Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4. (СИ)

В первую очередь - стратегические планы будущих войн. Что за незадача: догола обдирая народ ради армии и флота, Россия всегда оказывается не готова и первую кампанию против серьезного неприятеля проигрывает вчистую. Даже когда ход - на нашей руке. Нарва и Прут убедительно сие доказали. Случайности, скажете? Случайность, повторяемая раз за разом, обращается в традицию. Коренящуюся, несомненно, в темных глубинах народной души, кои надлежит выжечь неумолимым светом беспощадного разума.

Итак, в чем мы нуждаемся? На севере - разве что в отмене Зундских пошлин. Территорий новых не надобно. Ливонских выходцев при дворе столько, что впору задуматься, кто кого завоевал: Россия Ливонию или же Ливония Россию? Итальянцы, которые еще при Иване Третьем Кремль построили и позже много пользы принесли, не пользуются и десятой долей сего влияния. Даже меня к ним причисляя, по рождению.

Коли шведы захотят вернуть потерянное - того, что мы имеем, для обороны достаточно. Возможно, стоит усилить Выборг и Кексгольм, а то завод в Тайболе небезопасен. Сам завод тоже хорошо бы укрепить, но на казенный кошт - неприлично. На свой - тоже нельзя. Если двор будет в Петербурге, иметь в ста верстах от столицы приватную крепость... Государыне, знаете ли, всякое могут нашептать. Подожду пока. Время терпит. Нынешняя Швеция - лишь бледная тень прежней могучей державы.

Далее, Польша. Золотой идеал наших благородных мечтателей. В военном смысле - размякший от гниения труп. Содержит регулярное войско размером в одну неполную дивизию. Конный сброд 'посполитого рушения' можно в счет не брать: в минувшую войну его гоняли и наши, и шведы. Такое же дворянское ополчение, как было в России при отце Петра. Прошлый век. Устарело безвозвратно.

Государство сие славится свободой и веротерпимостью - по тем законам, которые писаны. Однако голова и тело в нем живут врозь. Шляхетский najazd не по королевскому указу совершается. Едва успели похоронить Петра Великого - ошалевшие от счастья и уверенные, что Россия не вступится, кинулись магнаты и шляхта на казачьи земли. Послушать беглецов с Правобережья - волосы дыбом встают! Тысяч двести ушло на нашу сторону, хотя у нас (уж поверьте) жизнь - не мед! В унию загоняли кнутом и саблей. Храм на поле боя при Лесной, поставленный над гробом тысяч православных, павших за отечество, униаты отняли! Я старый вольнодумец, и на восточную церковь смотрю без восторга. Но видит Бог: случись мне оказаться в тех краях с войском - униатского попа, который это сделал, прямо в алтаре повешу. Верю, что Господь мне простит.

Русских поляки презирают - как разбойник ограбленного им растяпу. Ненавидят и боятся - ибо растяпа вырос и сильно в плечах раздался. Того и гляди, свое назад потребует. А там добра - до чертовой матери. От границы верст на пятьсот лежат бывшие русские земли. В бумагах моих, сгинувших в Тайной канцелярии, был анонимный памфлет, напечатанный по-польски, под названием 'Прожект ликвидации Руси'. В нем трактовалось, как бы малороссиянам и белорусцам втеснить польский язык и римскую веру. От сего пашквиля прямо воняло иезуитами. Судя по дальнейшему - слова 'волков христовых' начали обращаться в дела.

Надо б изобрести, как при ближайшем междуцарствии вековую несправедливость исправить - но не вижу путей. Еще при Алексее Михайловиче русский дворянин был во-первых, русский - теперь во-первых, дворянин. Поляк благородного происхождения ему роднее православного хлопа. Боже упаси на права сословия посягнуть! А у соседей что жбан - то пан. В одной восточной половине Польши вдвое больше шляхты, чем в целой России. И по грамотности наши против них - чурки осиновые. Соединить в одном государстве, да в правах уравнять - которые осилят?! Пока людьми считают одних дворян, а мужиков держат за скотину, Речь Посполитую нам не одолеть, как бы слаба она ни была в военном отношении. Пес с нею, пусть пока живет.

