В третью стражу. Трилогия (СИ)

на кухне, в кирхе, и в детской

". Увы, но такова правда жизни, неоднократно описанная в прозе и в стихах, услышанная в проповедях с амвона, подкрепленная розгами строгой фрау Линцшер и растолкованная ласковыми ну-ну-ну "милой мутер". Нет ничего удивительного в том, что идея не просто носится в германском воздухе, она сам этот воздух... суть... идея земли и крови. Куда от этого бежать, если романтический Gestalt "Великой Женственности" растворен не только в стихах божественного Гёте, но и в великолепных, как пенящееся шампанское, строках изумительного, хоть и запрещенного нынче, Гейне?

   Мысль получилась красивая. Художественная, - как говорили иногда в салонах Мюнхена. Но главное, мысль эта понравилась самой Вильде.

   Так мог начинаться роман, - решила она, глядя в спину идущему впереди мужу, - о мужчине и женщине, скользящих солнечным зимним утром по свежепроложенной лыжне в Баварских Альпах.

О мужчине и женщине

, - повторила про себя и усмехнулась. Надо же, даже в мыслях она поставила на первое место не женщину, то есть, себя, а мужчину, то есть, его. Приходилось признать, что общество гораздо сильнее индивида и с этим, по-видимому, ничего не поделаешь. А Баст - ну что тут скажешь! - Баст был убедителен и великолепен, другого слова не подберешь. Высок, атлетически сложен, и... да, - спортсмен в лучшем смысле этого слова. Все, что он делает, он делает технически безукоризненно, как сейчас, к примеру, идет на лыжах. Вот только...

   Когда она увидела его впервые, а случилось это всего два года назад в имении тетушки Тильды - он ей сразу же безумно понравился. Баст буквально поразил её воображение, которое, надо отметить, совсем не было неразвитым, как мог бы подумать сторонний наблюдатель. Но - поразил!

   Молодежь в тот день резвилась на лугу. Играли в серсо, много смеялись, и пили белое вюрцбургское вино, заедая спелой клубникой. Прохладное кисловатое вино, с запахом цветов и виноградных листьев, и огромные благоухающие ягоды, сладкие и сочные. И солнце, и плывущие над долиной ароматы созревающих в садах плодов. В общем, прекрасное летнее утро, и настроение у всех собравшихся на лугу чудесное, и даже птица - вероятно жаворонок - внезапно запела в голубой бесконечности неба. И вдруг на проселке возникло облачко пыли, приблизилось, разбухая, растягиваясь вдоль дороги, и выдавило из себя мчащееся с бешеной скоростью авто. И перед Вильдой возник огромный, блистающий бордовым лаком даже сквозь слой пыли, автомобиль. "Красивый", - но внимание Вильды больше привлек молодой мужчина, сидевший за рулем. Казалось, он пришел к ней - материализовавшись из ее собственных девичьих снов. Высокий, спортивный, в светло-синей рубашке, белых брюках и белых же туфлях. Легко перескочил через борт автомобиля, не делая попытки открыть дверь, и улыбнулся. Вильде показалось, - улыбка предназначена только ей. Ей одной и больше никому. Она улыбнулась в ответ, встала с расстеленного на траве пледа и шагнула вперед, почувствовав, что "поплыла", - ощутила, но совершенно не осознала. У Баста оказались темно-русые волосы, правильные черты лица, крепкий мужественный подбородок, прямой нос, и голубого переходящего в сталь цвета - глаза.

   Вдобавок он был великолепно образован, умен, и говорил с ней обо всем на свете... Объяснял трудные места в философии Ницше, рассуждал о живописи немецких символистов и романтиков, трактовал понятие нравственного императива, читал наизусть Шиллера и Бюхнера, и напевал сильным баритоном мелодии Вагнера и Хуго Кауна. Чего могла желать Вильда еще? Разве что поцелуя этих четко очерченных губ, объятий, пылкой страсти. Однако доктор Баст фон Шаунбург, несмотря на свою молодость, оказался человеком консервативных взглядов. Он ухаживал с основательностью прусского чиновника, а не баварского дворянина. И овладел ею только после того, как церковь в лице своего толстого и нещадно потеющего представителя объявила их мужем и женой.

