Лес Мифаго

Через две недели ее английской стал настолько хорош, что она только изредка выдавала себя, неправильно используя слово или ставя глагол не в то время. Она настойчиво пыталась научить меня бритонику, но, как оказалась, я совсем не лингвист, и мой язык, губы и небо не в состоянии справиться даже с самыми простыми словами. Мои жалкие попытки не только вызывали в ней истерический смех, но и раздражали, и я скоро понял, почему. Английской, при всей его утонченности, составлен из других языков, их силы и выразительности, и не являлся естественным для Гуивеннет. Были понятия, которые она не могла выразить на нем. Главным образом чувства, особенно важные для нее. Она говорила мне по-английски, что любит меня, и я вздрагивал каждый раз, когда слышал эти волшебные слова. Но для нее настоящими были только «М'н кеа пинус», только они передавали силу ее любви. И действительно, когда она говорила эту непонятную фразу, меня захлестывала волна чувств, но и здесь не все было хорошо: ей нужно было увидеть и услышать мой ответ на ее слова любви, но я мог ответить только словами, которые почти ничего не значили для нее.

И она хотела выразить нечто намного большее, чем любовь. Конечно я видел это. Каждый вечер, когда мы сидели на лужайке, или не торопясь шли по дубовому саду, ее глаза блестели, а лицо светилось от любви.

Мы останавливались, чтобы поцеловаться, обняться и даже заняться любовью в тихом лесу, и понимали каждую мысль и оттенок настроения друг друга. Но ей было необходимо рассказать мне об этом, и она не могла найти английских слов, которые могли выразить ее чувства, потому что она, дитя природы, во многом чувствовала как птица или дерево. Иногда я сам мог только грубо перевести ее способ мышления, не находил подходящих слов, и она даже плакала из-за этого, и я очень расстраивался.

Только однажды за эти два летних месяца — тогда я не представлял себе большего счастья, и не мог даже вообразить трагедию, ждавшую своего часа — я попытался вывести ее из дома и показать ей большой город. Очень неохотно, она надела одну из моих курток, подпоясав ее ремнем, как подпоясывала все. Став похожей на самое прекрасное чучело — с голыми ноги в самодельных кожаных сандалиях, она пошла со мной по тропинке к большой дороге.

Мы держались за руки. Стояла жаркая тихая погода. С каждым шагом она дышала все более тяжело, в глазах появился ужас. Внезапно она сжала мою руку, как от боли, застонала сквозь зубы и почти умоляюще, поглядела на меня. На ее лице появилась растерянность. Ей хотелось доставить мне удовольствие, но она — бесстрашный воин! — боялась.

И, внезапно, она ударила себя обоими руками по голове, что-то крикнула и побежала от меня.

— Все в порядке, Гуин! — крикнул я и побежал за ней, но она, с плачем, побежала дальше, к высокой стене молодых дубов, ограждавших сад.

Она успокоилась только оказавшись в их тени. Не прекращая плакать, она потянулась ко мне и обняла, очень сильно. Мы долго стояли так, обнявшись, и только потом она прошептала что-то на родном языке, а потом сказала: — Прости, Стивен. Очень больно.

— Хорошо, хорошо, — как мог успокоил ее я. Она тряслась в моих объятьях, и только позже я узнал, что ее била физическая боль, отдаваясь в каждой клетке тела, как если бы ее наказывали за то, что она слишком далеко отошла от материнского леса.

Вечером, после заката, когда мир вокруг был спокойно светел, я нашел Гуивеннет в дубовой клетке, пустом кабинете, в котором рос дикий лес. Она свернулась клубочком в объятиях самого толстого ствола, пробившего пол и образовавшего для нее что-то вроде колыбели. Она зашевелилась, когда я вошел в холодную темную комнату. Я затаил дыхание. Ветки, покрытые широкими листьями, дрожали и трепетали даже тогда, когда я спокойно стоял. Они знали обо мне, и не одобряли мое присутствие.

— Гуин?

— Стивен… — прошептала она и села, протянув ко мне руки. Она была вся растрепанная и заплаканная. Ее длинные роскошные волосы спутались и обвились вокруг коры дерева, и она засмеялась, когда высвобождала дикие пряди. Потом мы поцеловались, и вместе уселись на узкой развилке, слегка дрожа.

— Здесь всегда так холодно.

Она крепко обняла меня и своими сильными ладонями растерла мне спину. — Так лучше?

— Хорошо, но только потому, что ты здесь. Прости, что расстроил тебя.

