Усни, красавица

Через пять минут, Лидочка как раз мыла чашки и рюмки, позвонил Шустов.

– Извините за беспокойство, – сказал он. – Вы меня узнаете?

– Теперь я узнаю вас даже среди ночи по двум словам.

– По каким словам? – не понял сыщик.

– По любым словам, – ответила Лидочка.

– Понятно. Какие-нибудь инциденты были?

– Вы имеете в виду покушения на меня или инциденты вообще?

Шустов не стал уточнять.

– А как комендант? – спросил он.

– Вы его пугнули?

– Я никогда никого не пугаю.

– Но вы сказали ему, что вам известно, что только он знает про номер машины.

– Может быть, – сказал Шустов, словно судьба Лидочки его уже не так волновала. – Но если у вас есть три минуты, то расскажите, что за история с вашим звонком Елене Флотской?

– Какая история?

– Вы давно знаете ее?

– Я ее вообще не знаю.

– Мне что, зайти к вам и взять у вас показания?

– Андрей Львович, мы с вами уже неплохо знакомы, – сказала Лидочка. – Вы же знаете, что я не отношусь к преступным личностям.

– Это мало о ком можно сказать с уверенностью, – ответил Шустов, и Лидочка не знала, шутит он на этот раз или нет.

– Но мне кажется, что я к этой категории не отношусь, – упрямо повторила Лидочка.

– Вам лучше знать.

– Если у вас есть лишнее время, то приходите, снимите с меня показания. Но я думаю, что на этом этапе вам лучше заняться другими делами.

– Почему?

– Потому что мне достаточно двух минут, чтобы рассказать вам всю правду и только правду.

– Хорошо. Говорите, а потом я решу, что с вами делать.

– Вас смущает, что я прохожу сразу по двум делам?

– Это только у меня, – пояснил Шустов. – А сколько еще следователей и сыщиков вами занимаются?

– Вы будете слушать?

– Уже слушаю.

– Мой дед – археолог, – сказала Лидочка. – В свое время, когда вас и на свете не было, он попросил некую Маргариту Потапову, она же Маргарита Флотская, взять на хранение шкатулку с бумагами и археологическими находками, интересными и ценными лишь для моего деда. Вы меня слушаете?

– Внимательно слушаю. Продолжайте.

– Мой муж тоже археолог и занимается теми же проблемами. Так что записи и материалы ему очень нужны. Но Маргариту Потапову арестовали в сорок первом году, и следы ее затерялись.

– Отдали черепки в безопасное место! – фыркнул лейтенант. – Лучше бы обратно в землю закопали.

– Ну вот, они не могли оценить грядущих опасностей. Им казалось, что Маргарита – вне опасности. Ее муж был заместителем наркома и членом ЦК.

– Таких-то в первую очередь и ликвидировали.

– Он был верным сталинцем!

– И что же?

– Я с вами не спорю. Я просто объясняю вам ситуацию. Мы долго искали следы Маргариты Потаповой или ее родственников. И вот совсем недавно мне удалось узнать, что дочь Маргариты – Татьяна Иосифовна Флотская жива и живет под Москвой. И вчера я к ней поехала.

– Куда?

– На станцию Переделкино. Там несколько дач выделено для членов «Мемориала». Кстати, когда я туда ездила, за мной и гонялся этот самый бандит, о котором я вам рассказывала.

– Что же вы мне сразу не сказали, к кому ездили?

– А разве кто-нибудь из нас мог подозревать, что ее дочка покончит с собой?

– Откуда вы знаете, что она покончила с собой?

– Никакой в этом тайны и никакого заговора нет, – ответила Лидочка, которой не хотелось тратить силы на убеждение милиционера. – Вчера на даче я была вместе с Соней Пищик, подругой Алены Флотской. Она как раз приехала к Татьяне Иосифовне, чтобы поделиться своей тревогой. Она беспокоилась, что у Алены… как это сказать?

– Депрессия, – подсказала Сонечка, которая стояла в дверях спальни. Она, оказывается, услышала разговор и поднялась. – Депрессия, только я не думаю, что надо обсуждать мои дела с милицией.

Она явно догадалась, с кем говорит Лидочка, и была настолько разгневана, что густо покраснела.

– Она у вас, – догадался лейтенант: видно, телефон хорошо работал. – Она не велит вам со мной разговаривать.

Почему-то милиционеру это показалось забавным.

