Всеволод Залесский. Дилогия

«У всех проблемы, – сказал проклятый рабовладелец. – Всем тяжело». И отключил телефон.

«Ясное дело», – пробормотал Севка, выходя из квартиры. Сволочь с семьей только что прилетел из Таиланда, ему трудно возвращаться к работе и мириться с мыслью, что обнаглевший студент будет требовать зарплату за сентябрь. А это наглость, Севочка, требовать зарплату за сентябрь в январе. В конце концов, терпел три месяца, потерпишь и еще.

…– Сволочь… – сказал Севка и попытался вытащить из-под себя правую руку.

Для этого пришлось опереться левой рукой о землю, приподнять туловище – и снова застонать от очередного приступа головной боли.

Нет, так ничего не получится. Нужно просто лечь на живот, потом перевернуться на левый бок.

Колючая трава впилась в живот. И ниже. «Твою мать», – сказал Севка. То, что под ним была трава, смущало, но не слишком. Нет, вопрос, откуда в январе взялась сухая горячая трава, пришел в голову, остановился, расправил плечи, даже почти совсем захватил Севкино внимание, но стушевался и отступил на задний план, пропуская вперед вопрос куда более забавный.

Севка даже не удержался и задал этот вопрос вслух, словно это могло помочь решить загадку.

– Отчего это ты, Сева, лежишь голый? – спросил у себя Севка и даже честно попытался ответить на собственный вопрос.

Даже набрал воздуха в легкие.

В правой руке началось шевеление и легкое покалывание. Которое неизбежно перерастет в боль. Нужно было встать или хотя бы сесть и немного помассировать руку.

И лежать голыми чреслами на грязной земле тоже было не слишком правильно. «Голыми чреслами по грешной земле», – мысленно продекламировал Севка. Его за склонность к заковыристым и цветистым выражениям не любили одноклассники, девушки считали забавным, а старшина роты – слишком умным. Со всеми вытекающими последствиями. А преподаватели на филфаке полагали подающим надежды.

Какие именно надежды подавал студент третьего курса филологического факультета Всеволод Залесский, никто так конкретно и не сказал. Впереди была магистратура, туда еще нужно было поступить, контракт Севке не светил по причине полного безденежья, а на бюджет… На бюджет еще нужно было попасть.

Еще у Севки была дурацкая привычка растекаться мыслию по древу. Начав думать простую, в общем-то, мысль, Севка обязательно цеплялся за другую, плавно перескакивал на третью и через минуту пустых размышлений спохватывался, что забыл, с чего начал.

«Чреслами по земле», – вспомнил Севка и попытался встать.

Земля качнулась. Весь мир сжался, Севка почувствовал себя деревянной бочкой, туго стянутой обручами: один сжимал голову, второй – горло. Третий давил где-то под диафрагмой.

Севка сплюнул, подтянул ноги и встал, держа левую руку на отлете, как канатоходец на проволоке.

– Стоять! – приказал себе Севка. – Стоять!

И приказ выполнил.

Земля еще раз качнулась и успокоилась. И головная боль стала почти терпимой.

Севка осмотрел себя.

Он действительно был голый. Вопиюще голый, если вдуматься. Правый бок имел на себе следы от жесткой травы – такие забавные частые углубления на коже. Несколько рыже-зеленых травинок прилипли к бедру, а в волосах лобка ползало какое-то мелкое насекомое, которое Севка торопливо стряхнул.

Осознание того, что он стоит совершенно голый, настолько поразило Севку, что он даже не сразу осознал, что стоит посреди поля. Или луга. У Севки всегда были проблемы с сельскохозяйственной терминологией.

Справа от Севки, метрах в двухстах, виднелось нечто вроде рощи. И кажется, березовой. Роща была небольшая, деревьев на двадцать. Дальше, возле горизонта, виднелась темная полоска леса, но до нее было никак не меньше пяти километров. Или даже больше.

Прятаться, выходило, в этой рощице. Не стоять же, в конце концов, распугивая пейзан… или, что еще хуже, привлекая их внимание. Добраться до деревьев, спрятаться, дождаться темноты, а потом уж…

Или дождаться проезжающих ментов. Это было, наверное, правильнее всего – дождаться проезжающих ментов. Какую-нибудь патрульную машину. Менты обязаны помогать. Если им сказать, что студент Залесский подвергся хулиганскому нападению…

А студент Залесский действительно подвергся хулиганскому нападению.

