Третий фланг. Фронтовики из будущего

Убрав документы в сейф и заперев его, он вышел в приемную. Там уже стоял Ярошенко. На нем, как это принято говорить, «не было лица». Хотя при появлении непосредственного начальника старший майор госбезопасности стал по стойке «смирно». Было видно, что он сильно взволнован этим происшествием.

— Что там у вас случилось?

— Политрук Иванова почувствовала себя плохо. Врач ее уже осмотрел. Сказал, что угрозы для жизни нет, но рекомендовал поместить ее на несколько дней в стационар. Сейчас она находится в кабинете дежурного врача, — отчитался Ярошенко. Опытный психолог мог бы заметить в речи и поведении старшего майора не только профессиональный интерес к состоянию здоровья подопечной, но и сильные личные переживания и эмоции, которые испытывает один человек по отношению к другому, близкому и дорогому для него человеку. Но Лаврентий Павлович был сейчас слишком занят своими мыслями, чтобы заметить такие нюансы в поведении подчиненного.

— Пойдемте, по дороге все расскажете.

Выйдя в коридор, старший майор продолжил: – Мы шли по коридору, навстречу нам шел Хрущев и сопровождающий его молодой парень в звании сержанта. Ника Алексеевна, похоже, его узнала и тут же «поплыла».

— Кого, Хрущева? — Берия был уже в курсе того, какую роль сыграет в его дальнейшей судьбе Никита Сергеевич, и поэтому относился к нему с настороженостью.

— В том-то все и дело, что нет. Она узнала этого сержанта. Мне показалось с ее слов, что он ей приходится каким-то родственником. Возможно, поэтому и была такая реакция.

— Ох, уж эти мне гости, то заживает как на собаке, то в обмороки падают при встрече с родственниками. — В словах наркома чувствовалась досада и любопытство.

— Вот здесь она, товарищ Берия, — указал Ярошенко на лежащую на диване молодую женщину в военной форме. Около нее хлопотал врач.

— Как она? — спросил Берия у врача.

— Здравствуйте, товарищ народный комиссар, ничего страшного, легкий обморок. Наверное, сказалось физическое и нервное перенапряжение.

В другом углу кабинета сидел на кушетке молодой человек в военной форме. Вид у него был, мягко говоря, неважный.

— Кто это?

— Это сержант Курсанин, тот самый родственник, — уточнил Ярошенко.

Лаврентий Павлович подошел поближе к Нике, и в этот момент она начала терять сознание.

— Вызовите «Скорую»! И сержанта Курсанина тоже в изолятор! — Отдав распоряжение врачу, он повернулся к старшему майору. — Алексей Владимирович, возьмите лечение Ивановой под свой контроль. Надо разобраться, все ли они так на родственников реагируют или это особенность только женского организма.

…Там, где можно построить замки, иногда хватает одной хижины. И вообще, все сложное – это упрощенное донельзя обыденное. Вот и в этот раз. Наше совместное заболевание объяснялось на удивление просто. Я с самого июня держала себя в ежовых рукавицах – ни дня отдыха, ни секунды расслабления. Жила, можно сказать, на износ. Все боялась не успеть, не доделать, не вспомнить. Спала по четыре-пять часов в сутки, а тут еще разговор с Берией – накрутила себя дальше некуда. В общем, увидела деда – и шок. Организм просто не выдержал очередного «сюрприза» и пошел в разнос…

А дед – так еще банальнее. Он уже второй день ходил с гриппом, правда, боялся показать, что ему плохо, вот и решил «переходить» болезнь. А тут, как его насильно в госпиталь засунули, это и обнаружили. Ничего, вылечили. А за «героизм» в нахождении больного в пенатах Лубянки еще и вставили – чтобы другим неповадно было от врачей прятаться.

Правда, вот кому в результате не повезло от этого дурацкого стечения обстоятельств, так это Никите Сергеевичу. Поймал он все-таки свои два осколка, что в моем времени дед носил. Вот так… Просто стечение обстоятельств – как просто…

После вчерашнего голова болела довольно сильно. Примчавшийся посыльный был встречен четкими наставлениями о его дальнейшем маршруте. Солдат даже не подал виду, вероятно, я такой был не первый у него за сегодня. Собравшись, я пришел в штаб бригады. Там, кроме генерал-майора Мындро и старшины Якименко, никого не было.

