Тайна Спящей Охотницы (СИ)

_{с детскими ночными кошмарами, самыми главными вопросами о душе и с граммофонной иглой, летящей, как пуля}

Сердце у Кита пшикнуло, как бракованный китайский фейерверк.

— Так точно, — по-военному гордо, но смиренно ответил внизу князь. — Портупей-юнкер Веледницкий волею Проведения прибыл в расположение временного укрытия.

— Отрадно видеть вас, князь, — с удовольствием ответил папа Кита на старинном языке. — А где же…

— Па, здесь я! — не по уставу крикнул-доложился Кит, в два прыжка слетев вниз.

Папа поморгал, как бы прикидывая, какой Кит настоящий — этот или тот, который сейчас барахтается далеко, в вечерних водах Адриатического моря… И, видно, решил, что родные оба. Мама на папином месте, наверно, подумала бы на эту тему, потом подумала бы еще немного и упала бы в обморок.

Папа снова нажал кнопку, двери лифта раздвинулись, они вошли.

— Поехали, — сказал папа просто, но получилось мощно, по-гагарински.

Он тут только, по пути наверх, представился князю папой Кита, Андреем Николаевичем, и когда они в узком пространстве лифта пожимали друг другу руки, обратил внимание на болезненную гримасу князя, которую тот старательно гримировал терпением, а также на темный потек на рукаве юнкерской гимнастерки.

— Что это? — напористо и строго спросил папа.

Не отпуская руки князя, он поднял ее повыше, чтобы виднее было.

Потёк на рукаве мундира вызывающе бурел.

— Чепуха. Царапина, — также напористо и строго ответил князь.

— Как я понимаю, пулевое? — легко догадался папа.

— Вскользь… — уточнил князь.

Папа пригляделся.

— Выдадим за бытовое, — пробормотал он, хмурясь.

Тут лифт остановился. Вышли на площадку родного этажа. Киту снова, как при давешним неофициальном визите принцессы Софии Ангальт-Цербстской, стало неловко за скромность своей квартирки. Но теперь, в новых обстоятельствах эта скромная квартирка казалась многих дворцов подороже…

— Ты что-то сильно повзрослел с тех пор, как я тебя последний раз видел, — заметил папа, звеня и орудуя ключами. — В этот раз долго в прошлом кувыркался, да?

Кит с князем многозначительно переглянулись.

— Не, па… Один день. Просто там, в восемнадцатом году, очень холодно было… — аккуратно ответил Кит, спрятав поглубже в душу, как револьвер-наган в складки шинели, и свою маму, на долгий-долгий миг оставленную в авиалайнере, что с грехом пополам полетит в Москву через неделю, и свой неудавшийся расстрел пополам с едва не удавшимся утоплением.

Повзрослеешь тут! Как бы вдобавок не поседеть раньше срока!

— В восемнадцатом?! — весомо отметил папа, пропуская сына и гостя в прихожую. — Один день в восемнадцатом году за семьдесят лет можно засчитать!

— Без всякого сомнения! — поддержал папу Жорж.

— Никитос, тебе — задание! — умело выдерживая командирский тон, сказал папа. — Приготовь ужин, пока мы с князем в травмпункт слетаем?

— Куда, простите?! — вздрогнул князь Георгий.

— Князь! — звонко, как командующий парадом, обратился папа к юному Веледницкому… и видно было, как ему нравится называть князя «князем». — Ваша царапина отнюдь не шуточная. Ее необходимо обработать и зашить в нашем времени. У нас медицина тут получше, чем там, у вас, тем более в восемнадцатом. Не исключаю, что именно для этого вы направлены Провидением в наше расположение… Иначе, опасаюсь, неминуемо заражение крови.

— Времени как раз нет для того, чтобы заниматься ерундою, — стал не слишком уверенно сопротивляться князь. — Да и вряд ли срастется плоть на шве — здесь же другое время.

Кит заметил, что уют и тихая безопасность тесной прихожей подействовали на князя расслабляюще… Можно было хоть ненадолго забыть о проблемах восемнадцатого года.

— По праву хозяина и аборигена эпохи, командовать парадом буду я, — внес ясность папа, пропустив мимо уха странную для него фразу про шов. — Сейчас мы поедем в травматический пункт нашей поликлиники. Ее главврач — мой школьный однокашник. Я ему сейчас позвоню. Посему, князь, можно не беспокоиться, что там чего-то заподозрят и позвонят в полицию. Сейчас всё устроим в самом лучшем виде.

