Золотой свисток или Вояжи писателя Ахманова

Утром стало ясно, что требуется медицинская помощь. Супруги отправились к портье.

Здесь следует заметить, что испанцы, по причине гордости или свойственной южным народам лени, не владеют иными языками, кроме родного. Ни английским, ни русским, ни хорватским, ни даже татарским, который жена Ахманова знала превосходно. На русском им известно два слова, «доллар» и «евро», а на татарском одно – «бакшиш». Писатель Ахманов кое-как чирикал по-английски, но с испанским была напряженка – помнилось лишь "но пасеран", да еще "Куба си, янки но".

Пришлось изъясняться жестами, тыкая пальцем в больной зад. Портье воспринял это неверно и вызвал не медиков, а полицию, чтобы урезонили русского сексуального маньяка. Но тут явился гид, приставленный к Ахманову, и ситуация разрешилась: приехала «скорая» и отвезла писателя в клинику. Там его ранение интенсивно лечили два дня, а заодно вкатили сыворотки от куриного гриппа и коровьего бешенства. Счет составил три тысячи евро. Ахманов скрипнул зубами, но заплатил.

Оказавшись дома, он, имея на руках полис и счет из клиники, потребовал страховое возмещение. Страховщики принялись тянуть и юлить, юлить и изворачиваться, апеллируя к тому, что агрессия павлина есть случай форс-мажорный, а значит, не предусмотренный страховкой. Писатель Ахманов активно возражал, настаивая, что павлина никак нельзя считать форс-мажорной или даже экзотической птицей. Другое дело, если бы его куснул тукан с во-от таким клювом! А павлинов в России пруд пруди – скажем, в меню приличных ресторанов. Страховщики возражали: дескать, форс-мажор не сам павлин, а его реакция на писательский копчик, которую нужно считать обстоятельством неодолимой силы.

Писатель Ахманов подал в суд, выиграл дело и вернул свои деньги. Однако с той поры он питает неприязнь к павлинам и страховым компаниям.

ВОЯЖ 3. ТУРЕЦКИЕ СТРАСТИ

В Турцию писатель Ахманов не собирался, но жена настояла, выкатив ультиматум: «Все едут в Турцию, и мы поедем! В Анталью!» Пришлось ехать.

Ахманов к туркам симпатий не испытывал. Отчасти это было связано с русско-турецкими войнами, отчасти же уходило в более глубокие пласты истории. Выражение "чукча не читатель, чукча писатель" к Ахманову не относится, он человек начитанный – пожалуй, даже слишком. В молодые годы он одолел шеститомник Антоновской "Великий моурави", где повествуется, как Георгий Саакадзе, великий полководец, бился за свободу Грузии с магометанами. Из этого эпоса он вынес стойкую неприязнь к туркам и персам, которые, к тому же, убили Грибоедова. Те и другие мнились ему жестокими, жадными и похотливыми.

Так оно и вышло. Ахманов с супругой вселился в отель «Баязет», сплошь занятый русскими туристами, отведал шиш-кебаба, окунулся в море, и тут началось! Что ни день, крадут какую-нибудь юную девицу или молодую даму приятных очертаний, а иногда – двух-трех зараз! Обычно турецкая мафия предпочитала блондинок из Москвы, как более ценный товар, востребованный в веселых домах Стамбула. Впрочем, отцы и мужья могли выкупить своих дочерей и жен, если удавалось найти посредника и сторговаться с мафиози. Посредниками были служащие консульства, но его скромный штат не позволял отреагировать на все запросы. Крали гораздо быстрее, чем выкупали.

Тут пополз по «Баязету» слух, что есть среди туристов настоящий писатель, инженер человеческих душ, включая сомнительные турецкие. Писателям и академикам наш народ привык доверять, считая их мудрецами и зная, что их мало; у нас дефицит считается знаком высокого качества. То есть было мало, а сколько сейчас борзописцев и шаманов-академиков, в это народ пока не въехал. А про Ахманова еще пустили сплетню, что он орденоносец и лауреат. Вранье, конечно! Ахманов не отказался бы от ордена, да не ценила родина его заслуг. Так что он рассчитывал лишь на посмертную славу.