— О! Болезный явился! Ну, присядь, газетки свежие посмотри пока. Сейчас машина придет, поедешь на вокзал, группы пополнения встречать, — как-то необычно поприветствовал меня Михаил Иванович.

Присесть-то я присел, но газеты не просматривал уже давно. Да и не было особого желания. Опубликованные сводки мы слышали по радио еще вчера, а большая часть остальных статей выглядела жуткой тягомотиной. Повертев в руках «Правду» и «Красную звезду», я положил их на стол и спросил разрешения идти за машиной.

— Присядьте, капитан Бондаренко! И почитайте пока. Водитель сам придет доложить о готовности. Лейтенант Сухов сегодня сделает стенгазету, там будет подробнее. Вот так-то, товарищи офицеры. — Я чувствовал, что что-то не так, но пока не мог понять, что именно. Вдруг в голове пронеслось – «товарищи офицеры» – стоп, вот оно! Раскрыв «Красную звезду», я прочел приказ о введении единых званий в РККА по командному образцу. Введении звания «рядовой» вместо «красноармеец» и некоторых других. Возродилось понятие «офицер». Высказывалось пожелание, чтобы советский офицер взял все самое лучшее от красного командира и русского офицера.

— О-го-го! — высказался я. — Это ж ого!

Других слов не было.

— То-то! Вот и машина. Поезжайте на вокзал, сегодня будет несколько групп – их надо сюда переправить. А чтоб вам веселее было, с вами поедет первый вошедший в кабинет, кроме Якименко и зампотеха.

Первой в кабинет вошла, чуть прихрамывая, Зеленко, за нею кто-то из посыльных с письмами.

— Красноармеец! Майора Медведя ко мне! Ему телефонограмма, — скомандовал Мындро, глянув на почту. — Старший лейтенант, — строго сказал генерал, обращаясь к Зеленко, — отправляйтесь с капитаном, он вас введет в курс дела по дороге. Один экземпляр газеты можете взять. Да и по поводу телефона – это и вас касается. 23-го погрузка в эшелоны и на юг. С тем, что будет на тот момент. Всем спасибо от Ярошенко, и он сказал, что «Пламя» будет. Успели. Подробности товарищу Медведю пакетом после обеда. Сегодня вечером в клубе будет новый фильм. Премьера общесоюзная, хотя некоторые его уже видели.

По дороге, в тесной «эмке», я рассказал Екатерине Ивановне о приказе и даже зачитал его. Это несколько озадачило девушку, для которой слово «офицер» с детства значило – «враг». Хотя сопроводительная статья была написана грамотно и захватывающе и несколько снимала напряжение, но все равно я замечал, что летчица явно стеснялась этого слова.

Нас встретил лично начальник станции с вестью о том, что первая группа уже прибыла – тридцать шесть свежеиспеченных младших лейтенантов, только что из Подольского пехотного училища. Ускоренный выпуск. В нашей истории они легли под Москвой, так и не получив командирского звания. Обмундированы хорошо: ватники, полушубки, добротные валенки. Все с вещмешками. Одно плохо – идти придется пешком более семи километров. Тут же был организован пункт сбора самостоятельно прибывающих с предписаниями. Сделали объявление по громкой связи. Подошли еще несколько бойцов после госпиталей. У большинства из них теплая одежда была ограничена только шинелью. Прибыл проходящий поезд из Москвы. В нем приехали еще люди. Почти двести новобранцев под командованием сержанта госбезопасности (этим звания не меняли), десять младлеев танкистов, тоже только после училища. Полсотни бойцов и командиров, уже бывавших в боях, постепенно собирались в отведенном нам зале.

— На сегодня людей организованными группами больше не будет, — проговорил подошедший начальник станции. — Остальных разместим в этом зале. Завтра с утра прибывайте за новыми отрядами.

— Спасибо, товарищ! Извините, так и не спросил вашего имени-отчества. — Степан Осипович. Почту заберете? Два мешка – один на полигон, один вам.

Расписавшись за корреспонденцию, я отправился готовить людей к маршу. Мороз на улице набирал силу. На градуснике было уже минус двадцать пять. Построив хорошо обмундированных в единую колонну без разделения по званиям и родам, я отправил их пешком по дороге, а сам побежал на пункт связи, решать вопрос с оставшимися. В шинельке при такой погоде далеко не утопаешь… Бедолаг набралось сорок два человека.