Всеволод Залесский. Дилогия

Мужчина отлетел к стене, упал и замер, со странно свернутой набок головой.

– Сука! – плюнув в его сторону, выдохнул Севка. – Я же тебя предупреждал! Я же тебе, сволочь, говорил, что поймаю… Не поверил? Напрасно не поверил…

Изо рта массажиста показалась струйка крови, потекла по щеке на пол, на белый, ослепительно-белый кафель.

– Как тебе красненькое? – спросил Севка. – Нет, я не умею, как ты, – без крови… Выучил, тварь, точечки разные… В Китае небось был? Или своим умом дошел? А я их не знаю, я знаю, что по челюсти можно врезать… Ногой вот или двумя ногами… Куда твоя улыбочка подевалась, урод? Ничего, полежи, отдохни.

Севке было хорошо! Ему было необыкновенно хорошо, сердце билось часто, но не как раньше – от страха, а радостно, почти счастливо. Стрелки на часах отмеряли время побоев, а побоев-то и не было… Не было.

– Лежи-лежи! – сказал Севка. – Жаль, что я не могу тебе добавить! Обоссаться пришлось, чтобы ты расслабился. Ничего, я потерплю. А ты… Ты будешь знать, сука, что я… что я…

Массажист не шевелился. Только минут через десять Севка сообразил, что и не дышит он, кажется. Лежит мешком, лужица крови натекла вокруг его щеки, глаза открыты и не моргают.

– Ты чего? – спросил Севка, холодея. – Ты там не умер, часом?

Массажист не ответил.

Севка хмыкнул, пытаясь понять, что именно должен сейчас ощущать – радость или сожаление о случайно отобранной у человека жизни. Что-то там внутри Севки подсказывало, что должен он ужаснуться, и Севка понимал, что да, что нормальный человек не может радоваться убийству, но ничего, кроме радостного удовлетворения, Севка сейчас не испытывал.

Смотрел на убитого, и улыбка сияла на его лице – от уха до уха.

– Вот такие дела, – сказал Севка. – Такие дела! Думал, ты тут хозяин? Думал, я тебе болванка, которую можно строгать? Обломайся, лузер! Я…

Открылась дверь, и в комнату заглянул Дятел. Вошел, присел возле убитого и пощупал пульс. Посмотрел на Севку со странным выражением на обычно бесстрастном лице.

– Нравится? – спросил Севка. – Правда хорошо получилось?

Конвоир показал большой палец, подхватил тело массажиста под подмышки и вытащил из комнаты.

Лужица крови сохранила рисунок профиля убитого. На крючке остался висеть пиджак.

Конвоир вернулся с напарником, они подошли к Севке осторожно, с двух сторон.

– Да вы не бойтесь, парни! – засмеялся, срываясь на визг, Севка. – Я вас не трону! Вы меня не били, и я вас не ударю. Я, в принципе, пацифист.

Его отвязали, вывели в коридор, но повели не налево, как обычно, в камеру, а направо, к лестнице, и по ней – наверх.

Севку даже не связали, просто придерживали за локти, пока вели по лестнице, по коридору, ввели в кабинет. Там его оставили и вышли.

За широким письменным столом напротив двери сидел комиссар. Комиссар что-то читал.

– Присаживайтесь, – не поднимая головы, сказал комиссар.

– Пошел ты, пидор, – как можно более выразительно сказал Севка. – Чмо болотное.

– Вот так вот? – удивился комиссар, взглянув наконец на Севку. – То есть вы все шесть дней прикидывались? Мне докладывают, что вы сломались, потекли, я сам вижу, что еще день-два, и вас можно будет разливать по бутылкам, а вы вдруг… Честно скажите – вы с самого начала все рассчитали?

Севка посмотрел на свои руки – запястья он все-таки ободрал, повиснув на веревке. Вон, сукровица сочится.

– Я вам задал вопрос, – напомнил комиссар мягко. – И даже предложил сесть…

– А тебе, тварь комиссарская, не сказали, что я обоссался? – спросил Севка. – Стульчика не жалко? Вон у тебя какие – с бархатом. Не жалко?

Комиссар улыбнулся.

– Вы очень занятный экземпляр, Всеволод Александрович. Очень.

– Это почему?

– Вы так жестко со мной беседуете, так резко выражаетесь, как человек, которому нечего терять…

– А что, есть чего? – ухмыльнулся Севка.

– Наверное, нет, – пожал плечами комиссар. – Но тогда отчего вы вдруг решили беречь мою мебель? Такой, знаете ли, диссонанс… Несостыковка в психологии.