В общем, пострадавшая публика наладила его к Гасану, паше турецких мафиози. Ахманов ходил – не откажешь ведь соотечественникам! К тому же он полюбился Гасану, ибо, во-первых, был в изрядном теле и волосат как урожденный турок, а во-вторых, супруга Ахманова, татарка из Астрахани, могла служить переводчицей и вообще украшала мужские беседы своим присутствием. Не все турецкие слова были супруге понятны, но в обсуждаемых суммах она, как бывший бухгалтер, не путалась.

Так они маялись неделю, спасая даром русских дев, не видя ни моря, ни пляжа, ни шиш-кебаба. Потом супруге это надоело и она спросила Ахманова:

– Ты сколько своему литагенту платишь?

– Нисколько. Нет у меня литагента, – пробурчал уставший Ахманов.

– А если бы был?

– Пятнадцать процентов за все про все, – сказал Ахманов.

– Будем брать тридцать, нас ведь двое, – решила хитроумная супруга и отправилась к знакомым теткам из Москвы, чтобы сообщить им эту новость.

К вечеру весь отель знал, что халява кончилась, и три следующих дня писатель Ахманов провел в покое, вкушая скромные пляжные удовольствия. Но на четвертый день украли Лолиту, зазнобу нового русского из королевского люкса, и все вернулось на свою стезю.

Новый русский явился к Ахманову в номер и рухнул на колени:

– Выручай, братан!

Был он в ахмановских годах, то есть в три раза старше похищенной девицы, а весом вдвое против Ахманова – хотя, поверьте, Ахманов тоже мужчина упитанный. Как рухнул, так мебель в номере подпрыгнула.

Придержав столик, Ахманов сказал:

– Круто встанет, кореш, не меньше лимона в еврах. Телка у тебя видная.

– Меньше лимона мне западло платить, – ответил новый русский и ударил в грудь кулаком. – Что я, фраер или чмо какое!

– Мой навар – тридцать процентов, – уточнил Ахманов.

– Веник ты, – сказал новый русский. – Сорок даю! В натуре! – Тут он сорвал с грудей цепь толщиною в палец и метнул ее в ноги Ахманову. – Это тоже тебе! Для фарта!

– Подбери цепку. У меня своя есть, – строго сказал Ахманов.

У него в самом деле была золотая цепь с золотым свистком, подарок президента «Люфтганзы» Петера Краузе. Очень, очень длинная! Чтобы свисток висел у пупка, приходилось четыре раза обматывать ее вкруг шеи. Поглядев на эту цепочку, новый русский понял, что Ахманов хоть и писатель, но не лох. А затем спросил, как деловой делового:

– Кейс заносить?

– Заноси, – со вздохом промолвил Ахманов.

Взял он этот кейс с еврами и отправился с женой к Гасану. Обычно они встречались в тенистом садике позади гашишекурильни, но на этот раз Гасан сидел внутри, посасывая наркотическое зелье из кальяна. Жена Ахманова принюхалась и сказала:

– Иди один к своему турку. Воротит меня от этого запаха.

– А переводить как же? – спросил Ахманов.

– Разберетесь. Он английский понимает, а ты уже поднаторел в турецком, – молвила супруга. – Главное, не говори ему хайван – скотина, значит. И не перепутай кыз с дунгыз. Кыз – это девушка, а дунгыз – свинья. Не обижай человека!

Кивнув, Ахманов переступил порог, опустился напротив паши Гасана, сидевшего под роскошным ковром, и положил кейс на колени. Выпили кофе, покурили гашиша. Потом Ахманов хлопнул по чемоданчику ладонью и произнес на английском:

– Мильен! Евро!

– Вай-вай! – откликнулся Гасан, но как-то без энтузиазма.

– Мильен, – повторил Ахманов и спросил: – Кыз?

Гасан стал совсем печальный. Дернул бороду, крашеную хной, и ответил на русском:

– Шайтан девка! Ны хочет! Савсэм ны хочет!

Паша махнул рукой, ковер отодвинули, и Ахманову открылся дворик позади курильни. Там, у фонтана под пальмами, Лолита обнималась с молодым красавцем-арабом. Увидев Ахманова и кейс, она яростно замотала головой.

– Саудавски шейх, – сказал Гасан, тыча в араба пальцем. – Вай, не мочь отказывай! Бик бай!

Ковер снова задвинули. Паша окинул кейс тоскливым взором и с сожалением развел руками. Потом заговорил на турецком и произнес целую речь, из которой Ахманов не понял ни слова. Наконец огладил бороду, воздел руки вверх и молвил: