В обход черной кошки

«Я безумно рад, что вы нашлись. Я просто чувствую себя обезглавленным — такую натурщицу увели!..» «Еще не вечер, — покраснев тихо сказала Марина. — Если князь позволит, я могу и позировать.» «А что теперь-то терять? — резонно заметил Мухин. — Лувр десятки тысяч ежедневно посещают, не говоря об интернете. Мы в первый же час в Палестине напоролись на этот же портрет в доме губернатора. Так что князь разрешает. Но, естественно, никаких альковных отношений. Я человек теперь южный, горячий. Убью и не замечу даже.»

Изображение друзей исчезло. На фоне выгоревшей редкой травы паслись черные козы — любимое арабское домашнее животное, способное удивительно ловко выискивать и пожирать все зеленые побеги, оставляя пустыню пустыней…

Глава 8

Счастливые и влюбленные Мухины катили по притихшей в ожидании субботы роскошной столице Израиля. Марина назло зимнему сезону одела открытую кофточку — ну и пусть, что декабрь, что мы, не в Африке что ли! Перебивая друг друга, они ехидничали по поводу освещения газетами последних событий.

Левые, естественно всю победу и заключенные мирные договоры с соседями приписали начатому их покойным кумиром мирному процессу. Правые, в свою очередь, считали, что только их многолетняя неуступчивость сломила арабский экстремизм. Народ все заслуги в достижении победы над агрессорами приписал славному ЦАХАЛу, неподражаемой израильской военной науке и промышленности, создавшим такие шагающие боевые машины. Естественно, ни о Фридмане, ни, тем более, о Мухине, в газетах не было и речи. В главных героях ходил тот самый генерал Бени Шайзер, которого едва не пришиб у Фридманов князь Андрей. Сам Мухин нисколько не обижался — дело сделано, полюбившаяся ему страна и ее такой славный и добрый народ спасены. Мир установлен надолго: кто же посмеет обидеть хозяина таких несекомых!

По дороге к Стене плача Мухин, сверяясь с картой, чуть заблудился. «По-моему, — сказал он, — вот этот путь самый короткий.» «А там есть проезд? — засомневалась Марина. — Смотри, полицейские какое-то заграждение тащат.» «Так ведь пока-то заслона нету.» И он нажал на газ, убедившись по табличке на английском, что шоссе Бар-Илан — кратчайший путь к цели.

Неожиданно, сразу с трех сторон к их машине высыпали странные личности в длинных черных плащах и шляпах, поперек дороги упал деревянный столб, а сгущающаяся черная толпа, яростно тряся в окна пейсами и скаля зубы, что-то злобно кричала, повторяя с визгом слово «Шабес!»

Мухин приоткрыл окно, пытаясь объясниться по-английски, но слова были бесполезны: вокруг орали. Кто-то сунул неправдоподобно бледную, но удивительно цепкую руку в щель окна, схватив князя за волосы. Андрей ударил по этой бесплотной руке, она выскользнула, щель удалось закрыть, но по крыше уже колотили чем-то тяжелым. На ветровое стекло сыпали какой-то мусор, вокруг было столько ярости и лихорадочного возбуждения, что прижавшаяся к Мухину Марина прошептала: «Они сейчас просто растерзают нас… Как плотоядно этот святоша смотрит на мою грудь, прямо как тот бандит в Ленинграде… У тебя спираль наготове?»

«С ума ты сошла! Это же те самые евреи, ради которых я потратил двести миллионов… Надо объяснить… это же набожные люди… Кто-то из них должен понимать по-английски!..»

Но никто и не собирался их выслушивать. Они не понимали ни на одном человеческом языке. Никто ни о чем и не собирался спрашивать. Им и так с Мухиными было все ясно… Едет в шабат, да еще с какой-то полуголой гойкой по нашему кварталу, бей! Типичная психология погромщика… Машину начали раскачивать все сильнее, пытаясь опрокинуть. Марина ударилась лбом о зеркало.

Кровь на лице юной прекрасной жены убедила Мухина мгновенно. Он приоткрыл окно, вмазал пудовым кулаком между яростно качающимися пейсами. Хилый ортодокс упал на руки толпы и мгновенно испустил свой высокий дух. Тотчас по стеклам и крыше загрохотали камни, внутрь салона посыпались стекла. По открытой руке Марины потекла струйка крови. Отбросив последние сомнения, Мухин нажал курок спирали…

«Господи, да как же вы попали в Иерусалим? И кто на вас напал? — причитала миссис Джефферсон, пока генерал по телефону распекал свою службу безопасности, а Мэгги квалифицированно накладывала пластырь на лоб и руку Марины. — Говорил же вам сэр Артур, что эти арабы очень опасны.»

