Атаман. Гексалогия

Через несколько дней вдали показались маковки церквей Нижнего. Осталось перебраться через Волгу на пароме – и мы дома. Я показал Ваське вперед:

– Видишь, церкви. Считай, добрались до дома.

Васькой овладело беспокойство. Он понимал, что дороге конец и ему очень хотелось остаться, но как об этом сказать мне?

У паромной переправы была очередь из возов. Я ее объехал, встал первым. Ко мне подбежал паромщик и, не узнав меня – что было немудрено, – закричал:

– В очередь!

Я повернулся к нему. Паромщик осознал ошибку – все‑таки я владелец паромной переправы, – сдернул шапку, поклонился:

– Извиненьица просим, не признал. – Подошел поближе, склонился к уху: – Воздержался бы ты, хозяин, в Нижний ехать, да с товаром.

– Что случилось?

– Стрельцы бузят.

– Ништо, проедем.

Я въехал на телеге на паром, переправился. Городские ворота были открыты, а городской стражи возле них не было. Странно… А кто же мыто взимает, за порядком следит? Окольными путями, минуя центр, я добрался до дома. Открыл калитку, распахнул ворота. Из дома выбежала простоволосая Елена, бросилась на него, поцеловала.

– Ну наконец‑то, я уж испереживалась вся. Неспокойно в городе, стрельцы второй день бузят, на площади собрались. Ой, что будет?

Тут Елена увидела на телеге Ваську, до той поры скромно сидевшего.

– А это что за найденыш?

– Васька, в дороге мне помогал. В дом возьмем, пока прислугой будет.

Васька, услышав мои слова, расцвел, соскочил с телеги, взял под уздцы лошадей, завел во двор.

– Распрягай.

Васька споро принялся за дело, я же разрезал веревки, сбросил на землю бочки. Затем стал перетаскивать в дом мешки с ценностями. Васька стал закатывать бочки в сарай.

Я видел, что Лену и Ваську распирает любопытство – что я привез, – но они благоразумно не совались с расспросами. Не принято было в эти времена младшим опережать события и лезть «поперек батьки в пекло».

Хорошо бы поесть с дороги, обмыться, да дело безотлагательное. Как бы стрельцы от слов не перешли к делу. Не приведи Господи, возьмутся грабить купцов да повесят своих начальников – городу беда. Рано или поздно бунт подавят, только времени уйдет много, да и жизней – как стрелецких, так и городских жителей. Надо везти казну в крепость, прямо сейчас.

Я разделил содержимое сундука на две части, ссыпал в мешки, перебросил через спину коня. Оседлав вороного, взял второго под уздцы и направился к крепости. Еще подъезжая, услышал крики, мат отборный. Я миновал крепостные ворота, тоже стоявшие без охраны.

На площади, перед собором, было красно от стрелецких кафтанов. На возвышении стояли посадник и стрелецкий полковник, охрипшими голосами пытаясь увещевать стрельцов. Те же, потрясая бердышами, нестройно кричали:

– Не верим, деньги где? На Москву надо идти, к самому государю правду искать. Жалованье где? Воры! Повесить всех!

Вопили нестройно, но громко, забивая друг друга. Я просто кожей чувствовал, что стрельцы настроены решительно. Еще немного – и эту толпу не удержать. Толпа вообще трудноуправляема и агрессивна.

Я возвышался над стрельцами, сидя на лошади. Стрелецкий полковник, увидев меня, толкнул в бок посадника. Оба замолчали и уставились на меня. Что я привез? Казну и спокойствие или неприятную новость о том, что казна не найдена? Тогда – бунт. Обстановка накалена до предела.

Я приподнялся в седле, вскинул обе руки, показал большие пальцы. Посадник облегченно вздохнул, а полковник гаркнул:

– Есть деньги, привезли жалованье!

Стрельцы замолчали, наступила оглушительная тишина. Они стали оборачиваться, смотреть на меня. Я направил коня к помосту, где стояли полковник и посадник. Стрельцы расступились, образовав коридор. Я подъехал в полной тишине к возвышению, спрыгнул с коня на помост, повернулся к стрельцам.

– Слушайте меня, служивые! По велению посадника и вашего воинского начальника сыскал я казну с вашим жалованьем. Казну ту везли в Нижний ваши товарищи, и все, как один, сложили головы в честном бою с бандой разбойничьей. Тела я нашел, да схоронить по обычаю не смог, уж простите. А виновник, предатель, находится среди вас.

