полностью отвык от него.

— Кучеряво живете, моряки. Завидую, — Ермаков снял папаху и перчатки, а казачью бекешу расстегнул. Хоть и тепло внутри, но не настолько, чтоб раздеваться. Осмотрелся — неплохо устроились водоплавающие. Два дивана, кресла, зеркало, какие-то шкафчики, пара столов. Точно салон. — Тьфу ты, так вы тут печкой отапливаетесь, — Ермаков углядел справа обычную буржуйку, в чреве которой мелькали красные сполохи, а труба была выведена в иллюминатор.

— Уголь бережем, один котел под парами держим и динамо гоняем. Когда ход дадим, намного теплее будет, Константин Иванович, — в салон вошел Тирбах, услышав последнюю тираду ротмистра.

— Ясно, — только и смог ответить Ермаков и присел на диван. Рядом на столике была пепельница с окурками и коробок спичек. А потому ротмистр достал папиросы и закурил, предложив лейтенанту сделать то же самое. Тот, не чинясь, взял папиросу и задымил.

— Вижу, с табаком у вас худо. Скажу интенданту. Он вас на довольствие поставит, в том числе на табачное и денежное. Команда-то большая? И кто здесь капитан?

— Команда гражданская, речного флота, из сорока пяти человек. Капитан тоже речник, на ледоколе ходит долго, его фамилия Базилевский. Сейчас спит в каюте.

— Ага, — Константин не сдержал восклицания, — а из военных кто на борту? Орудия еще не устанавливали?

— Комендант штабс-капитан Годлиевский Кирилл Федосеевич, с ним 14 солдат. Пушки Кане начнем устанавливать завтра, на баке и юте. Еще ближе к юту два орудия в полтора дюйма побортно. Сегодня крепления под Кане подведем и железными листами борта погребов укрепим да рубку.

— Монитор получится? — полюбопытствовал Ермаков.

— Борта с дюймовой стали, пуля и осколки не пробьют даже в упор. Если щиты к орудиям приспособить да экипаж до полного штата в 80 человек довести, то нормальная канонерка получится — по 4 пушки и пулемета, вот только водоизмещение изрядное — три с половиной тысячи тонн.

— Так в чем же дело? Какая помощь нужна? Нужно готовить корабли к походу на Иркутск Одна ваша «Ангара» может своей артиллерией половину Глазково стереть вместе с мятежниками…

— Она не пройдет по Ангаре — там глубины до десяти футов, а у нее осадка на шесть больше…

— Черт! — план рассыпался в клочья, испустив струйки дыма, и Ермаков не сдержал себя. Прахом пошло все его начинание. Такая картина вырисовывалась — «Ангара» напротив вокзала…

— Зато «Кругобайкалец» пройдет, Константин Иванович. Мы его почти подготовили, к полудню флаг поднимем.

— А это что за корабль?

— Ледокольный буксир, между портом и Лиственничным ходит, навигацию круглый год обеспечивает — Ангара у истока зимой не замерзает. Корпус прочный, железный, ледокол ведь, хоть и маленький, меньше полсотни тонн. Одновинтовой, машина приличная — пройдет вниз по течению. Речной лед на стремнине тонкий, сломает легко. И пули с осколками не страшны…

— Какие орудия? Экипаж? — жадно спросил ротмистр. Его план, подобно птице фениксу, на глазах воскресал из пепла.

— Ночью подпорку установили под носовую тумбовую горную трехдюймовку, сейчас пушку ставят. Слышали, как кувалдой били? На корме вечером мелкокалиберную, в 37 миллиметров поставили. Плюс два пулемета. Железом прикрыли рубку и снарядные ящики, слишком он мал, чтоб погреба оборудовать, — Тирбах говорил медленно, обстоятельно, в глазах его Ермаков уловил гордость от проделанной работы.