«Да все обошлось, — криво улыбалась украшенная шишкой и ссадиной на лбу Марина. — Просто князь жить не может без острых ощущений…» «Позвольте, — бушевал генерал. — Вы должны подробно рассказать об этом нападении. Вы запомнили хоть одного араба?» «Почему вы решили, что это были арабы, — так же криво улыбнулся Мухин с вырванным надо лбом клоком волос. И неосторожно добавил: — А если это были евреи?»

«Что?! — побагровел губернатор. — Ж-жиды? Быть того не может! Вы слышали когда-нибудь в России, чтобы жиды хоть на кого-нибудь нападали? Впрочем… Позвольте, позвольте, ваша светлость, а где ваш сионист, этот странный облезлый субъект в идиотских очках? Да уж не он ли на вас своих бело-голубых жидов натравил?..» «Ну, что вы, — испугалась Марина. — Он сам едва унес ноги. Мы даже не знаем, где он теперь.» «Я узнаю, — зловеще произнес сэр Джеферсон. — Уж его-то я точно найду. И он мне расскажет все… Если это евреи, то это были его люди. Националисты. Вы же помните, он мне с самого начала не понравился!»

«Ваше превосходительство, — тихо сказал Мухин. — Успокойтесь. Мистер Фридман ни в чем не виноват. А я нипочем не отличу вашего еврея от вашего араба. Вот вы можете отличить чеченца от осетина? Даже я не могу, хотя и тот и другой — жители Кавказа. И с любым из них лучше в этом русском вроде бы краю не встречаться на узкой горной тропе. А вам за все спасибо. Дела мои в Палестине закончены. Найдете доктора Фридмана — помогите добраться до Петрограда. Позвольте ручку, миссис Джеферсон. И вы мисс. Честь имею, генерал.» «Нет уж, нет. Никаких такси больше. Я сам отвезу вас на базу, — генерал поправил жесткие рыжие усы и добавил: — Прошу, господа, в мою машину.»

Мухин закрыл окна авиетки, морщась и крутя головой, отгоняя недобрые воспоминания, постучал по клавишам и откинулся на сидение рядом с вжавшейся в его плечо Мариной. «Прости меня, дорогая. Наш медовый месяц мы продолжим только в цивилизованных странах, обещаю…» Она молча крепко поцеловала мужа. Авиетка, оставив на земле стремительно уменьшающегося генерала, потом Тель-Авив, потом Палестину, вышла в космос и понеслась на север.

Через час, приняв ванну, Мухины вкусно обедали у камина. За окнами кружила балтийская сырая декабрьская метель. Сияла огнями рождественская елка. «По-моему, — тихо сказала мужу в ухо Марина, — нам как раз пора во-он туда,»- она показала на спальню и медленно, как шубу на витрине, сняла купальный халат…

«Что это ты без конца смеешься? — спросил он, когда они в очередной раз обессиленно откинулись на подушки. — Заметно нарушение прически?» «Да нет, просто как раз в самый интересный момент ты вдруг мне то лоб, то руку заденешь, я, естественно, дергаюсь, а ты так неправильно мило это воспринимаешь, что мне жаль, что на мне только две ранки.»

«Это поправимо, — серьезно сказал Мухин. — Знаешь, в начале века был такой остроумный журнал «Сатирикон.» И вот начинающая поэтесса пишет туда стихи: «Я хочу мучений беспощадных, я хочу… каких-то там побоев, я хочу когтей на теле жадных…» «Напечатали?» «Нет, но зато пригласили: приходите в редакцию — что сможем — сделаем!..» Марина звонко хохотала прямо ему в лицо, перебирая волосы около вырванной пряди.

Потом лицо ее как-то сразу, что всегда неприятно удивляло Мухина, помрачнело: «Андрей, а что теперь они сделают с Ароном?» «Он-то при чем, он был в Хайфе, пока мы отбивались от погромщиков в Иерусалиме. И мы поступили правильно! Весь цивилизованный всегда мир физически уничтожал погромщиков. Иного пути их обуздания нет. И наша русская полиция после революции перевоспитывала наследственных погромщиков в Малороссии именно пулеметами. Да у нас и не было выбора. Не мог же я отдать тебя им на растерзание и самому отдаться на их волю! Хорошо хоть, что они сразу отпрянули от нас, и я задел спиралью одного-двух, что были с поднятыми камнями, а не десяток, как в Ленинграде.»