СТАНЦИЯ МОРТУИС

   - Идет, - после небольшой заминки согласился Антон.

   X X X

   Окном моя комнатушка - мой персональный оазис родительской квартиры, - выглядывала не на улицу или во двор, а чуть ли не упиралась в торец соседнего корпуса. Не стой тот у меня под носом, выглядеть бы моей уютной обители чуток попривлекательней, а историю моей жизни пришлось бы, наверное, переписывать заново.

   Соседний дом, на зависть многим, был весьма добротным строением, приютившим, подобно нашему, в своем чреве наряду с обычными жильцами и таких, кто свободно мог быть отнесен к категории "красных князей" республиканского масштаба. Он был поновее, повыше и подлиннее нашего (восемь этажей против пяти и четыре подъезда против наших двух), а в общем, оба дома казались достойными друг друга соседями - несколько тяжеловатые на вид, они привлекали содержанием: квартиры тут были просторными, потолки в них - высокими, лестницы - пологими и широкими, разве что ковровых дорожек недоставало, а заставленный гаражами длинный общий двор и - что занимательно - подъезды обоих корпусов убирались регулярно и за недорогую плату. Одним словом, в те годы здесь жилось, по сравнению с другими районами города, неплохо. Конечно, за последние десятилетия списки здешних жильцов претерпели кое-какие изменения. Кто-то скончался, кто-то родился, кто-то сошел со сцены, кое-кого "сошли", кто-то, предварительно обеднев, продал свою квартиру, а кое-кто, разъехавшись с бывшей супругой (или супругом) сменил привычные "хоромы" на жилище поскромней. Поскольку "красных князей" всегда полагалось немного "разбавлять" интеллигенцией и передовиками производства, здесь получили прописку и наши с Антоном родители, таким вот образом и очутились мы среди тех, которым было принято немного, но завидовать. У завистников, бывало, водились деньжата, а квартирный вопрос настоятельно требовал решения. Вскрыв тугую мошну такой завистник довольно легко мог найти потомственного, но живущего со своей семьей чуть-ли не впроголодь завшивевшего интеллигента, или же "красного князька" рангом помельче, и предложить тем весьма выгодные условия квартирного обмена. Как раз в пору нашего взросления, - а учились мы тогда, помнится, в классе эдак седьмом, - именно таким макаром в соседний дом вселилась одна весьма примечательная личность.

   Примечательной было прежде всего ее внешность. Полное румяное лицо его украшали пышные бальзаковские усы, над ними с полным сознанием своего превосходства устроился крупный, мясистый нос, под высоким лбом расположились широко посаженные и чуть выпученные, словно от вечного удивления, глаза; густая шевелюра пока не выказывала признаков поседения или облысения, и только свисавшая над округлым животом жирная, почти женская грудь, наводила на грустные размышления о вреде малоподвижного образа жизни. Видимо, этот человек и сам сознавал всю пагубность гиподинамии, так как его частенько можно было видеть облаченным в адидасовский (что по тем временам считалось почти недоступной роскошью) спортивный костюм. И он не только красовался им перед соседями, о нет! Мне приходилось видеть его бегающим трусцой в ближайшем скверике; в нашем городе такое было как-то не принято, считалось не вполне солидным занятием, но он, как видно, не страшился таким образом подрывать в глазах соседей свой престиж. Этот человек заботился о своем здоровье и хотя грубые законы деловой жизни вынудили его привыкнуть к весьма обильным возлияниям, он, по мере сил и возможностей, пытался обеспечить себе спокойную и долгую старость. В описываемый отрезок времени ему уже исполнилось сорок полновесных лет, но он все еще был холост, хотя и не терял надежды обрести семейное счастье, так как время от времени среди соседей распространялись слухи об очередной отвергнутой им невесте. В такие дни жильцы делились на два лагеря. Представители первого, в нем преобладали пожилые матроны и не очень пожилые и весьма премиленькие женушки, судача между собой, обзывали невесту дурехой и глупышкой, не способной удержать завидного жениха и упускающей счастье, само плывущее в руки, а представители второго - преимущественно мужчины среднего возраста с высшим образованием, понимающе подмигивали друг другу при встречах, как бы громогласно провозглашая, что не в деньгах все-таки счастье. Но это не мешало тем же мужчинам обращаться к нему не по имени, или - даже более фамильярно - только по отчеству (в русской, как и сейчас принято в Грузии, транскрипции), а лишь по прозвищу. Хозяин - вот какая за ним закрепилась кличка, и, надо сказать, она так пришлась ему по душе и он с такой радостью откликался на нее, что довольно скоро все позабыли его настоящее имя. И даже дворовые пацаны, а к их числу тогда относились и я с Антоном, обращались к нему именно так. Позже, познакомившись с ним поближе, мы изобрели для него другую кличку - Весельчак, но употребляли ее только в наших приватных разговорах, на то у нас были свои причины.