На юге Турция, и при ней Крым. Враги наследственные. Злоба их против нас крепка и выдержана, как старое вино. При Петре мы крымцев славно прижали. Ныне от Богородицка до самого лимана стоят на Днепре городки: у каждой переправы. В другую сторону от Каменного затона до Азовского моря - земляной эскарп, с палисадами на важнейших участках и полковыми крепостями через двадцать верст. Линия охраняется денно и нощно, казаками и ландмилицией. Не скажу насчет мыши - или там пеших лазутчиков - а конный чамбул не проскочит. Вместо украин русских и польских, татары добывают живой товар в Грузии и Черкесии. Но смирились ли они?

С Прутского похода прошло (Господи, как время летит!) двадцать лет. С Таванского докончания - шестнадцать. Младенцы, рожденные после той войны, готовы стать воинами. Горячая кровь кипит в юных жилах, степной ветер кружит обритые головы. Старики бают сладкие сказки о былом: о могучем, богатом, счастливом Крыме; о славном хане Девлет-Гирее; о лихом коне, острой сабле и верном луке; о вереницах двуногих скотов, гонимых удалыми джигитами на городские базары; о чистом звоне серебра и упругих бедрах златовласых пленниц... Обо всем, чего лишены молодые по злобе врагов. Другие могли бы поведать о смертоносном русском свинце, о свирепом прищуре узких калмыцких глаз, о рвущих простреленные легкие водах Гнилого моря... Могли, если б восстали из мертвых. Рассказанное о войне живыми - всегда полуправда. Судя по доношениям с границы о ходе происходящих по временам незначительных стычек, в Крыму возросло поколение, готовое воевать. Чтобы обрушиться на линию всею силой, ханскому войску не хватает лишь приказа султана - и поддержки его войск. Ибо легкая кавалерия одна немногое может.

А что султан Махмуд? Он смотрит на политические конъюнктуры. Окажется его держава безопасна со стороны Персии, а венский кайсар и русская падышах-ханум связаны войною в Европе - не упустит отомстить неверным старые обиды и вернуть эйялеты, потерянные незадачливым дядюшкой. Если на то будет воля Аллаха. Что ж, пророком быть легко: пока принц Евгений жив и здоров, воли Аллаха на то не будет. Савоец в свои шестьдесят семь еще вполне бодр. Только вряд ли это надолго. Остальным приближенным Карла Шестого, да и самому императору я бы доверять не стал. Надо строить независимую стратегию.

Империя наша устремляется к теплым морям вдоль русских великих рек, Дона и Днепра. На этих путях (или на продолжении оных) стоят, как рыцари на поединке, две пары городов: Керчь с Азовом и Очаков с Таванском. Первые могут уязвлять друг друга лишь длинным копьем флота; у другой пары дистанция мечевая, если не кинжальная. Очаков и его tete de pont Кинбурн суть последнее уцелевшее звено сухопутной связи между Портой и Крымом. Условно 'сухопутной', ибо устье Днепра не уступит шириною Керченскому проливу. Переправа через него татарского конного войска требует времени столь продолжительного, что всякая внезапность неизбежно будет утрачена. 'Крымский юрт яко змий с перебитым хребтом: живе, а жалити не може', сказал об этом старый мой приятель Петро Щербина. Война может начаться двояким образом: либо турки пожелают исцелить своего домашнего гада, взяв Таванск, либо русские - разрубить окончательно, заняв Очаков. Но девять к одному, что начнется она здесь, где обе крепости ключевые по значению.

Войска на линии состоят из ландмилиции, гарнизонов и пяти малороссийских казачьих полков, именуемых, для отличия от гетманских и согласно подчиненности, губернаторскими. Правобережное казачество, главным образом, в них и влилось. Ландмилиция тоже хорошо пополнилась польскими малороссиянами, но туда казаки неохотно идут: больше хлопы, бежавшие от панщины. В тылу линии, где густота селений позволяет иметь квартиры и провиант, стоит армия генерал-аншефа Вейсбаха, силою до тридцати полков, драгунских и фузилерных. Хозяева сих селений, гетманские и слободские казаки, тоже числятся воинами - только воинская справа их давно ржавеет в пыльных чуланах. Безопасность от набегов окончательно превратила грозную когда-то силу в мирных земледельцев. По справедливости, надо б их уравнять с великороссами в подушном окладе и рекрутских наборах, но политика обязывает льготить приграничные провинции и выжимать все соки из срединных.