   "Овладел, - Вильда подумала об этом буднично, без обычного для мыслей такого рода раздражения. Возможно, ей помогали сейчас физические усилия, с которыми связан бег на лыжах, да и морозный воздух приятно холодил щеки и лоб, не давая впасть в гнев или поддаться накатывающей по временам истерике, бессильной пока перед мужеством ее сердца, - Овладел..."

   Ну, что ж, это была истинная правда: семь месяцев назад Вильда стала женщиной. То есть, технически именно так, но, тем не менее, обстоятельства их первой брачной ночи и тех немногочисленных последовавших за ней ночей, когда фрау Шаунбург оказывалась в одной постели с мужем, оставляли большой простор для спекуляций самого широкого толка. К сожалению, справляться с упавшим на нее как обвал в горах разочарованием и недоумением приходилось своими силами. Посоветоваться было не с кем, некому даже просто пожаловаться, а в книгах ответа на мучавшие ее вопросы не находилось, не считая, быть может, лишь Мопассана. Однако Вильда не склонна была считать, что Баст ей изменяет. Что-то подсказывало - это не так. Но, тогда, что? Что, во имя всех святых, превращало милого, в общем-то, человека в холодную бездушную машину для пенетрации.

   "Хм..., - она даже улыбнулась мысленно и чуть-чуть покраснела, - весьма точное определение", но на самом деле ей было не до смеха.

   Вот и вчера. Баст появился дома совершенно неожиданно, не взяв на себя труд ни телеграмму послать, ни позвонить, хотя в "замок" уже несколько лет, как был проведен телефонный кабель. Но это, практически, сущие пустяки, поскольку его поведение можно объяснить, например, желанием сделать сюрприз. Что ж, сюрприз удался. После трех недель разлуки, когда не знаешь, то ли радоваться, что господина фон Шаунбурга носит, бог знает, где, то ли горевать, он возникает вдруг на пороге дома, пахнущий коньяком, сигарным дымом и кельнской водой. Улыбается, как какой-нибудь кино-американец, смеется, над ее изумлением от оранжерейной розы, и... И ничего. Он хороший друг, когда и если рядом. Он заботливый супруг, в тех немногих эпизодах, где и когда ему дано это продемонстрировать, но сегодня ночью он был с ней также бездушно холоден, как и всегда. И, как всегда, ей не удалось "настроиться", потому что даже то малое, что осталось у Вильды от вспыхнувшей два года назад страсти, исчезало в присутствии этой выверенной техничности. Говоря откровенно, сегодня ночью, Баст ее в очередной раз изнасиловал, но на него даже обижаться глупо: ведь сам он от этого, судя по всему, тоже не получал ровным счетом никакого удовольствия. Он просто выполнял супружеский долг так, как его понимал, и то, что Вильда до сих пор не забеременела, являлось всего лишь вопросом статистики. Во всяком случае, так объяснил ей сам Баст, не стеснявшийся обсуждать с женой самые тонкие вопросы физиологии, но никогда не говоривший с ней на тему их личных - душевных - отношений.

***

   - Выпьем кофе? - предложил Баст, когда они добрались до деревни.

   - Да, пожалуй, - улыбнулась она в ответ. Настоящая немецкая жена должна улыбаться мужу, показывая, что у них все в порядке.

   Они оставили лыжи у крыльца, и зашли в дом. Это был маленький деревенский трактир, возможно, и не балующий посетителей разнообразием закусок и горячих блюд, но зато предлагающий путнику то же доброе отношение, что получали и собиравшиеся здесь по вечерам местные жители. Ну, а семейство Шаунбург и вовсе не было "случайными прохожими". Замок риттеров Шаунбург стоял в долине как бы ни дольше, чем существует эта деревня.

   Вильда спросила еще горячего шоколаду. Баст, сидел напротив, пил кофе и раскуривал сигару. Рюмка коньяка, стоявшая перед ним, осталась нетронутой.

   - Вильда, - начал Баст, становясь серьезным, и фрау Шаунбург неожиданно поняла, что вся эта лыжная прогулка была задумана с одной только целью: поговорить с ней о чем-то чрезвычайно важном.

   - Обстоятельства принуждают меня на некоторое время покинуть Германию.