В третью стражу. Трилогия (СИ)

   ...

   ...Когда с помощью домкратов нам удалось наконец снять машину с камня, к танку уже подбегали испанцы из передового батальона. Каждый из них предлагал свою помощь. Нам оставалось только поблагодарить их.

   Нужно было торопиться, наши давно ушли вперед. Литвинов завел танк и очень аккуратно выехал из лощины. Мы обождали, покуда республиканская пехота выберется вслед за нами, и рванули вперед. Наши товарищи уже подходили к траншеям националистов. Место было открытое, простреливалось насквозь, и ожидание пехоты в неподвижном состоянии обрекало батальон на бесполезные потери.

   Мы не успели преодолеть и половины расстояния до траншей противника, когда передовые танки прорвали заграждение из колючей проволоки и принялись утюжить вражеские позиции. Впрочем, мало кто из националистов поддался панике и оставил окопы. Таких было ничтожное количество, и они тут же были уничтожены огнем танковых пулеметов. Большинство, напротив, упорно оборонялись, использую для борьбы с танками все возможности. Нам противостояли лучшие бойцы Санхурхо - марокканцы...

   3

. Ольга Ремизова, предместья Саламанки, Испанская республика, 25 декабря 1936

   Солнце садилось, окрасив небо над Саламанкой в кроваво-красные цвета. Во всяком случае, любые оттенки красного воспринимались сейчас Кайзериной именно как "кровавые" и никак иначе. Закатное небо перечеркивали черные дымы. Дым стлался над землей, висел рваными клочьями в воздухе, тянулся с ветром куда-то на север. Кое-где сквозь полотнища копоти, затягивающие предместья Саламанки, пробивались языки пламени. Горели дома, деревья, танки...

   - Вы бы отошли, гражданка, от греха, - сказал кто-то у нее за спиной. - Неровен час опять стрелять начнут...

   Впрочем, стрелять и не прекращали. Сухой треск одиночных выстрелов и пулеметные очереди - словно сухой горох в высушенной тыкве - раздавались все время.

   - Дурак ты, Федоров, - сказал другой голос. - Она же по-русски не понимает. Слыхал, как она с товарищем комиссаром Домешиком по-немецки говорила? То-то же!

   - Так что ж теперь делать? - расстроился первый. - Я по-немецки не умею, а тут стреляют.

   - Нищо! - сказала тогда Кейт, оборачиваясь. - Не се тревожете за това. Аз разбирам, че.

   Она совсем не была уверена, что ее болгарский достаточен для общения, но это было лучше чем ничего.

   - По дяволите! - она забыла, как сказать "немного" - А малко, - неуверенно сказала она. - Разбирам.

   О грамматике и речи быть не могло: настоящая Кайзерина в жизни по-болгарски не говорила, но кое-что у нее в мозгах все-таки отложилось и досталось теперь "по наследству" Ольге.

   - Аз разбирам... - повторила она, глядя на двух красноармейцев, "мявшимися" в отдалении. - Не се страхувайте. Тук далеч. И тъмно. Те не ме види.

   - Вот те раз! - в голос удивился высокий белобрысый парень. - А ты говорил по-немецки... Она ж по-украински говорит!

   - Не е украински! - улыбнулась Кайзерина. - Не! - она даже рукой показала, и головой покачала. - Това е български език. Аз съм български... - указала она на себя рукой. - Така да се каже, аз живея в България.

   Ну, если по правде: какая же она болгарка, если немка? Но и в Болгарии она теоретически действительно жила.

   "Проживала... наезжала..."

   Нервы в связи с "яркими впечатлениями" дня находились в некотором расстройстве, - Кейт хотела добавить что-то еще - что-то хорошее, способное сделать приятное этим двум паренькам в красноармейской форме - но, увы, не получилось.

   - Так вы, оказывается, русский все-таки понимаете?! - "удивился", возникая из темноты, tovarisch Konopleff.

   Вообще-то, этот Коноплев Кайзерине решительно не понравился еще во время взаимных представлений. Она как-то сразу поняла - нюхом почувствовала - что никакой он ей не товарищ, а возможно, совсем даже наоборот.

   "Klugscheißer!"

   Ну, где-то так и есть. Себе на уме, и взгляд нехороший: то ли подозрительный, то ли презрительный. И строгость лица неуместная и обстановке не соответствующая. И французский язык какой-то странный, неживой, не говоря уже о немецком. А так что ж, командир как командир, и знаки различия капитан носил самые обычные, общевойсковые, и из общего фона вроде бы не выделялся. Но у Ольги сразу же возникло стойкое подозрение, что Коноплев не сам по себе, а "из этих". Энкавэдешник, одним словом. Малиновый кант.

   - Понимаю, - построжев лицом, сообщила чекисту Кайзерина на своем стремительном и невнятном для непосвященных австрийском немецком. - С пятого на десятое. Болгарский, я слышала, родственен русскому, но не настолько... И потом я же австрийка, а не болгарка.

   - А болгарский, простите, откуда знаете? - как ни в чем ни бывало, "из одного только чистого любопытства" поинтересовался капитан Коноплев.

   - У меня муж болгарин, - не вдаваясь в подробности, ответила Кайзерина. Ей совершенно не хотелось рассказывать чекисту историю своей непростой жизни, но и не ответить на вопрос было бы странно. Однако, ответив, она тут же взяла инициативу в свои руки.

   - Вы не знаете, капитан, что там происходит? - спросила она, кивнув на затянутые дымом предместья Саламанки.

   - Танки и пехота ведут бой, - ответил Коноплев и вдруг резко качнулся назад.

   На самом деле, это его так толкнуло, но Кайзерина не сразу сообразила, чего это он

так

дергается. Коноплева бросило назад, и из его открывшегося рта вырвалось что-то невнятное. "Гха" - какое-то, как предвестье кашля, но капитан не закашлялся. Он нелепо взмахнул руками и повалился на землю, падая самым опасным образом - навзничь.

   "Что за..." - но она не успела, не только додумать мысль, - она даже испугаться, толком не успела. Что-то с силой задело ее плечо, заставив развернуться к падающему Коноплеву боком, а в следующее мгновение и она была уже на земле, придавленная бросившимся ее спасать сержантом...

   4.

Из дневника Героя Советского Союза, майора Юрия Константиновича Некрасова

.

Журнал "Красноармеец", орган Народного комиссариата обороны СССР, N1, 1939 год.

   ...Приближаясь к траншее противника, я ногой подал команду механику-водителю держать правее от центра атаки, на скопление националистов в полуобрушенных окопах. Литвинов уверенно направил танк на укрывающихся пехотинцев. Стальная машина даже и не почувствовала преграды из плоти и крови. Только вопли боли и отчаяния донеслись до наших ушей. От этих криков морозом пробирало по спине, ведь это кричали живые люди, расстающиеся с жизнью, но в то же время мы понимали, что это были не просто люди, а враги, которые уничтожили бы нас без малейшего содрогания, если бы им представилась такая возможность.

   Долго философствовать не пришлось, мы приближались ко второй линии обороны, наш танк встряхнуло, по броне чиркнул снаряд.

   - Командир, справа пушка! - заорал, перекрикивая рев мотора, Литвинов.

   - Дави! Я не успею! - завопил Дружинин...

  ***

   ...Националисты поставили зенитные пушки на прямую наводку и расстреливали нас в упор. Тонкая броня не спасала от крупнокалиберных зенитных снарядов. Они прошивали корпуса и башни "двадцать шестых" практически насквозь.

   Нам повезло, мы выскочили на проспект вслед за машиной из отдельного батальона. На нее и пришелся первый залп зенитчиков. Я даже не успел сообразить, что произошло. Корпус впереди идущего танка будто вспучило, он подпрыгнул и завалился на бок. Башня отлетела в сторону, словно картонная.

   Литвинов - молодчина, не теряя ни секунды, врубил заднюю скорость и так газанул, что мы с Дружининым поразбивали лица, приложившись о приборы наблюдения. Но зато мы вовремя успели скрыться за углом дома и зенитные снаряды прошли рядом, мне даже показалось, что я слышу их зловещий шелест.