Рейхсколдун (СИ)

— Я рада вас видеть герр Майер — ослепительно улыбнулась девушка вошедшему офицеру — мы видимся первый раз, но я уже много слышала о вас.

— Чтобы это могло быть? — шутливо спросил Матиас, любующийся красивой девушкой — надеюсь ничего страшного. — Девушка рассмеялась звонким переливчатым смехом, от которого у немца сладко защемило в груди.

— Напротив, герр Майер, совсем напротив. Мне приходилось — девушка замялась-…принимать офицеров Вермахта и Ваффен СС, героев Восточного и Западного фронтов, но никто из них не прославился тем, что и вы. Не каждой германской девушке посчастливитьсябыть с таким мужчиной как вы — сильным, смелым, решительным, находящим выход из любой ситуации, настоящим мужчиной…

Она, говорила это, не отрывая от Майера глаз, подошла к нему и мягко взяла за руку привлекая к себе. Тонкие пальцы сноровисто расстегнули пуговицы его кителя, потом белой рубахи. После того как она помогла эсэсовцу освободиться от одежды, девушка опрокинулась на кровать, увлекая за собой Матиаса. Его руки сами собой протянулись, комкая и стягивая с нее пеньюар, обнажая скульптурное совершенство ее тела.

Даже самые умелые проститутки из французских и немецких борделей не доставляли еще Майеру такого наслаждения, как эта рыжеволосая дикарка из провинциального города в русской глуши. Поцелуи ее казались огненными, язык был сладок, как мед, кожа пахла нежно и возбуждающе. Ее язык и пальцы — проворные, умелые — блуждали по телу Матиаса, словно ласковые зверьки. Она растягивала ласки в такой томительно-сладкой агонии, что Майер, задыхаясь от страсти, подумал, что сейчас сойдет с ума. Не в силах большесдерживаться он привстал на кровати, резким движением развернул Катю спиной к себе и поставил на четвереньки. Она тут же обхватила рукой его мощную плоть, легким движением провела по своему влажному лону и резко подалась назад.

— Так меня! Так! Еще! Еще!!! — страстно кричала она, дергаясь взад и вперед, то и дело приговаривая: — А-а-а! Еще!

В ответ Матиас рычал как дикий зверь, выкрикивая ругательства сразу на русском и немецком языках. Все романтические чувства исчезали из его головы, затопленные могучей и властной волной дремучего инстинкта. Он обхватил гладкие бедра рыжеволосой красавицы и стал двигаться все быстрее и быстрее, натягивая русскую девушку на себя. Катя непрерывно вертелась под эсэссовцем, превратившись в визжащую похотливую самку, сладострастно отдающуюся сильному зверю. Вот она задергалась и выгнулась, как пантера, в то время как горячая струя оросила ее недра. Обессиленный Матиас рухнул на нее.

Скользкая, как рыба от пота, со спутавшимися длинными волосами, девушка выскользнула из объятий немца, словно ящерка и слегка пошатываясь отошла к окну. Взяла с подоконника пачку сигарет — к слову сказать, запрещенных в борделях — щелкнула зажигалкой, закурила. Бросила беглый взгляд на приподнявшегося на локте немца, рассеяно улыбнулась:

— Тебе уже, наверное, пора? — Майер покачал головой.

— Еще минут пятнадцать я могу остаться. Ты была великолепна.

— Все так говорят — произнесла Катя и в ее голосе Матиасу послышалась горечь. Он внимательно посмотрел на девушку, вновь отметил ее необыкновенную красоту и вдруг устыдился животной похоти, с которой он только что брал ее тело. О том, что страсть эта была совсем не безответной, он как-то не вспомнил. Катя повернулась лицом к окну и какое-то время смотрела вдаль, потом заговорила снова.

— Ты очень чисто говоришь по-русски.

— Естественно — усмехнулся Матиас — я же родился на Волге. Двадцать пять лет прожил в СССР.

— Да, мне рассказывали — Катя обернулась к нему и вновь улыбнулась. — Ты же поэтому стал героем — настоящим германцем, который почувствовал голос крови и поклялся все свои силы положить на алтарь победы Рейха. Как было создано «Братство тевтонов Идель-Урала», которое должно было призвать поволжских немцев восстать с оружием в руках в тылу у русских армий, когда бронированные армии Рейха двинулись на Восток. И как организация была раскрыта и как ты бежал в Казахстан, а оттуда — к басмачам и дальше — через иранскую границу. Да все эти истинные арийцы из Ваффен-СС о такой судьбе могут только мечтать.

В последних ее словах Матиасу послышалась ирония, но она его почему-то не рассердила — напротив он вдруг почувствовал себя пристыженным.

— Ту историю уже потом сильно раздули и приукрасили — смущенно произнес он. — На самом деле я хотел только отомстить за отца пропавшего на Колыме. Молодой был глупый, решил отомстить, а там уже само пошло — поехало- Майер усмехнулся — сама знаешь «коготок увяз — всей птичке пропасть». — И словно испугавшись собственной откровенности спросил — А ты сама-то как — местная?

— Да — кивнула девушка — отсюда. Удмуртская деревня Якшур-Бодья, к северу отсюда, хотя я и русская — ну, наполовину. В Ижевск работать приехала, когда война началась.