Соня хлопнула дверью и удалилась в большую комнату. Лидочке было неловко – хоть она и не сказала милиционеру ничего такого, что могло бы повредить Соне, но, может быть, вообще ничего не следовало говорить?

– Кстати, – сказал лейтенант, – хоть мы с вами еще об этом побеседуем – вы когда вчера уехали с дачи?

– Это не телефонный разговор.

– Мне некогда сейчас оформлять документы. Может быть, от быстроты зависит расследование.

– А разве Алена не покончила с собой?

– Вернее всего, она покончила с собой, но в таких случаях мы всегда проводим экспертизу и допрашиваем свидетелей.

– Даже когда эксперт уволился в коммерческую организацию, а лимитов на пленку не дали.

– Ваша ирония неуместна, – ответил лейтенант, который, видно, подслушал эту фразу в каком-то сериале с претензией на элитарность. – Вы не ответили на мой вопрос.

– Я уехала в темноте, было часов семь, даже больше семи.

– А гражданка Пищик?

– Позвать Соню к телефону?

– Передайте ей трубку.

Лидочка положила трубку на столик и позвала Соню. Та появилась почти мгновенно, словно стояла под самой дверью.

– Лейтенант Шустов хочет тебе что-то сказать.

– Еще чего не хватало! – заявила Соня, но трубку взяла.

Чтобы не подслушивать, Лидочка ушла из комнаты. На столике перед диваном стояли две рюмки – одна, Лидочкина, была лишь пригублена. Лида допила коньяк.

Вскоре в комнату вернулась Соня. Она была еще сердита, но гнев ее угас.

– Завтра просил меня к нему прийти.

– Это его работа.

– Да что ты все о работе, о работе! Они все садисты! Ты не знаешь, какими похотливыми глазами он на меня сегодня глядел. Совершенный козел.

Лейтенант не показался Лидочке совершенным козлом, но спорить она не стала.

– Он еще требует, чтобы я ехала к Татьяне. Еще чего не хватало! Может, ты съездишь?

– Но ведь договорились, что ей можно позвонить.

– А он говорит, что звонить бесчеловечно. А разве человечно, если она услышит эту новость из моих уст? После моих просьб! После того, как я ее умоляла позвонить Алене! Ведь я считаю, что Татьяна – потенциальная убийца своей дочери. Если бы она вовремя поддержала дочь, Алена осталась бы жива. Можно я еще себе налью?

Выпив очередную рюмку коньяку, Соня задумалась.

– Самое обидное – ты даже не представляешь, насколько обидно, – произнесла она, почесывая толстое колено, обтянутое черным шерстяным чулком, – что этот козел почувствовал облегчение. Вот бы не хотела! Ты понимаешь, что Аленка пошла на это, чтобы его наказать. Я клянусь тебе, что она его наказать хотела. Чтобы он зарыдал, понимаешь, опомнился, понял, что он натворил, какого человека убил! А знаешь, что получится? Он утрется и пойдет дальше, даже вздохнет с облегчением. Из всех подлых мужиков – он самый подлый.

– Соня, я же ничего не знаю, – перебила ее монолог Лидочка. – Ты говоришь мне о ком-то, словно я с ним знакома.

– Ты права. Я вижу в тебе подругу, как будто мы тысячу лет знакомы.

– Так о ком ты говорила?

– Об Олеге. Об Осетрове. Об этом партийном ошметке.

– Знаешь что, Соня, – заявила Лидочка. – У меня от вас всех голова идет кругом. Еще вчера утром я была обыкновенной женщиной и не участвовала в смертях, убийствах и покушениях. Сейчас – я в центре какой-то гигантской интриги…

– Не преувеличивай. Никакой интриги нет.

– Лейтенант Шустов другого мнения.

– Твой лейтенант – козел и садист. Я тебе говорю со всей откровенностью. В отличие от тебя я знаю мужчин.

– Меня не интересуют мужчины, – сказала Лидочка. – Мне была нужна шкатулка.

– Лида, я должна тебе сказать, что у тебя типичная вязкость сознания. Для тебя шкатулка важнее человеческих судеб. Стоит твоя шкатулка у Алены. И всегда стояла. Ее Аленке бабка Маргарита отдала. Но я не хотела говорить при старухе…

– При ком?

– При Татьяне Иосифовне. Она жадная, как Гобсек. Если бы я при ней сказала, что шкатулка стоит у Алены на комоде, она бы бросилась получать ее через суд. Все же карельская береза!