В обход черной кошки

На экране крупным планом было искаженное ужасом бледное до синевы лицо Марины с судорожно суживающимися огромными глазами, устремленными в серое морщинистое ухмыляющееся лицо фиксатого главаря, впившегося нежадным шарящим взглядом. Ничего себе, красавица, могла себе позволить подумать СЕЙЧАС Марина.

«Нашим операторам удалось отснять уникальные кадры. Я бы сказал, кадры сенсации века!.. Как вы видите, бандиты профессионально лишают иностранцев-мужчин всякой возможности защитить свою женщину, которой явно грозит похищение с самыми непредсказуемыми последствиями. Видите, они уже подгоняют микроавтобус. И тут, внимание! Из-под галстука одного из мужчин вылетает фиолетовое пламя, напоминающее оружие из голливудской фантастики, мгновенно сжигающее голову бандита… Наш корреспондент вынужден был упасть на землю, прямо в снег, чтобы избежать случайной пули или этого жуткого луча, а потому мы не покажем вам, как неизвестные — оба мужчины и женщина — сожгли остальных, всех шестерых. Вот как выглядели трупы после применения фиолетового луча, а это все, что осталось от автобуса. Но главная сенсация впереди. Смотрите, смотрите! Они что-то лихорадочно глотают и исчезают — растворяются в воздухе!! Это не коллаж, это хроникальные съемки! Впервые вы видели посланцев других миров! Иного объяснения просто и быть не может! И теперь мы знаем, на что они способны. Прокомментировать события у Финляндского вокзала мы попросили известного уфолога…»

«Больше ты туда не поедешь! — закричала Жанна, едва живая от ужаса, обнимая и целуя мужа. — Хватит! Они же вас чуть не убили. Секунда — и пуля в живот…» «Папка, ты не просто гений, ты герой! — восторженно кричала Кира, обнимая Арона с другой стороны. Ты же по ним тоже стрелял?» «А что оставалось делать? У них у всех наверняка были пистолеты!» «А я? — обиделась Марина. — Я тоже стреляла. Жаль только, что этого фиксатого убил Андрей, а не я! Даже не передать, что у него было в глазах… Вы не представляете, что за взгляд!.. А какая вонь из пасти! Всю жизнь будет мне сниться. Ну и подонок! А полиция! Я сама видела, как полицейский, улыбаясь, пропустил этот микроавтобус, который шел явно за мной, даже прохожим приказывал посторониться…»

Дело плохо, — говорил Арон Андрею, когда они шли по вечерней Набережной, наслаждаясь шумом черного в ночи прибоя. — Теперь нас легко опознать. Одна надежда — израильтяне русские программы не смотрят, а уж с олим мы общий язык найдем, если кто-то пристанет…» «Израильтяне? Олим? — удивился Мухин. — Я так понимал, что вы все тут один народ — израильтяне? Выходит наши жиды и в Израиле — жиды?» «Почти, но другой родины у нас нет. Нашу прежнюю страну ты уже видел. Ты бы предпочел ее Израилю? Вот видишь. Тем более, что это деление — только на эмоциональном уровне. Мы фактически — равноправные русскоязычные израильтяне.»

«Вот и я только что об этом спрашивала у Жанночки и Кирочки… — сказала догнавшая их с женщинами Марина. — Господи, как мне нравится, что вы тут все на «ты», по именам и имена произносите так ласково… Так вот я услышала последнюю твою фразу, Арон-чик, о русскоязычных. Такое впечатление, во всяком случае, здесь на Набережной, что русских чуть не половина. Сплошной русский говор. Откуда они все здесь?» «Сейчас я вам все расскажу, Мариночка, — заторопилась Кира. — А мужчины пусть следят, чтобы вас никто не опознал после передачи. Конечно, вам в Израиле похищение не грозит, но лучше без приключений. Завтра на пляж поедем, это и будут сильные ощущения — купание в море в декабре, как вам такой парадокс? Так вот. Мы все родились в Ленинграде и жили там до…»

«А как же ты представишь меня своим высоким израильским военным?» — продолжал между тем Мухин. «Так и представлю. Я вчера ухитрился записать этот эпизод у Финляндского вокзала на видео. Открою все карты, иначе вообще говорить не будут.» «А нам с Мариной не грозит, скажем, интернирование и так далее?..» «Таблетка всегда при вас. Кроме того, я вам дал по капсуле. Достаточно ее раскусить — и вы у генерала Джефферсона. То-то он обрадуется, небось уже обыскался, бедняга,» — захохотал Арон.

