Охота на Сталина

Взбив подушку, Волков сунул ее под голову и уставился в потолок комнаты, которую он делил с Гошей Яценко. Несмотря на то, что он тогда здорово двинул ему в зубы, они крепко подружились. В принципе нормальные отношения складывались и с Пашей Иваненко, чего не скажешь о Яне Лутце.

Этот куратор невзлюбил Волкова с того самого первого дня. Именно он и устроил Сергею первую проверку. Наверное, такой проверке подверглись все курсанты, ведь скоро им предстоял выход в город для практических занятий по топографии и ориентированию, но легче от этой мысли ему не стало.

А произошло все так…

Один из двух эстонцев, «добровольно» вступивших в «Волну» и не питавший особых дружеских чувств к новичку, вдруг начал проявлять к нему нешуточный интерес. И ведь грамотно так втирался гад. То сигареткой припрятанной угостит, то чайку предложит, а сам аккуратненько так о доме, о семье расспрашивает. Ну, к этому-то Сергей привык. Его еще у Фон Ортеля (будь он неладен, этот долбанный полковник авиации!) проверяли, перепроверяли. Но все-таки Волков с этим Эйнаром Лилло решил быть поосторожней. И не прогадал. На пятый день их знакомства Эйнар начал разговор о том, что его все тут заколебало, что он хочет домой и все такое. В общем, начал ныть. Сергей на это никак не отреагировал. Нытик приободрился и закинул удочку на предмет самоволки. Ноль реакции. Тогда Эйнар предложил сбежать, а заодно написать письмо насчет этой конторы куда следует.

Сергей уже знал, что будет дальше. Согласись он, его обезображенный труп вскорости найдут где-нибудь в овраге, а то и вовсе не найдут. Промолчи он, так этот паршивец начнет его шантажировать тем, что он вовремя не доложил об их разговоре начальству и он, Волков, погрязнет в водовороте лжи и обмана. Нет, нужно действовать. Страшно конечно, но что делать.

«Поговорить по душам» Сергей решил со «святым Дейвом». Тот был не таким страшным, как Лутц и своей мягкостью и почти отеческим отношением к курсантам располагал к откровенной беседе.

— Ты не переживай, разберемся, — Томсон отхлебнул из стакана крепко заваренный чай и улыбнулся. — Иди спокойно работай. Что у вас сейчас, радиодело?

— Шифрование.

— Ну вот и иди к Серебрякову глаза ломать, — Девид рассмеялся, и от этого беззаботного смеха у Сергея на душе отлегло. Он вышел из кабинета с вывеской «Начфин» на двери и уже было направился к лестнице, когда вспомнил, что забыл возле умывальников в санузле тетрадь с конспектами. Вообще-то выносить какие-либо записи из «красного уголка», где у них проходили все занятия, было запрещено, но слишком уж тяжело ему давалось это шифровальное дело и Волков нет-нет, да и брал с собой свои записи почитать перед сном.

Выходя из санузла Сергей заметил как практически бесшумно в кабинет «Начфина» проскользнул Эйнар.

Бля, сейчас свою версию задвигать начнет, сученок. Надо послушать, что он там напоет.

Волков снял кеды и на цыпочках пересек коридор, прижался ухом к окрашенной масляной краской двери и затаился.

Ни хрена не слышно. Может, через окно попробовать? Все-таки первый этаж.

Одев обратно кеды, он, стараясь не шуметь, отодвинул шпингалеты окна, находящегося в торце коридора и выбрался наружу. Конец марта не располагал к прогулкам в легком спортивном костюме и кедах на босу ногу, но Волкова это не остановило. Снег почти весь уже сошел, и в сгущающихся в окрестностях Тимирязевского лесопарка сумерках, крадущегося вдоль стены человека в синем костюме заметить можно было разве что метров с трех.

Ему повезло. Форточка в кабинет Томсона была открыта и до Сергея почти сразу же донесся обрывок фразы, брошенной как всегда раздраженным Лутцем.

— … что этого недостаточно. Необходимо еще раз его проверить.

— А почему мы должны проверять Орловского как-то по особому, только потому, что он тебе не нравиться, Ян?

Сергей насторожился. Виктор Алексеевич Орловский — это его новое имя, к которому он еще не успел привыкнуть.