Она продолжала пытаться согреть меня. Нежное дыханье, большие заплаканные глаза. Она сорвала поцелуй, потом ее губы остановились на уголке моего рта и я понял, что она думает о чем-то таком, что ее глубоко волнует. Лес вокруг нас молча наблюдал, закутавшись с сверхъестественный холод.

— Я не могу выйти отсюда, — наконец сказала она.

— Знаю. Больше мы не будем пытаться.

Она откинулась назад, ее губы дрожали, лицо нахмурилось, слезы готовы были хлынуть из глаз. Она сказала что-то непонятное, я протянул руку и осторожно вытер две большие слезы, выкатившиеся из уголков ее глаз. — Не имеет значения, — ответил я.

— Имеет, для меня, — тихо сказала она. — Скоро я потеряю тебя.

— Никогда. Я слишком тебя люблю.

— Я тоже очень люблю тебя. И потеряю. Оно приближается, Стивен. Я чувствую. Ужасная потеря.

— Глупости.

— Я не могу выйти отсюда. Я не могу уйти из этого места, этого леса. Я принадлежу ему. Он не разрешает мне уйти.

— Мы останемся здесь вместе. Я напишу о нас книгу. И мы будем охотиться на диких свиней.

— Мой мир очень мал, — ответила она. — Я могу пересечь его за несколько дней. Я стою на холме и вижу место, куда уже не могу добраться. Мой мир крошка по сравнению с твоим. Ты можешь захотеть уйти на север, туда где холодно. На жаркий юг, к солнцу. На запад, в дикие земли. Ты не можешь остаться здесь навсегда, а я должна. Они не разрешают мне уйти.

— Почему тебя это так волнует? Даже если я уеду, то не больше чем на день или два. В Глостер или Лондон. И здесь ты будешь в безопасности. Я никогда не брошу тебя. Я не могу бросить тебя, Гуин. Бог мой, если бы только могла почувствовать то, что чувствую я. Я никогда не был так счастлив. Иногда я сам пугаюсь своих чувств к тебе, настолько они сильны.

— В тебе все сильное, — отозвалась она. — Сейчас ты этого не понимаешь. Но когда… — Она оборвала себя, опять нахмурилась и молчала, пока не побудил ее продолжать. В конце концов она была еще ребенком, девочкой. Она обняла меня, и опять из ее глаз хлынула неудержимая волна слез. Исчезла воинственная принцесса, легконогая и мгновенно соображающая охотница. Передо мной сидела ее удивительная часть, которая, как и все люди, глубоко и безнадежно нуждалась в другом человеке. Если моей Гуивеннет и нужно было доказывать, что она человек, сейчас она это сделала. Рожденная в лесу, она вся была из плоти, крови и чувств, самое чудесное существо, которое я знал в своей жизни.

Снаружи потемнело, но она говорила о страхе, который чувствовала, пока мы сидели, замерзшие, обнимающиеся, в объятиях нашего друга, дуба.

— Мы не всегда будем вместе, — сказала она.

— Невозможно.

Она прикусила губу и, как можно теснее прижавшись ко мне, потерлась своим носом о мой. — Я из другой земли, Стивен. Если ты не уйдешь от меня, то, однажды, я уйду от тебя. Но ты достаточно сильный и выдержишь потерю.

— Что ты такое говоришь, Гуин? Жизнь только начинается.

— Ты не понимаешь. И даже не хочешь понять! — Она рассердилась. — Я из дерева и камня, Стивен, а не из мяса и костей. Я не такая, как ты. Лес защищает меня, управляет мной. Я не могу сказать тебе как следует, у меня нет слов. Мы можем быть вместе, пока. Но не навсегда.

— Я не собираюсь бросать тебя, Гуивеннет. Никто не сможет разделить нас: ни лес, ни мой несчастный брат, ни эта бестия, Урскумуг.

Она опять прижалась ко мне, и очень-очень тихо, как если бы знала, что просит о чем-то невозможном, сказала: — Присматривай за мной.

Присматривай за мной!

Я улыбнулся, тогда. Я? Присматривать за ней? Все, что я мог сделать — не терять ее из вида, когда мы охотились на краю леса. Преследовали ли мы зайца или дикого поросенка, я добивался успеха только потому, что проливал море пота и всегда бежал на грани жизни и смерти. Гуивеннет же всегда была быстрой, умелой и смертоносной. Она никогда не сердилась из-за моей плохой выносливости, по сравнению с ней, конечно. Она с улыбкой пожимала плечами, если охота оказывалась неудачной, и никогда не хвасталась удачной охотой, хотя, в отличии от нее, я бурно радовался, когда мы могли разнообразить нашу диету продуктами лесной стратегии и охотничьего мастерства.