Всеволод Залесский. Дилогия

– Какой капитан? – слабым голосом спросил Севка.

– Обычный, со шпалой в петлицах. В каждой петлице по во-от такенной шпале, а на груди – орден Красного Знамени. Танкист. Значит, впереди капитан лежит, мною убиенный, сзади – старший лейтенант Гриша Шаблин, мой закадычный друг, капитаном этим застреленный, а посредине я с пустым пистолетом в руке и с мыслью – все, приехали. Тут тебе, Данила, и конечная остановка. – Старший лейтенант снял пилотку и расправил ее на колене, расстегнул гимнастерку. – За такое и расстрелять могут. Я бы, например, расстрелял. Ситуация, сам понимаешь, не очень хорошая. Двое убитых, один живой, и рассказывает этот живой, что убил старшего по званию да еще и орденоносца, защищаясь. Я бы не поверил.

– И что? – спросил Севка, почувствовав, что старший лейтенант неспроста сделал паузу, что ждет от собеседника интереса и сопереживания.

– И не поверили. Вывели за околицу да расстреляли… – грустно протянул старший лейтенант.

– Кого?

– Да меня и расстреляли, кого ж еще? Не капитана же застреленного?

Старший лейтенант посмотрел на растерянное лицо Севки и засмеялся довольно:

– Шутка, политрук! Шутка! Прибежали патрульные, осмотрели тело павшего орденоносца, расстегнули гимнастерку… – Старлей снова сделал паузу, но тянуть не стал. – А там – немецкая форма. Понял? Немецкая.

– Зачем? – удивился Севка. – Он что – идиот? И жарко в двух гимнастерках…

– Ну ты даешь! – восхищенно вскричал старший лейтенант. – Ты прямо как только сегодня родился. Или, в крайнем случае, вчера. Ты ведь разницу между шпионом и разведчиком знаешь? Или спал на занятиях?

– Ну… Наши – разведчики. А… – Севка замолчал, увидев, каким неподдельным, искренним удовольствием начинает светиться лицо собеседника. – Да какая разница?

– Нет, ты подожди. Ты книги читал? Фенимора Купера?

У Севки в доме стоял толстый зеленый шеститомник Купера, оставшийся от бабушки, он даже прочитал несколько романов про индейцев и про красного корсара. И там, кажется, был еще роман «Шпион», благополучно не прочитанный.

– Ладно, Сева… Ты не напрягайся. Я понимаю, что день у тебя выдался насыщенный… – Орлов хмыкнул. – Понимаешь, тот, кто ведет разведку в своей форме, – тот разведчик. Кто в форме противника или в гражданском – шпион. Разведчика можно брать в плен по всем международным правилам, а шпиона можно расстреливать или даже вешать прямо на месте. Уловил?

Севка подумал, а потом кивнул.

В общем, логика немецкого шпиона была ему понятна, поймали в его родной форме – должны отправить в лагерь. Только эта правильная логика как-то не ложилась на все то, что Севка знал о той войне… «Об этой войне, – поправил себя Севка. – Об этой».

– А потом приказ до всех довели – расстреливать без суда и следствия шпионов и диверсантов. Вот такие дела… А ты, Сева, откуда ехал?

Севка напрягся.

Хотя тон у Орлова был нормальным, даже доброжелательным, и в самом вопросе не было никакого подвоха – ничего, кроме честного любопытства, – только ответа на этот пустяковый вопрос у Севки не было. Ну не знал он, откуда ехал этот грузовик и покойный младший политрук.

– Оттуда! – Севка указал пальцем на дорогу. – Шрифты вез… Типография, там, бумаги…

– Ты газетчик! – даже как-то обрадовался Орлов. – А я из штаба фронта. Погнали вчера выяснить обстановку, я до полудня добирался туда, а там как раз влетел под бомбардировщиков, машину – в клочья, водителя – в клочья, оглушило чуток, а пришел в себя – гутен таг, дорогие красноармейцы. Я прикинул, что тут дорога еще не перекрыта, закатил ночью потрясающий марш-бросок через лес, вышел сюда и только собрался выбираться на дорогу, как увидел тебя и мотоцикл. Если бы решил ночью в лесу вздремнуть, ты бы сейчас, товарищ младший политрук… Ты, кстати, почему не стрелял? В кобуре семечки?

– Почему семечки? – Севка вздрогнул. – «Наган»…

– А ну дай гляну. – Орлов протянул руку. – Дай, не боись, милай!

