Одиссея "Варяга"

       Сейчас каждый из четырех маузеров в упор выпускал по японской цепи по двадцатипатронному магазину каждые пятнадцать секунд. Балк не зря регулярно гонял господ - товарищей на стрельбище и заставлял тренироваться в скоростной перезарядке новых магазинов. К моменту, когда все пять запасных обойм к каждому не заклинившему маузеру были использованы, перед каждым "маузеристом" образовалась небольшая просека в японском лесу. Ворвавшиеся в эти прорехи русские солдаты ударили во фланг японским цепям, что и предрешило исход боя. Хотя даже при лобовом столкновении здоровые сибиряки, из которых в основном  и состояла русская пехота под Артуром, озверевшие от ранения любимого командира, порвали бы втрое превосходящего противника. Если в штыковом бою в окопах мелкие и шустрые японцы могли составить русским достойную конкуренцию, то в открытом поле... Вопрос был только во времени и в потерях.

       Таранный штыковой удар русской пехоты был кошмаром всех ее противников, со времен Карла и Фридриха, и до конца второй мировой войны включительно. Выживших противников... Русскую пехоту можно было остановить артиллерийским огнем до начала рукопашной, особенно хорошо работала картечь, а с конца 19-го века - шрапнель. Ее можно было, уже в 20-м веке, выкосить пулеметами, опять же - ДО того как начнется рукопашная. Но если все же, несмотря на потери, матерящаяся пехотная волна добежит до противника, то она отыграется за каждый метр своего пути под огнем.

       Наиболее характерный случай было во время Крымской войны. Русские полки были вооружены гладкоствольными ружьями, которые били на почти вдвое меньшее расстояние, чем французские и английские нарезные. Когда русские солдаты уже падали от пуль союзников, их пули еще только докатывались до противника по земле, под веселый галльский и британский смех. Видя полную несостоятельность своего оружия, деморализованные русские под плотным ружейным огнем неудержимо отходят, уже почти бегут...

       На свою беду, французский главнокомандующий решает превратить отход русских в бегство, и, по всем канонам военной науки, посылает в атаку свежие силы. Причем, посылает лучшее, что у него есть - зуавов. Увы, за отличие в колониальных войнах в Алжире частью их формы стали не только красные штаны, стандартная униформа французских пехотинцев до конца Первой Мировой, но и фески [117]. К тому же, на свою беду, в их среде было принято носить бороды.

       Когда кто-то из русских солдат разглядел, кто их преследует с фланга, над бежавшими с поля боя русскими полками пронесся крик - "Турки!". Действительно, до этого в красных штанах, фесках и с бородами против русских воевали только турки. Огонь зуавов был не менее плотным или точным чем у других частей французской армии, скорее наоборот. К русским не подошло ни одного человека пополнения, наоборот - они продолжали терять солдат с каждой секундой. Но они не могли бежать от турок, это было, как выразился бы Балк, "западло". Они не только прекратили отступление, остановились и развернулись без понукания офицеров. Они пробежали те самые сотни метров, которые только что были для них абсолютно непреодолимы, и штыками обратили зуавов в бегство. После чего отступили в полном порядке.

       Сейчас пришел черед японцев убедиться, что обучение штыковому бою в русской армии поставлено гораздо лучше, чем стрельбе, орудийному огню с закрытых позиций или ориентированию по карте. В простой рукопашной схватке на первый план выходят дух, сила и размер солдат. Японцы могли противопоставить русским только силу духа, и так физически более мелкие японские солдаты к тому же последнюю неделю элементарно недоедали. После того боя, по рядам японцев стала ходить легенда о "черных демонах". Одного из них якобы подстрелили в самом начале боя, из-за чего остальные трое разъярились и стали метать огонь и рвать солдат голыми руками. Потом она "усохла" до байки о чернокожих богатырях, которые могут стрелять с рук из двух двухсоткилограммовых пулеметов одновременно, но от этого стала еще страшнее...