Жорж умоляюще посмотрел на Кита.

— Это недолго… — схитрил Кит и отвел взгляд. — Я пока чай поставлю.

И вместе с большим пакетом, полным шинелей и оружия, устремился на кухню.

Через пять минут князь Георгий Веледницкий вышел с папой Кита на кухню сам не свой. Да и вправду узнать было его нелегко — он был в каких-то допотопных потертых джинсах, еще более допотопной клетчатой рубашке… и в огромных домашних тапочках.

Кит рот разинул.

— Рот не разевай! — приказал папа. — Скидывай кроссовки!

Тут только Кит заметил, что так и не разулся в прихожей. Такого с ним еще не случалось!

Папа был воодушевлен. А когда он бывал воодушевлен, с ним лучше было не спорить.

— Ты представляешь, Никитос, князю тик в тик подошли мои джинсы. Я их купил на свой первый доход почти двадцать пять лет назад, когда мы с князем почти ровесниками были! Ну то есть… — Он прикинул и… и плюнул на все эти сложности пересчета эпох. — Это же антикварная Монтана! Я ее, как память, берёг! — ловил папа кайф, вспоминая юность. — Продал тогда за день пять… нет шесть картонок. На Измайловском вернисаже!.. Так давно это было. Почти в восемнадцатом году! Тебе не понять!

— Ага! «Не понять»! — хмыкнул Кит, пока с трудом справлялся со шнурками на кроссовках, гнусно отсыревшими зимой восемнадцатого года.

Китовы белые кроссовки тоже подошли князю, даже немного велики оказались его аристократическим ступням. Хоть какая-то вышла польза от этих «барских черевичек», чуть не погубивших Кита почти сто лет назад!

Перед тем, как папе с князем отбыть в травмпункт, задержались еще на пару минут на чай и три бутерброда с бужениной, на скорую руку приготовленных Китом.

Князь принялся на бутерброд неторопливо, но с видом аристократа, уже познавшего, что такое голод.

— Вкусно, благодарю! — сказал он. — Как будто сто лет такую роскошь не ел.

Теперь многозначительно переглянулись папа с Китом: да, не до жиру стало этим аристократикам тогда, в восемнадцатом.

Внезапно подал голос папанин мобильный, оставленный в прихожей, и папа побежал отвечать.

— …А Светик! Привет! Что-то ты сегодня поздно… Как вы там? — донесся из прихожей его прямо-таки сахарный голос.

— Привет передавай! — машинально, не подумав, крикнул Кит.

— Себе, значит, родному привет передаешь? — ухмыльнулся князь, проглотив кусок бутерброда.

У Кита волосы на голове зашевелились, и озноб пробрал. А если бы мобильный запел в прихожей, когда они еще там все втроем тусовались! Вот мама бы услышала его голос — тогда всё! Конец света… Причем, неровен час, в самом буквальном смысле слова.

Кит посидел за столом слегка оглушенный, со звоном в ушах, не слыша разговора в прихожей, а за это время князь успел резко подняться из-за стола, куда-то сбегать и скоро вернуться.

— Вот возьми… — сказал он и положил на стол перед Китом тот самый портрет-голограмму Спящей Красавицы. — Полковник просил передать.

Красивая коротко стриженая девочка-блондиночка смотрела на Кита вишневые глазками-огоньками и… что? То ли улыбалась, то ли не улыбалась. Очень загадочно так смотрела и вроде бы улыбалась как… как кто? Ну, в общем, как Мона Лиза и Джоконда вместе взятые… Хотя это, типа, одно лицо… Да уж, она была явно не из тех блондинок, за которыми бродят тучи анекдотов. Знала Спящая Охотница толк в маскировке!

Тем временем папа затопал по коридорчику на кухню, и Кит судорожно спрятал портретик во внутренний карман джинсовой куртки. Князь на это вскинул брови и усмехнулся.

— И тебе от мамы привет, — сказал папа, войдя на кухню.

— Ты что?! — обомлел Кит. — Шутишь?!

— У тебя тоже шуточки еще те, — парировал папа. — Я чуть не передал… машинально. Это ж пол-инфаркта, два инсульта!