Атаман. Гексалогия

– Давно?

– Около получаса назад.

Время Лена уже умела различать по часам, что я купил по случаю на торгу, за большие деньги. Часы были велики, чтобы их носить, и показывали время дома.

Я связал разбойникам руки – так оно надежней, вывел во двор мужика, привязал его к столбу в конюшне. Туда же перенес второго, до сих пор лежавшего без сознания. Заросший бородой мужик – «гамадрил», как я его назвал, смотрел на меня с ненавистью.

– Ты глазами не зыркай – не испугаешь. Ты тать – у меня двое видаков, я тебя в своем доме поймал, так что убью, и рука не дрогнет, и никто не сможет меня попрекнуть, что не по «Правде». Понял?

– Понял. Чего же сразу жизни не лишил?

– Поговорить хочу.

– А я – нет.

Я врезал ему кулаком по печени – очень болезненно, такое отрезвляет.

– Так как насчет поговорить?

Мужик сплюнул мне под ноги. Ладно, не боишься боли – воздействуем морально. Я поискал в ящике – ага, нашел. Вытащил на свет божий мешочек, осторожно вытряхнул из него змеиную голову. Давно она тут лежит, с прошлого года, когда змея вонзилась Ивану Крякутному в сапог. Может быть, и яд уже действовать перестал? Сейчас проверю. Я взялся двумя руками за голову – в том месте, где у всех других тварей уши, сдавил. Челюсть открылась, показались клыки. Я поднес голову к лицу мужика. Он не на шутку струхнул – аж побелел, глаза округлились.

– Ты что же это удумал?

– А сейчас змея тебя цапнет, яд в кровь попадет – в страшных муках умрешь.

Лоб мужика покрылся потом.

– Убери мерзкого гада, спрашивай.

– Ты зачем в дом мой забрался?

– Известно зачем – за деньгами. Ну это я и сам понял.

– Ты кто таков?

– Митрофаном тятька назвал.

– Из чьих?

– Был в закупе, деньги собрал – ноне свободен. – Чего на грабеж пошел?

– Дык, за брата пометить и деньги его забрать, кои ты неправедно присвоил.

Я задумался. Конечно, я лишал жизни многих, но деньги себе не присваивал – это точно.

– Фамилия у тебя есть?

– Терентьевы мы.

Опять неувязка. Не слыхал про такого.

– Мужик, ты часом не ошибся, точно меня искал?

– А то!

– Кто твой брат?

– Филька Ослоп.

Теперь все прояснилось, а то – Терентьевы.

– Подожди, тогда Ослоп почему?

– Кличка то, не фамилия.

– Знаешь, что брат твой единоутробный душегубствовал?

– Как не знать – меня с собой звал, только не могу я людей убивать, грешно.

– А грабить, значит, не грешно? Мужик потупился.

– Как ты узнал, что это я казну у брата отобрал и деньги стрельцам вернул? Это ведь их жалованье за два года, и сундучок с деньгами Филька забрал, убив охрану из восьми стрельцов.

– Слышал про то – на казну не претендую. А токмо как про пожар услышал, пришел на пепелище. Кости нашел, и более ничего. Я ведь знал, где братец деньги хранил, а в подвале пусто. Так и решил, что кто казну стрелецкую забрал, тот и остальные деньги унес.

– Правильно решил, башка у тебя работает. А меня как нашел?

– Чего же здесь хитрого? Кабы разбойники взяли – уж кутили бы вовсю. Я людей поспрашал – мне про подводу с бочками и рассказали. Так до Нижнего и добрался, а здесь каждый нищий на углу знает, кто стрельцам их казну возвернул. А остальные деньги себе прикарманил, – обиженно закончил мужик.

– Ошибаешься – все ценности, как есть, я в храм отдал. Неправедно собранные это деньги, кровь жертв безвинных на том злате‑серебре.

Мужик слушал, открыв рот.

– Не верю.

– А мне все равно, веришь ты или нет – вот посажу тебя на кол и буду любоваться, как ты медленно подыхаешь.

– Ты же обещал в живых меня оставить.

– Это когда же – что‑то я запамятовал, что обещание тебе давал. Этот – кто?

Я слегка пнул молодого парня.

– Приблуда, по дороге познакомились. В Нижний на работу наниматься шел – плотник он.

– Видишь – парня в плохое дело втянул. Ладно, не буду тебя жизни лишать.