       Балк расстрелял последний магазин из второго маузера. Первый заклинил, поперхнувшись очередью еще на прошлом. Со словами "браток, сбереги", он бросил оба бесполезных и тяжелых пистолета сидящему на земле с распоротой японским штыком ногой солдатику в белой гимнастерке и, достав из-за пояса наган, снова кинулся в схватку. Результативно расстреляв 6 (ШЕСТЬ) патронов, он отбросил и наган, подобрал с земли винтовку и с криком "Пи...ц всему!" снова ринулся в мясорубку. Дальнейший ход боя для него был сплошной чередой уколов, ударов прикладом и ногами, парирований и уклонений. В себя он пришел, выплыв из состояния "берсеркера" только когда в поле его зрения не осталось вражеских солдат.

       Выдвинутый было к месту прорыва русскими японской цепи резервный полк, при попытке перейти в атаку, и перевесить чашу весов в рукопашной, был еще на подходе рассеян сначала огнем гаубиц "Ильи Муромца", а потом окончательно добит шрапнелями подоспевшего на прямую наводку "Добрыни". Правда и "Добрыня" нарвался на замаскированную, как раз на случай его появления морскую 75-ти миллиметровую пушку, и теперь его первый броневагон больше походил на дуршлаг. Потери русских в рукопашной составили 234 убитыми и порядка 500 ранеными, включая четверых на бронепоезде. И, несмотря на то, что японцы потеряли раз в 5 больше, это было слишком много - так, как японцам, в отличие от русских, было где взять пополнение. 

       Медленно бредущий к своим траншеям Балк, только что договорился о перемирии для выноса раненых с японским капитаном, который во время переговоров зажимал рукой прострелянное бедро. Теперь он мысленно прокручивал в голове варианты разговора с Михаилом. Пули в спину вроде можно было не опасаться, касательная рана от лезвия отведенного рукой штыка на левом плече почти не беспокоила, адреналин уже схлынул, и Балком овладела привычная послебоевая апатия. Можно было конечно и не признаваться Михаилу, откуда именно прилетела "его" пуля... Но тогда воспитательный эффект будет смазан, да и грамотный доктор поймет, что пуля вошла в ногу сзади. "Так, а вот и стервятнички - у входа в санитарный вагон, где явно находился Михаил столпились все наличные офицеры, во главе, конечно же, с ротмистром Водягой. Хм, что-то не похоже, судя по его чистенькому виду, что он принимал участие в той самой штыковой, которую сам и затеял, ну, держись, сука", - багровая волна, схлынувшая было с окончанием рукопашной, снова стала медленно, но верно затапливать сознание бывшего спецназовца.

       - Ротмистр! Вон отсюда! Крр-у-гом! Арррш! Через час потрудитесь объяснить его высочеству Михаилу Александровичу, почему вы, вопреки тактике современного боя, подняли полк в рукопашную не с 50 метров, а с полверсты!! Это неграмотность, или предательство? Полагаю, Великий князь сам решит вопрос о предании вас военно-полевому суду, - недобро прошипел покрытый чужой и своей кровью лейтенант, чем на корню пресек попытки Водяги вспомнить о субординации, - Ржевский, Ветлицкий, Бурнос! Встать в двух метрах от двери, с той стороны, ближе к вагону никого не допускать, при неподчинении - стрелять! Будь там хоть сам адмирал Макаров! Где Ветлицкий, я, что, ему личное приглашение посылать должен в письменном виде?!

       Ржевский вылетел из броневагона пулей, успев только пискнуть, что "Ветлицкому прострелили плечо и полоснули штыком по груди, теперь этот "магнит для пуль и осколков" опять на перевязке". Бурнос двинулся за ним более медленно, но неотвратимо, как бронепоезд. Подышав три секунды, Балк заговорил негромко, но так было еще страшнее:

       - Слушай ты, морда царская. Ты меня, конечно, можешь прямо сейчас прикончить за оскорбление Величества, я тебе даже наган дам. Тот самый, из которого час назад Я тебе прострелил ляжку... Когда в ваши тупые бошки, наконец, дойдет, что вы, раз уж вам Господь попустил стать хозяевами России, то вы себе уже не принадлежите ни хрена?