— Дело не в этом. Мне с Орловским детей не окрещивать, — ответил Лутц.

— Не крестить, — поправил его Томсон.

— Да. Просто слишком уж он матерый какой-то. Из самолета почти всех пришлось выкидывать, а он сам сиганул. А стреляет как? А на рукопашной Челидзе, нашего лучшего борца уложил.

— Не забывай, что у парня уже есть навыки оперативной работы, полученные в шайке-лейке Фон Ортеля. Да еще два года курсов красных командиров. Ты чего его с другими сравниваешь? Вон этот из Закарпатья в самолете вообще обосрался и болтался на парашюте как настоящий мешок с дерьмом.

В комнате засмеялись.

— Скажи, Эйнар, как тебе показался Орловский? — обратился к Лилло Томсон.

— Осторожный такой, — ответил стукач и выругался по-эстонски.

— Вот видишь! — Лутц видимо встал, потому что сначала послышался звук отодвигаемого стула, а потом скрип половиц. На облезлый куст шиповника легла тень. Виктор Орловский прижался спиной к холодной стене.

— Вижу, — необычно жестким голосом ответил Девид, — вижу, что ты становишься таким же параноиком, как и нынешние чекисты после так называемого «подарка» Шеленберга.

Сергей начал потихоньку перемещаться вдоль стены в сторону угла здания. Конечно, он мог услышать еще много интересного, но перспектива заработать воспаление легких ему не улыбалась, да и занятия по шифровке вот-вот должны были начаться. Но главное он услышал — первый экзамен пройден. Последнее, что донеслось до него через открытую форточку это слова про какого-то ежика и взрыв хохота после слова «педрила».

Волкову-Оловскому было не до смеха. Сейчас он лежал на кушетке, уставившись в потолок. Он с недавних пор привык не удивляться ничему, но само существование ДСО «Волна», фактически настоящего подрывного разведывательного центра под самым носом у всесильного НКВД не могло не поражать. Та легкость, с которой люди Ульриха фон Ортеля в прошлом году организовали ему побег из Усть-Илимского лагеря, сразу навела его на мысли, что не все чисто в рядах нашей пролетарской карательной организации. Но чтоб до такой степени…

— Дрыхнешь? — Гоша вошел в комнату, прижимая к животу небольшой газетный сверток. — Значит сальцо я один хавать буду.

— Черта лысого, — его сосед встал с койки. — Откуда взял?

— Да есть тут один хохол из службы обеспечения, — Яценко положил сверток на стол и принялся его разворачивать. — У него на пачку «казбека» выменял. Это такой жук, у него все есть. Барыга.

— Хохлы, они все такие.

— Не скажи Вить, — Гоша ухмыльнулся. — Я ведь не такой.

— Эх, сейчас бы водочки…

— Размечтался! Я даже хлебушка достать не смог. Там около столовой эти прибалтийские блатные чмыри крутились. Вмиг начальству настучали бы.

— Про город ничего не слышно?

— А что город? Послезавтра вас, молодняк, на ориентирование погонят. Сначала всей толпой, как пионеров в зоопарк, а потом разобьют на пары. Я все это уже проходил. Фигня.

— Ну фигня не фигня, а я например с удовольствием прогулялся бы. Запарился здесь третью неделю кантоваться. Только на прыжки и выезжаем.

— А чего тебе? Тепло, светло и мухи не кусают. Или там, в Москве у тебя интерес какой? — Гоша проглотил ломик тонко нарезанного сала и посмотрел на Орловского.

Тот поджал губы.

— Баба? Угадал ведь? — Яценко заржал. — Смотри, у нас с этим строго. О всяких потусторонних связях надо незамедлительно докладывать начальству.

— Да нет никаких связей, — Виктор вспомнил Зою с Пресни, на которую заглядывался еще в бытность свою Волковым.

ЗИС шестнадцатый лихо вывернул в Лаврский переулок и затормозил у булочной, вытряхнув из пассажиров остатки сна.

— Орловский и Сидельников на выход, — простужено прохрипел Максим Петрович Савостьянов, числившийся в «Волне» художником, а на деле ведущий курс топографии.

Виктор соскочил с подножки и принялся разминать ноги в ожидании, когда из автобуса выберется Колька Сидельников.