Мужик обрадовался.

– Так ведь я и не сказал, что отпущу. Сдам тебя страже – пусть суд решает.

Митрофан сразу увял лицом. Я взял из денника ведро воды, вылил на молодого. Тот очухался, открыл глаза.

– Где это я?

– В конюшне.

– Как я сюда попал?

– А ты не помнишь? Вставай! Хватит лежать! Парень поднялся, увидел Митрофана.

– Говорил же дядько Митрофан – плохое дело.

– Так и не ходил бы – я не заставлял.

Я связал обоих веревкой, ножи взял в руки. – Пошли.

– Куды?

– В поруб, а там – как посадник решит. Мы вышли из дома, на нас глазели прохожие.

Я довел их до крепости, спросил стрельцов:

– Посадник у себя?

– Нет его, уехамши.

Вот незадача! Надо к дьяку идти, Елисею Бузе, объяснить ситуацию. На мое счастье, дьяк оказался на месте. Он внимательно меня выслушал, кликнул стражу. Обоих грабителей увели.

– Жди, думаю – недолго, как суд назначат, я пришлю за тобой. Только с видаками приди, дело серьезное.

– Приду.

Я простился с дьяком и пошел домой. Васька и Елена уже отошли, вовсю обсуждали происшедшее. Я предупредил, что им придется выступить на суде видаками. Они переглянулись.

За ужином малец непрерывно болтал:

– А он ему как даст по голове! Здорово! А ты мне потом покажешь, как драться?

– Вася, постарше будешь – покажу. А теперь никому об этом не говори.

– Даже мальчишкам на улице?

– Никому – даже мальчишкам, это наша с тобою тайна. А в полдень ко мне уже пришел посыльный.

– Собирайся на суд и видаков возьми. Чего мне собираться? Только подпоясаться.

Нет, пожалуй – оружие с собой не возьму. Не положено на суд с оружием, только ножик обеденный на поясе.

Мы пошли все – я держал за руку Василия, рядом шла Елена. На площади в крепости было уже полно народу. Шел суд над вором, укравшим у крестьянина корову. Суд быстро закончился – злоумышленника приговорили к вире и битью кнутом. Настал и наш черед. Перед посадником, восседавшим на высоком кресле, поставили Митрофана и его молодого помощника, имени которого я так и не узнал.

Дьяк Елисей, сидевший по правую руку – как здесь говорили, одесную от посадника, важно зачитал о вине обоих.

– Пострадавшая сторона здесь? Я вышел вперед, поклонился.

– Расскажи.

Я коротко и четко изложил события. Посадник тут же спросил:

– О каких еще ценностях идет речь? Насколько я помню, была доставлена только казна!

– Кроме казны мне удалось отбить у разбойников и другие ценности.

– И где же они? – Глаза посадника сверкнули алчным огнем. Над площадью повисла тишина. И вдруг от собора раздался голос:

– У меня, все ценности были пожертвованы храму.

От распахнутых дверей собора шел к суду посадник и священник.

– Свидетельствую, что четыре мешка с ценностями были жертвованы храму сим благодетельным мужем.

Посадник обмяк лицом, глаза утратили блеск. Он обратился к закованным в кандалы Митрофану и его сообщнику:

– Все так, как говорит он? Что можете сказать в свою защиту? Молодой не выдержал, упал на колени:

– Бес попутал, жизни не лишайте, помилуйте! Посадник задумался. Я ожидал, что последует смертный приговор.

– На галеры обоих, пожизненно!

Стражники подхватили под руки осужденных, поволокли в узилище. Суд закончился. Народ, переговариваясь, стал расходиться. Некоторые показывали на меня пальцем. Подошел Елисей.

– Доволен?

– Да мне все равно – повесят их или на галеры сошлют – та же смерть в итоге, только мучительная.

– Сам, значит, рук пачкать не стал?

– Зачем? Суд есть.

– Зря с посадником златом‑серебром не поделился, все церкви отдал. Он теперь зло на тебя затаил.

– Я не холоп его, чего мне бояться?

– Оно верно. А ты знаешь – после возвращения казны посадник хотел тебе должность предложить.

Мне стало интересно.

– Какую же?

– Палачом в Тайном приказе.

Я остолбенел от удивления. Чего‑чего, по представить себя катом я не мог даже в страшном сие. Видя мою реакцию, Елисей засмеялся: