Летний шторм

   Самым удивительным было то, что из тысячи ста сорока бойцов сводного полка майора Смирнова, вышедших в прорыв, более двухсот пятидесяти составляли поляки, решившие что "с немцами им не по пути".

19 августа 1941 года Москва

   Затрезвонил будильник и Виктор моментально подскочил на кровати, спустя мгновение остановил беспокоящий звонок. Посмотрел по сторонам. Стась продолжал спать на своей раскладушке, сладко посапывая носом. Удивительно, но подростку нудный шум звонка не помешал видеть продолжение сна. Оставалось только позавидовать этому свойству молодого организма, которое постепенно утрачивается по мере взросления.

   Виктор зевнул, потянулся за гимнастёркой, сложенной на соседнем с кроватью стуле. Натянул бриджи, намотал портянки и надел сапоги, стараясь как можно меньше шуметь. Мальчишка за вчерашний день сделал работу, по крайней мере, трёх взрослых мужиков. Не стоило поднимать его раньше времени.

   На кухне толпилась почти вся их "коммуналка". Раскланивались соседи с неестественными улыбками, привыкли за это время к его отсутствию. Ещё бы, больше года он не беспокоил их своим существованием. Пара подобострастных поклонов обозначила тех идиотов, которые пытались занять его жилплощадь, сочиняя нелепые подробности про подрывную деятельность "этого врага народа". Виктор поклонился с такой же идиотской улыбкой. Остались дома? Вот и тихо радуйтесь своему везению! А то, на Колыме мест много, не на одну Москву хватит.

   Поставил на газовую плиту чайник, закурил папиросу, ожидая, когда вода вскипит. Можно, конечно, уйти к себе в комнату, но не стоит вводить соседей "во искушение" отправить к тебе в чайник изрядную горсть соли. Приходилось с этим сталкиваться на "заре проживания" в данном месте. Пришлось тогда применить все возможности воздействия своего мундира. Попробовал принесённый с кухни суп, скривился от дикого количества соли, насыпанной в его кастрюлю нежадными соседями, и пришёл к выводу, что решать данный вопрос нужно немедленно, иначе жить здесь будет невозможно.

   Радостная соседка, воспринимавшая нового жильца, как очередную жертву, тихо млела от счастья, представляя рожу этого совслужащего, не понимающего в какой "гадюшник" он попал. Она даже репетировала различные степени возмущения, на тот крайний случай, если этот идиот придёт разбираться. Поэтому, когда вместо "цивильного дурака" в их комнату вломился командир в фуражке с синим околышем, а, самое главное, со злополучной кастрюлей в руках, она испытала такое "послабление" желудка, что не решилась встать из-за стола. Дальше было ещё страшнее. Этот НКВДэшник нашёл тарелки, налил им по полной миске, терпеливо дождался когда они всё это сожрут. Заботливо убрал кастрюлю и сообщил им с мужем, что вечером придёт проверить, как они доедят оставшееся!

   Рассказов об этом "мерзавце" хватило всем кумушкам не на один год. По крайней мере, Виктор не находил идиотов, желающих "усовершенствовать" содержимое его кастрюль уже семь лет. Но последний год его тут не было и соседи могли подзабыть опасное соседство.

   За время его перекура из кухни исчезли все мужчины призывного возраста, находящиеся в данный момент не на работе, впрочем и их жёны, остался только сердитый вахтёр какого-то совучреждения, Виктор никак не мог запомнить название, Капитоныч.

   - А скажи мне, товарищ командир, почему ты здесь? - Торжественно обозначил цель своего присутствия вахтёр.

   Виктор только усмехнулся столь примитивной проверке. Загасил окурок в громадной пепельнице, "верой и правдой" служившей всем мужчинам их коммуналки не один год.

   - Иван Капитоныч, а тебя не удивляло то, что меня здесь не было больше года?

   - На то ты и командир Красной Армии, чтобы служить Отечеству, куда тебя пошлют! - Сделал вывод Капитоныч. Посмоктал свою самокрутку и продолжил. - Но счас-то война идёт, а ты дома?

   - А со всей коммуналки никто, кроме меня, на фронт не ушёл? - Поразился Виктор. - Тебя это не удивило?