Севка посмотрел на стул, сделал неуверенный шаг к нему.

– Нет-нет, – торопливо проговорил комиссар и поднял ладонь. – Теперь уже не нужно. Вы правы. Вы совершенно правы – не нужно портить мебель. Вы сейчас пойдете, примете душ, переоденетесь… А потом мы с вами поужинаем и поболтаем. Нам ведь есть о чем поговорить?

Севка набрал воздуха в грудь, честно собираясь выложить комиссару все, что накопилось за неделю, но промолчал. В конце концов, его пока не бьют и даже не угрожают. Ему предложили помыться и пожрать – зачем же он будет вести себя как партизан на допросе в гестапо?

Теперь Севку сопровождал его ровесник в форме и с двумя кубиками в петлицах. Оружия у лейтенанта не было, но даже так он не выглядел безоружным. Севка мельком глянул на его руки и вздохнул.

– Сюда, пожалуйста, – сказал лейтенант, указав рукой на дверь. – Купайтесь, там есть полотенце, мыло. Одежду вам скоро принесут. Только, пожалуйста, не закрывайте дверь на засов.

– А то что?

– В общем, ничего. Но одежду вам как-то занести будет нужно?

– Резонно, – кивнул Севка. – А тебя, кажется, зовут Никита?

Лейтенант не ответил.

– Ну и черт с тобой, – заявил Севка и вошел в ванную.

Комната была здоровенная, и чугунная ванна посреди комнаты была огромной, и зеркало над умывальником было в рост человека.

Севка посмотрел на свое отражение, и отражение ему не понравилось. Он похудел. Вокруг глаз – черные круги. Губы покрыты белым сухим налетом. И щека дергается. Несильно и нечасто, но дергается, зараза.

– Ладно, – сказал Севка своему отражению. – Могло быть и хуже.

«И, может, будет хуже», – добавил Севка мысленно. Стащил с себя серую от пота рубаху, вонючие холщовые штаны, бросил их на пол. Нижнего белья ему неделю назад не выдавали.

Севка осторожно залез в ванну, поежился, став босыми ногами на холодный металл. Труба душа поднималась кверху, изогнувшись, как шея лох-несского чудовища. Севка открутил кран и чуть не заорал от удара холодной воды, вырвавшейся из душа. Торопливо крутанул второй вентиль.

Мылся долго, с наслаждением. Не услышал, как открылась дверь и кто-то вошел. И вышел.

Севка стоял под душем, закрыв глаза, и ни о чем не думал. Голова была легкой и пустой. Вода тонкими иголочками била по коже, и это было чертовски приятно.

Потом Севка взял мыло и намылился. Оглянулся в поисках мочалки, но ее не было, был пучок чего-то, вроде тонко нарезанной коры или лыка. «Наверное, это и есть мочалка», – подумал Севка, хотел даже ею воспользоваться, но в последний момент подумал, что лучше помыться просто мылом, чем выглядеть идиотом, натирая тело фигней, предназначенной, например, для уборки помещения.

Смыв с себя пену, Севка вылез из ванны, стал босыми ногами прямо на желтый шершавый кафель. Возле запотевшего зеркала на табурете лежала военная форма. Возле табурета стояли хромовые сапоги, на сапогах сверху лежали новые портянки.

Даже знаки различия были на гимнастерке. По два кубика в петлицах.

«Два кубика для счастья», – подумал Севка и улыбнулся. А местные эту немудрящую шутку могут не оценить.

«Значит, – подумал Севка, – я снова младший политрук». Но на рукавах звезд не было. Значит, лейтенант. И ладно. И не очень хотелось.

Севка намотал портянки, всунул ноги в сапоги, подтянул голенища. Хотел надеть гимнастерку, но глянул в зеркало на свою щетину и покачал головой. Хрен с ним, с комиссаром, но самому Севке была неприятна даже мысль о том, что он будет вот так нелепо выглядеть в форме и со щетиной.

На полочке под зеркалом была круглая картонная коробка с надписью «Зубной порошок», зубная щетка в граненом стакане, мыло в мыльнице и помазок для бритья.

Нужна бритва.

Севка подошел к двери, открыл.

Лейтенант, стоявший в коридоре возле окна, оглянулся.

– Мне бы побриться, – сказал Севка. – Бритву какую-нибудь.

– Хорошо. – Лейтенант подошел к ванной, жестом предложил Севке войти и вошел следом.