На них даже не оглянулись. Тут все вели себя так раскованно, как Мухин не видел никогда и нигде, даже в Северо-американских штатах, где публика удивительно напоминала израильскую. Им всем больше бы пристало общаться по-английски, подумал он, чем по-русски или на этом, как его, иврите. Он давно не получал такого удовольствия от прогулки по заграничному городу.

Глава 5

Лейканд избегал давать интервью, что было совершенно на него не похоже. Успех был ошеломляющим даже для «русского Рембрандта». Обе представленные им на всемирную выставку «Живопись века. Париж 1999» разделили первое-второе место.

Если картина, названная «Свобода выбора» привела к тому, что изображенная на ней нагой юная княгиня Мухина тотчас была коронована «женщиной века», то название другого портрета «Свобода зла» вызвала у Матвеева-натурщика такое бешенство, что полиция предложила Вячеславу Абрамовичу телохранителей. Заказы сыпались со всех сторон. Барон Шустер не успевал отбиваться от предложений титулированных особ женского пола позировать нагими великому Лейканду. В Европе начался какой-то психоз. Нудисты объявили, что их идеология — судьба наступающего века. Прошло сразу несколько нудистских свадеб, прошли даже нудистские похороны… Все это смаковалось бесчисленными «лейкандоведами», но ничто не интересовало живого классика.

Он весь был под гипнозом задуманной тогда в студии картины. Бесчисленные варианты, эскизы, которые он никому не показывал, потрясающие находки в деталях буквально сводили его с ума.

Шустер продал Лувру «Свободу выбора» за десять миллионов золотых рублей, а Русскому музею «Свободу зла.» за два миллиона. Коммунисты объявили Лейканда вечным почетным членом антифашистского комитета их партии.

А он думал только о том, каким бы чудом можно было вернуть Марину в свою студию и сделать соисполнительницей его замыслов, тайных пока даже для барона.

«Найди себе другую натурщицу, Славуле, — говорила ему на идиш по видеотелефону любимая бабушка из Житомира, единственный в мире человек, с которым Лейканд был совершенно откровенен и всегда делился замыслами. — Зачем тебе эта полугойка из пасмурного Петрограда. Приезжай сюда на твою прекрасную родину, в нашу еврейскую солнечную Малороссию. Проедь по городам и местечкам, где живут десять миллионов евреев. И ты найдешь для своих нечестивых замыслов такую белую и пышную ашейне мейделе, что твоя северная красавица просто умрет от зависти к ней прямо перед твоей картиной…»

Но не помогала и бабушка. Не привлекала поездка в миллионный Житомир и двухмиллионный Гомель в поисках красавицы-натурщицы, согласной на все ради появления на полотне Лейканда. Он отказался даже от презентации картин, проводил время в винных подвалах Парижа. И вино тоже не помогало.

Зачем, на кой дьявол вообще надо было ему ее знакомить с Мухиным!?

Он без конца прокручивал в мозгу сцену в ресторане и воображал, как Марина могла стать его содержанкой, рабыней, готовой позировать в любой картине, лишь бы он платил ей хоть чуть больше, чем Гоги Шелкадзе. Теперь она — княгиня, совладелица мухинских трех миллиардов золотых рублей. Что он, во всем своем блеске всемирной славы, по сравнению с богачом и красавцем Мухиным!

Тем более, что молодожены вообще вдруг куда-то исчезли из Петрограда.

«Их просто НЕТ НИ НА ЗЕМЛЕ, НИ В ОБИТАЕМОМ КОСМОСЕ», — растерянно развел руками смущенный чиновник вездесущего Интерпола, загоревшийся найти Мухиных за обещание представить его ЖЕНЩИНЕ ВЕКА.

«Как это? — испугался Вячеслав Абрамович. — Умерли? Оба?» «Умерли? Не думаю. Мухину еще в детстве вживлен индикатор, по которому его можно было бы разыскать даже и под землей, в могиле. Но и там… и там его нет… Первый случай в моей двадцатилетней практике, месье… Сожалею и стыжусь…»

Фридман, понял художник. Их увез к себе в Израиль этот странный дылда. Сейчас Марина и князь у него в гостях…