– А чего бояться? – Севка нащупал кобуру, передвинул ее на живот, очень удивился, обнаружив, насколько простая застежка на ней, и выругал себя мысленно идиотом за то, что не смог у дороги ее расстегнуть. – Держи.

И чуть не выронил оружие, которое зацепилось шнуром, тянущимся от рукояти к кобуре, за какой-то сучок. И еще раз выругался.

Старший лейтенант покрутил барабан, прислушиваясь к щелчкам, посмотрел на патроны и вернул револьвер Севке.

– Нормально, – сказал Орлов. – Нажимай да стреляй, и всех делов! Ты бы если бы не растерялся, сам бы всех супостатов положил, не дожидаясь моего участия.

Севка спрятал «наган» в кобуру. Откашлялся и спросил очень деловым тоном:

– А нам не пора идти?

– Идти? – переспросил Орлов. – Сева, куда идти, ты что – слепой и глухой?

Старший лейтенант указал рукой на дорогу. Севка оглянулся, попытался вскочить, но Орлов рванул его за портупею и повалил на землю.

– Одурел? Кто ж суетится в такой обстановке? Это ты пока лежишь или сидишь, или стоишь неподвижно, тебя не видно. А как двинулся – все, срисовали. Сюда они, положим, не полезут, но из пушки пальнут от всей души. Фуражку не надевай, лежи, смотри, отдыхай.

Отдыхать тут было, пожалуй, трудно, а понаблюдать…

Немцы шли по дороге сплошным потоком. Танков было немного, все больше грузовики, набитые солдатами, грузовики, тянущие за собой пушки, грузовики, забитые ящиками.

Несколько раз низко над колонной прошли немецкие самолеты, им махали, что-то кричали, но Севка не слышал выкриков, только низкий гул. Зато лица немцев рассмотрел в бинокль Орлова.

Обычные лица. Усталые, серьезные и улыбающиеся. Он даже рассмотрел немца, игравшего на губной гармошке.

До полудня старший лейтенант еще проявлял интерес ко всему, происходящему на дороге, даже, кажется, пытался подсчитывать что-то, время от времени делая пометки в записной книжке, но потом книжку спрятал в свою полевую сумку, приказал разбудить, если что, и мгновенно уснул, обняв винтовку.

Подождав немного и убедившись, что Орлов спит, Севка достал из кармана документы и прочитал имя и фамилию младшего политрука. Тимофей Артемьевич Зеленых, и никакой ни разу не Христофор. Тимофей Артемьевич. Зеленых. Зеленых. Судя по фамилии – сибирских кровей. Это у них там фамилии на – ых. Распутина на самом деле фамилия была Новых. Вот.

«А зовут меня Тимофей Артемьевич. Тимоша. А папа – Артемий. Артем».

Севка закрыл глаза, несколько раз повторил имя и фамилию. Спрятал документы в карман.

Было жарко, а в его шерстяной гимнастерке – очень жарко. Севка расстегнул ее, обмахивался осторожно веточкой, но это помогало не очень. «Кстати, – подумал он, – а нам повезло». Орлову и Севке очень повезло, что рощица в двухстах метрах от дороги. Иначе немцы точно поперлись бы сюда по нужде.

Несколько раз, когда поток вдруг замирал, немцы выскакивали из кузовов и выстраивались длинными шеренгами вдоль кювета, устраивая соревнование – кто дальше дотянется струей.

Некоторые отходили чуть дальше и, не обращая внимания ни на что вокруг, оправлялись на корточках, повернувшись спиной к дороге.

Если бы рощица была чуть ближе, пришлось бы худо. Севка даже не пытался себе представить, что стал бы делать в такой ситуации старший лейтенант Орлов. Наверное, до последнего патрона.

Может, именно так защищается время от вторжения из будущего? Эти, попаданцы, просто гибнут эпизодически, не оказывая никакого воздействия на прошлое и будущее. Какая разница для времени, сколько трупов будут удобрять землю в этих местах? Никакой.

Совершенно никакой разницы…

– Значит, вот так мы несем караульную службу? И так выполняем приказы старшего по званию? – прогремело над самым ухом у Севки.

Проспал. Стоял на посту и проспал, в отчаянье подумал Севка. Взводный его отдаст старшине роты, и тот не слезет с рядового Залесского, пока у того не сотрутся руки по самые локти.

Севка дернулся, попытался вскочить, не открывая глаз, но кто-то его удержал на земле.