   Денег у Хозяина, по всему было заметно, куры не клевали. Перебравшись в мир иной преклонных лет его родители, оставили ему в наследство большущую, но древнюю квартиру в малопрестижном районе города, которую он и сменил потом на новую - в нашем доме. Единственная сестра его, как мы после узнали, выйдя замуж на жилплощадь никогда не претендовала, тем более, что Хозяин, по собственным его словам, всегда помогал ее семье как мог. А мог он многое. Был он в ту пору счастливым обладателем большой редкости - роскошного черного "Мерседеса", а также кирпичного двухэтажного дома в Цхнети, что создавало ему незапятнанную репутацию делового человека, которому законы нипочем. Хотя он жил один, но все видели, что его частенько (и полагаю, не вполне бескорыстно), навещали многочисленные родственники. Кроме того - это следовало из его же хвастливых рассказов - он нередко покидал пределы не только города и республики, но и страны, заслужив видимо чем-то доверие нашего ОВИР-а, закрывавшего глаза даже на факт его холостой жизни. И мне, и Антону, - в числе других соседей, - часами приходилось выслушивать завлекательные истории (надо признать, рассказчиком был он незаурядным), коими он ясными и теплыми вечерами после очередного зарубежного вояжа потчевал аудиторию во дворе. Хоть и был он, что называется, крепким хозяйственником, оформленным на соответствующую должность в системе Минлегпрома, но как-то так вышло, что никто из соседей ("красные князья" повыше рангом не в счет, они и во дворе-то практически никогда не появлялись) не мог толком объяснить, где же этот парень зашибает деньгу. То ли он на местном ткацком комбинате сырьем подторговывал, то ли "левые" его цеха станками оснащал, то ли производством спортивной обуви пробавлялся. А скорее и то, и другое, и третье, и даже четвертое вместе. Одним словом, по тем временам он считался дельцом высшей марки, из тех у кого все повсюду схвачено, посвятившим всю сознательную жизнь крупному подпольному бизнесу, хотя какому конкретно, уважаемым соседям с необходимой в таких делах достоверностью не было и не могло быть известно. Несмотря на общительность и словоохотливость, о своих делишках он предпочитал помалкивать, а могло и так случиться, что он многие виды бизнеса, и не только легпромовского, и не только в пределах республики, успел перепробовать и отовсюду свою законную долю изымал, кто его разберет. Человек он был добродушный и по-своему неплохой. За свои деньги он, наняв каких-то шабашников, оборудовал по соседству с домом спортплощадку, - пригнал технику и за неделю все было готово. Стоит ли доказывать, что за столь царский подарок обитатели наших корпусов остались очень ему благодарны. Место для игр было выбрано им весьма удачно, не под носом у жильцов, а в сторонке - так, чтобы и детям можно было вдоволь по мячу стучать, и тишина в округе не очень нарушалась. Да и взрослые иногда, добровольно возвращаясь в свою молодость, вступали в ожесточенные волейбольные сражения. В такие деньки премиленькие женушки обычно болели за своих благоверных, мужья старались изо всех сил, а бизнесмен-меценат судил финальные матчи.