— Экипаж сверхкомплектный, в 20 человек. Из них речников только десять, остальные военные моряки, почти все германцы. Командует ледоколом лейтенант Миллер, ему с ними проще, он же тоже немец.

— Вы молодцы, большое дело сделали, — восхищенно произнес Ермаков, но Петр Игнатьевич на комплимент не поддался и продолжал свой доклад:

— Второй пароход, «Михаил», пойдет за буксиром в кильватере. Набор смешанный, железо и дерево, одновинтовой, водоизмещение всего 150 тонн. Корпус слабый, а потому установили две пушки в 47 миллиметров и три пулемета. На нем я держать флаг буду и командовать всем отрядом. Экипаж сверхкомплектный, дюжина гражданских, два десятка военных моряков, кроме того, еще столько же морских стрелков при двух офицерах. Но скажу сразу — под огонь мой «Михаил» лучше не подставлять — пулеметную очередь еще вынесет, но от трехдюймового фугаса может затонуть.

Ермаков внимательно посмотрел на моряка — рисковый парень, если на такой лоханке собирается в бой пойти. Но лейтенант понял взгляд иначе и обстоятельно пояснил:

— Остальные пароходы переоборудованию не подлежат, они уже на зимовку поставлены. Гребные колеса, деревянные корпуса — первая же льдина их на дно отправит… А паровой катер «Волна» хорош, у него корпус железный, прочный. Команда из десяти моряков, из них только три речника, прежний экипаж. Поставили два пулемета на треногах, а командиром назначен кондуктор Павленко. Вот и весь мой отряд, да и вся флотилия, если «Ангару» взять, — Тирбах решительно загасил окурок.

— Когда «Ангара» будет готова? — Константин вернулся к разговору о флагмане, уж больно грозный вид тот имел.

— Думаю, Константин Иванович, завтра днем Андреевский флаг на ледоколе поднимем. А экипаж из речников доберем, есть желающие зимой послужить. Было бы довольствие и жалованье, — и Тирбах с немым вопросом посмотрел на ротмистра.

— Будет! Все вам будет. Даю слово, — решительно заявил моряку Ермаков, а в голове закрутился самый извечный вопрос: «Где я возьму деньги?» Но спросил другое:

— А где капитан первого ранга Фомин, Николай Георгиевич, если я не ошибаюсь, — Ермаков вспомнил вчерашний разговор с моряками.

— Отдыхает. Ночь ведь, — словоохотливый Тирбах неожиданно помрачнел и стал отвечать односложно.

— Здесь? На ледоколе, я имею в виду?

— На берегу, с семьей, — Тирбах еще больше помрачнел. И Ермаков все понял — «манкирует службой их высокоблагородие. Надо бы его хлебалом в дерьмо ткнуть, чтоб служба медом не казалась». Но сказал лейтенанту не так, а политкорректно, но с тем же подтекстом:

— Адмирал Макаров завещал офицерам флота быть в море как дома. А потому завет сей соблюдать должны все, ибо война идет, и дело нам предстоит славное, но тяжкое… А потому не сочтите за труд передать всем господам офицерам мои слова…

Дверь в салон открылась, и с горячим чайником в руке вошел матрос в какой-то непонятной шапке, но в бушлате. Достал из шкафчика стаканы и сухари, поставил на стол и налил весьма жиденький чаек. Тирбах сконфуженно опустил глаза.

— Да понимаю все, — решительно сказал Константин, — дорого не угощение, а флотское гостеприимство. Как вернусь на станцию, распоряжусь немедленно, чтобы доставили на флотилию все необходимое. Но после чая я желаю посмотреть все корабли флотилии, надо же иметь о них представление, тем более в свете предстоящих задач…

— «Я, как главнокомандующий армиями Восточного фронта, требую от вас немедленного извинения перед Верховным Правителем и армией за нанесенное вами оскорбление и немедленного пропуска эшелонов Верховного Правителя и Председателя Совета министров по назначению, а также отмены распоряжения об остановке русских эшелонов.