Стало так тихо, что слышно было, как пролетела муха. Стрельцы стали переглядываться, шептаться.

– Имя! Имя назови! Кто Иуда?

– Ефимий Мезенцев, казначей полка.

В толпе раздалось шевеление, медленно образовался круг, в центре которого стоял в одиночестве стрелец. Возраста уже зрелого, в справном кафтане, без бердыша. Он озирался, не зная, что предпринять.

– Лжа все, наговор!

– Тогда откуда я деньги привез?

Я нагнулся, снял с лошади оба перевязанных мешка и, развязав один, достал грамотку, что лежала в сундуке на деньгах.

– Вот грамотка из государевой казны, взята мною из сундука.

Я показал се собравшимся, передал полковнику. Тот схватил и начал читать. Обычный финансовый документ, если говорить по‑современному.

Стрельцы закричали:

– Государева грамота, о пашем жалованье писана!

– Грамоту эту вместе с сундуком я захватил у разбойников – они жизнью заплатили за вашу казну, за ваших павших собратьев, а главарь перед смертью назвал имя предателя. Лгать мне смысла нет, все как на духу, сказал. Вот собор, вот мой крест.

Я повернулся к собору, перекрестился, поклонился. Площадь взревела:

– Смерть предателю!

Кричали все – даже понять было невозможно. Потом стрельцы накинулись на казначея. Раздался жалкий вскрик, звуки ударов. Стрельцы отхлынули снова, и на земле я увидел окровавленное месиво – все, что осталось от казначея. Полковник взял ситуацию в свои руки.

– Кончай самосуд! Становись в очередь – сейчас писарь жалованье раздавать начнет.

Настроение толпы резко поменялось. Еще недавно они были готовы вздернуть своего начальника, затем кровожадно изрубили казначея, а теперь потянулись в очередь за деньгами, перебрасывались шутками.

Все, бунту и бузе конец. Нынче все трактиры полны будут пьяными стрельцами. Однако полковник не был бы воинским начальником, если бы не радел о деле.

– Первый десяток, что жалованье получит, – на охрану ворот! Исполнять.

И любопытное дело – стрельцы, только что готовые вздернуть своего полковника и потом крушить все подряд, получив деньги, рысцой побежали к воротам и встали на пост.

Видя, что все успокоились, посадник потянул меня за рукав. Я повернулся к полковнику.

– Лошадей тати продали, забери этих двух – не мои то лошади, главаря шайки. Пусть теперь стрельцам послужат.

Посадник затянул меня в дом, усадил на скамью.

– Рассказывай!

Я вкратце, обходя скользкие моменты вроде прохождения сквозь стены или бросания огня, пересказал о спасении казны. Посадник внимательно выслушал, разгладил бороду.

– Молодец, хвалю. От себя и от жителей благодарность. Чуть бунт не вспыхнул, вовремя успел.

– Торопился.

– Ты это, вот что… Дом я тебе обещал, так это… м‑да… не будет дома, ты уж не серчай. Продан дом‑то, поторопились.

– Прощай, посадник. Дал слово – держать надо. Не ради дома я казну искал, да все равно обидно.

Я повернулся и вышел, громко хлопнув дверью. Честно сказать, я так и предполагал. Начальство всегда наобещает с три короба, а потом – извини, так получилось. Сказать, что я расстроился – так нет, но осадок в душе остался.

На лестнице мне встретился Елисей Буза, дьяк.

– Здрав буди, Юрий. Наслышан уже о казне, твоими трудами возвращенной. И о доме знаю, не моя в том вина. С возвращением!

Он обнял меня. В принципе – неплохой мужик.

– Ты на посадника не серчай. Надо чего будет – ко мне обращайся, что‑нибудь придумаем.

– Бывай здоров, Елисей.

Я вышел на площадь. Стрельцы стояли в длиннющей очереди, но настроение у всех уже было благодушное. Передо мной расступились, и я пошел к себе домой. Лошадей уже увели. Когда я выходил из крепостных ворот, стрельцы дружно вскинули бердыши «на караул», приветствуя меня, как большого воинского начальника. Я приложил руку к сердцу, благодаря. По‑моему, со стрельцами у меня отношения наладятся.