   - Так то же, народ больше по торговой части. - Пояснил ему вахтёр. - Куда им воевать! Пусть своим делом занимаются.

   Виктора вдруг взяла злость. Оказывается, чтобы не попасть на передовую, нужно устроиться "по торговой части". Старательно пересчитывать на складах кальсоны и портянки, обмывать, вместе с проверяющими, "недостачу", пропитую по разрешению вышестоящего интенданта. Клясться и божиться, что всё на складе было, но захватил супротивник, неожиданно перешедший в наступление. Устраивать поджоги складов и клятвенно утверждать, что проклятые немцы, или кто там на должности супротивника, применили зажигательные мины и снаряды.

   Насмотрелся Виктор на подобных индивидов. Больше всего этих интендантов поражало то, что их смогли вычислить. Они продолжали тупо тыкать пальцами в свои цифры, утверждая, что всё нормально. Что всё сходится, на их бумагах. Ну, а тот кретин-лейтенант, утверждающий, что майор интендантской службы Рабинович пустил "налево" половину отпущенных его части продуктов, всего лишь душевнобольной. Даже, когда находились проданные продукты, появлялся ещё один "Рабинович", но повыше рангом, советующий подполковнику не совать нос не в свои дела, а поискать другое место приложения "своих скромных возможностей".

   Результатом подобного "наезда" тогда стала полная смена интендантского состава проверяемого корпуса, даже тех, кто не пытались "поставить на место" подполковника Зайцева. Отправлялись эти воры пилить лес, лелея смутную надежду, что придёт время и они смогут оправдаться и доказать, что обкрадывая советские войска, вносили свой вклад в победу Передовой Европы над грязным российским коммунизмом.

   Столь мягкое наказание возмущало солдат, но, когда дело касалось интендантской службы, законы, даже военного времени, становились странно мягкими и человеколюбивыми.

   И только в том случае, когда ослеплённые жадностью интенданты умудрялись продать оружие или боеприпасы, ожидал их штрафной батальон. Но оказалось, что и там они умудряются найти лазейку, позволяющую пересидеть в тылах все три месяца официального приговора. Виктор тихо зверел и прикладывал всё своё влияние для доведения дела до "логического конца". Но вмешивались военные прокуроры армий и фронтов, пытаясь оправдать своих соплеменников. Виктор махал своей корочкой личного представителя наркома НКВД и слетали со своих постов, с изрядным понижением, данные товарищи. Но оказывалось, что для изменения самого сурового приговора достаточно незаметных клерков, тупо перекладывающих бумажки из одной стопки в другую. Самое главное, чтобы им вовремя сообщили какую бумажку и куда именно переложить!

   С этим что-то нужно было делать?

   Самый кардинальный вариант предполагал отправить всех военнослужащих интендантского управления в Сибирь - пересчитывать кубометры спиленной древесины и перелопаченного грунта. Как советовал в своё время, согласно анекдоту, генералиссимус Суворов: "После двух лет службы интендантом - сажать без суда и следствия!" Но возникал риск остаться вообще без тыловых служб.

   Вся система управления войсками строилась на этих, незаметных со стороны, "детях Израилевых", которые этим беззастенчиво пользовались. Для перестройки управления нужно было, как минимум, год мирной жизни, но его у Красной Армии не было!

   Большая часть времени Виктора уходила, как раз, на разбор многочисленных уголовных дел, заведённых на представителей данной национальности. Следователи военной прокуратуры с превеликим облегчением перекладывали данную ношу на плечи залётного подполковника. А Виктору деваться было некуда. Это была его работа. И выводы из этой работы были неутешительные.

   Вредили "потомки царя Соломона" очень много. Большинство пассивно, в силу своей неуёмной жадности и стремлению украсть всё, что оказывалось в пределах их досягаемости, некоторые активно, были и такие - работающие на иностранные разведки, в основном английскую, но несколько раз отметились и дипломаты Соединённых штатов Америки. Приходилось старательно копаться в бумажках, выискивая тот, главный, след, который ему так был необходим. Пока что без особого успеха. Большая часть фигурантов проверенных им дел были обыкновенными ворами и шкурниками, некоторые пытались подводить под свою деятельность какие-либо идейные основы, но сути дела это не меняло.