— А сюда как попала?

Катя замолчала и Майер уже стал опасаться, не задал ли он слишком бестактного вопроса, когда она заговорила:

— А как обычно попадают русские девки в немецкие бордели? — на этот раз горечь в ее голосе слышалась очень хорошо. — У нас в семье пять человек было: я, мать больная, брат старший да двое младших — одному пять лет, второму шесть. Отец пять лет назад в болоте утонул, мать в последние годы совсем плоха стала, еле ходила. Брат комсомольцем был, из идейных — в партизаны ушел. Ну, а мне куда податься, на кого родню бросить? Голод — не тетка. Вот и пошла в потаскухи. Сначала в сержантских борделях ноги раздвигала — решили, что для солдатиков хороша слишком. Но там долго не задержалась — перевели к офицерам. Там нашлись те кто во Франции раньше служил, в Голландии — быстро растолковали, что должна уметь шлюха чтобы понравится германскому офицеру. Ну подлечили, подкормили конечно — вы немцы хозяева хорошие, этого у вас не отнимешь — было видно, что Кате давно хотелось вылить все что скопилось у нее на душе и появление какого-никакого, хоть и бывшего, а соотечественника прорвало плотину. — Я свою пайку как только можно было старалась домой передать. А все без толку — сначала мать померла, а зимой прошлой и братья младшие один от пневмонии, второй от голода. Старшего брата тоже поймали когда рейд проводили — я плакала, умоляла, в ногах валялась — и у начальника гестапо и у командиров немецких. А все без толку — кто к словам бляди, подстилки прислушается? Убивал германских солдат — значит, знал, на что шел. Так и повесили. — Ее голос сорвался, она отвернулась к окну и ее плечи задрожали. Майер сидел молча, его лицо напоминало бесстрастную бронзовую маску, на которой было нельзя проследить никаких эмоций.

— Тебе нельзя здесь оставаться — произнес он, наконец. Почему-то он сразу поверил рассказанному. — Никогда не хотела пробраться к своим, за Урал?

— Хотела, а толку — пожала плечами Катя — кому я там нужна, подстилка немецкая? У наших там своих проблем хватает, кроме как со мной возиться. Конечно, там свои, там советские — думаешь, забыла я? Да только мне туда ходу уже нет. Нет, чувствую, так я и умруфашистской блядью. — грустно закончила Катя. — Недолго осталось, скоро жизнь уже так опостылеет что или из окна выброшусь или сбегу отсюда и утоплюсь в Пруду.

— Ерунду не говори — неожиданно зло сказал Майер. — Выберешься ты отсюда! Обязательно выберешься! Пусть я и сам сдохну, если не вытащу тебя из фашистского гадючника!

Катя посмотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами.

— Что вы такое говорите герр Майер?

— Хватит меня «херром» обзывать — резко сказал он. И затем — словно в омут нырнул — выдохнул. — И никакой я не Майер. Михаилом меня зовут, Михаилом Поляковым — глядя в испуганные глаза девушки он усмехнулся — что не ждала такого, Катюша? Я и немец тотолько по отцу-кулаку, которого еще в 23-м как контру в расход пустили. Я когда подрос письмо написал самому вождю — с просьбой и фамилию сменить и вообще от отца изменника отречься. А потом пошел в разведывательную школу в Москве. Тогда и разработали план этот — по внедрению к фашистам. Сначала меня вывели на одного местного абверовца, что в столице работал, да нашими давно был перевербован. С ним мы и придумали этот план — на Волге контрреволюционную организацию создать. Тогда я и вернулся в Энгельс — там думали, что без вести пропал — я сказал, что в бегах, что паспорт сменил. Потом через нужных людей слух пустил, что у меня с Абвером уже контакты отлажены. И ко мне потянулась всякая шваль контрреволюционная, все немцы из тех, что против Советской власти камень за пазухой держали. Никто не ушел от пролетарского гнева, все получили свое — кто в лагерях, а кто и в чистом поле у оврага. А потом еще придумали легенду, чтобы я в Германию перебрался. Там вон видишь, до каких чинов дошел — он пренебрежительно ткнул пальцем в погоны на кителе — да вот только все без толку, как оказалось. Кто же знал, что так оно выйдет — с детства же пели, что «Красная армия всех сильней», верили, что где-то да обломает себе зубы фашист — не под Ленинградом, так под Москвой, не под Москвой, так на Волге. Но пусть и потеряны и Москва и Сталинград — не потеряна еще Советская Россия. Я как раз бежать собирался за линию фронта — мне уже и приказ поступил из Новосибирска. Проберемся к местным партизанам — у меня с ними давно уже контакт налажен с группой Медутина, что к северу от Ижевска действуют. Они нас сквозь леса и болота проведут мимо Воткинска, а там уже другие партизаны будут. Так до самой Перми доберемся, а уж там не пропадем — у генерального комиссара Перми, что всем краем заведует, первый советник есть по делам местных — так вот он наш человек. Он поможет нам до Урала добраться, а там уже наши войска будут. Да что я за большевик буду, если девчонку из фашистских лап не вырву? Там за Уралом я тебя тоже не оставлю, заживем хорошо, нам бы только до Новосибирска добраться.