…– Закурить не найдется? – прозвучало из темноты подворотни, когда Севка поравнялся с ней.

Три темные фигуры материализовались возле Севки, двое мужиков остановились справа и слева, отрезая пути к бегству, а третий продолжил классический разговор.

– Я говорю, закурить не найдется?

– Не курю, – обреченно ответил Севка.

Сердце заколотилось как бешеное, мысли понеслись вскачь – бежать, драться, ударить-убежать, сразу просить пощады…

– И даже для меня не найдешь?

Классика! Вот всю жизнь мечтал именно для этого урода носить в кармане сигареты с зажигалкой.

– Извини… те, – сказал Севка, – но я действительно не курю…

А было бы курево – попросили бы прикурить, а нашлась бы зажигалка – спросили бы, отчего не спичка, а таскал бы весь ассортимент зажигательных средств, в конце концов парням не понравился бы Севкин головной убор.

– А телефончика не найдется? – спросил мужик. – Домой позвонить нужно, маме…

Это был вариант, на мгновение оживился Севка, отдать им телефон, сказать, что в подарок, попросить только симку назад. Но телефон он оставил дома. Положил раздраженно на полку под зеркалом после разговора с работодателем.

– Не… нету у меня телефона. Дома забыл… – И хоть Севка говорил чистую правду, все равно получался текст пьесы, игранный разными актерскими составами в подворотнях и проходных дворах уже не одно поколение. Менялись времена, а нравы оставались прежними…

И Севка ударил.

Вот сам не ожидал от себя такого, никогда не ввязывался в драки даже при более благоприятном соотношении сил, терпеливо сносил шутки одноклассников и наезды старших в армии и никогда не думал, что бросится в драку без всякой надежды на победу. А тут рука сама сжалась в кулак и въехала куда-то под капюшон говорившему. Что-то хрустнуло, боль отдалась в правой руке, но противник вскрикнул, вскидывая руки к своему лицу.

А потом перед глазами Севки полыхнуло и погасло…

Севка упал лицом в снег – это было последнее, что он помнил. В снег.

…Севка окинул окрестности взглядом, словно пытаясь рассмотреть снег на поле. Не было снега. Можно было с уверенностью утверждать, что сейчас как минимум конец июля. Или даже начало августа.

Если бы те сволочи возле подъезда его вырубили, ограбили и вывезли за город, чтобы скрыть свое преступление – ерунда, конечно, с каких это хренов обычной сявоте возиться с клиентами? – если бы даже этот бред был правдой, то выходило, что Севка пролежал посреди поля не меньше пяти месяцев.

Его бросили в сугроб и уехали. Потом снег сошел, выросла трава, набежали всякие кузнечики с муравьями – Севка снова отряхнулся, – налетели мухи, и Всеволод Залесский проснулся наконец… какая восхитительная чушь!

Просто потрясающая!

Севка ощупал левой рукой свой затылок и чуть не заорал от боли, наткнувшись на здоровенную шишку. Его таки вырубили. В январе вырубили. Посреди полуторамиллионного города вырубили. А он стоит посреди поля и посреди лета голый и держится за шишку, полученную полгода назад.

Нет, возможны варианты. Точно, возможны.

Вот сейчас Севка напряжется и придумает. Выдаст изумленному себе гипотезу. Внутренне непротиворечивую, красивую и правильную.

Значит, так… Севка переступил с ноги на ногу и зашипел, уколов подошвы о траву, тебя, Всеволод Александрович, таки да, таки вырубили двадцатого января две тысячи одиннадцатого года на улице Продольной города Харькова. Самым бессовестным и жестоким образом. Ты потерял сознание, и тебя отвезли в больницу. Вот. Там ты полежал, полежал, потом вылечился и поехал, скажем, в деревню на заработки. Именно – на заработки, ты в прошлом году собирался, но так и не поехал. Не решился.

Ты приехал в деревню, нанялся на работу к частнику или в какое-нибудь хозяйство, вечером отправился в местный клуб на дискотеку, пригласил местную красавицу, а местные красавцы это расценили как покушение на свои генетические угодья, вывели тебя на улицу… или подстерегли, когда ты возвращался с танцев… классический прием – «штакетиной из-за угла», городской козел вырублен, а в назидание его… то есть тебя ободрали до голого состояния и вывезли на мотоцикле «Урал» с коляской в чисто поле, а сами сейчас с удовольствием наблюдают за твоим пробуждением из той же рощицы.