Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

— Павел, что с тобой? — сзади на плечи ложатся мягкие и тёплые ладони. Их насторожённая нежность чувствуется сквозь ткань мундира. — У тебя изменилось лицо.

— Маша?

— Ждал кого-то другого? — императрица смеётся, нисколько не смущаясь присутствием в кабинете посторонних. Она права — людей, чьё призвание состоит в готовности умереть за Веру, Царя и Отечество, нельзя назвать посторонними.

— Душа моя, я ждал явления ангела небесного, и не ошибся в надеждах.

Улыбается опять. Отрадно видеть, как лицо Марии Фёдоровны вспыхивает милым румянцем, почти девичьим. Шучу! И всё оттого, что на старости лет опять влюбился. Где-то в глубине души уцелевшие остатки натуры настоящего Павла Петровича возмущаются и предъявляют претензии к нам обоим. А не пошёл бы ты к чёрту, сумасбродное величество? Чего же тебе, собаке, в своё время не хватало? А сегодня аз есмь царь! Настоящее не бывает! Примерный семьянин, любящий муж, заботливый отец. Если и было что когда-то, то давно быльём поросло.

— Льстишь, Павел?

Очень надо… абсолютная и чистейшая правда. Да, прошлогодние потери двух сыновей и дочери оставили след на внешности императрицы, но особым образом. Морщины, появившиеся после долгих ночных слёз в подушку, постепенно разгладились и превратились в жёсткие складки — признаки волевого характера, до поры дремавшего и сейчас маскируемого обычной мягкостью. А седина… что седина? Её, в конце концов, всегда можно подкрасить.

Мне всегда везло с женщинами. И сейчас, в настоящем, и тогда — в будущем.

— Нет, не льщу. Но ты задержалась.

— Читала письма своих милых родственников.

Судя по выражению лица, слово «милых» заключено в кавычки. Впрочем, я те пространные эпистолы тоже читал, так что чувства супруги разделяю. Да, не подумайте, будто ищу что-то компрометирующее, просто Бенкендорф отказывается перлюстрировать почту Марии Фёдоровны, ссылаясь на… Много на что ссылается, а дело-то делать нужно. Вот и просматриваю корреспонденцию. Но вежливый вопрос всё равно необходим:

— И что пишут, дорогая?

Морщится, будто вместо букета цветов получила в подарок огромную бородавчатую жабу. В кабинете мгновенно смолкает гул голосов. Решили, что между нами произошла размолвка? Скорее всего так — вон граф Кулибин смотрит с осуждением. Вслух не скажет, но в глазах такой укор…

Мария Фёдоровна спешит успокоить народ:

— Представляете, господа, цесаревича Николая кто-то научил ругаться плохими словами.

Наивная, разве хорошими словами можно ругаться? Но сделаю заметку на будущее — никогда не говорить о политике в присутствии детей. Или следить за речью, что более разумно, но менее выполнимо.

Тема нашла живейший отклик, люди заинтересовались, пустились в воспоминания, и опять появилась возможность спокойно говорить:

— Просят денег?

— И это тоже. Или ты думаешь, будто могут быть другие просьбы?

— Надежда умирает последней, душа моя.

Я тоже наивный. Прошли те времена, когда немецкие родственники пытались строить интриги, шпионили в пользу прусского или австрийского двора, жаловались на территориальные поползновения более сильных соседей и прочая, и прочая, и прочая. Ныне только одно — едва удерживающиеся на грани приличия просьбы о помощи. Финансовой, разумеется.

Оказалось, что в жизни всегда есть место чуду, и Мария Фёдоровна смогла меня удивить. Она достала из извечного женского тайника, что за лифом, вчетверо сложенный листок бумаги и протянула со словами:

— Вот здесь не просьбы, а предложения.

Не понял… какая-то сволочь смеет посылать письма моей жене минуя официальные пути? Впрочем, после первых строчек выяснилось, что сволочь была не одна. Любопытно — любопытно…

— Сама как смотришь на это?

— Знаешь, — в голосе супруги чудится насмешка. — Это выглядит попыткой мышей побить кота, предварительно заручившись помощью медведя.

— А медведем являюсь я?

— Кто же ещё? Бонапарт больше напоминает помойного кабыздоха, в отсутствие хозяев пробравшегося в дом. Разгромил кухню, нагадил в будуаре, охально обидел оставшихся без присмотра болонок… Теперь кусает лакеев, пытающихся выгнать его взашей.

Надо же, до чего сочно и образно сказано! Воистину национальность женщин нужно считать не по стране происхождения, а по месту рождения её детей. Разве немка так скажет?

— Но, дорогая, Совет немецких князей…

— Представляет собой кучку голодранцев, под предлогом войны с Австрией пытающихся выпросить у тебя как можно больше денег! — продолжила за меня Мария Фёдоровна. — Павел, я совершенно не разбираюсь в армейских делах, но твёрдо уверена, что при таких союзниках количество твоих дивизий придётся увеличивать вдвое, чтобы не только воевать с австрийцами, но и спасать от разгрома этих… этих…

Хорошее воспитание не позволило императрице найти точное определение. И не нужно, я сам навскидку смогу предложить десяток вариантов, один другого неприличнее. Но, согласитесь, жулики первостатейные. Европа вот-вот полыхнёт войной, в которой не будет нейтралов, а они керосинчику плескают, собираясь предъявить Австрии ультиматум. Да, а что написано про требования? Опять не понял — вроде ультиматумов без требований не бывает? Охренели, идиоты?

Но здравая мысль в послании всё же есть, правда если смотреть с немецкой точки зрения. Ну как же — войти в союз с Россией, что почти на сто процентов гарантирует защиту от притязаний Наполеона, тоже автоматически становящегося союзником. А оно мне надо? Сегодня с Бонапартием мир, дружба, взаимовыгодная торговля, а завтра? Завтра «маленького капрала» клюнет в задницу жареный галльский петух, и двинут к нашим границам орды европейской сволочи под французскими знамёнами. Нет уж на хер… Не будем вмешиваться в приватные беседы Парижа и Вены — чем больше они друг друга поколошматят, тем легче потом их бить. А бить придётся, рупь за сто даю. Это карма, как однажды выразился на допросе подозреваемый в шпионаже на Японию буддийский монах.

Я, как коммунист, в эти восточные сказки не верю, тем более тот монах оказался обыкновенным калмыком, приехавшим в Нижний Новгород торговать арбузами на колхозном рынке и попавшим к нам из-за доноса фининспектора, долго и безуспешно намекавшего на взятку. Вот он-то свой червонец с намордником получил, а арбузного шпиона отпустили. Иногда вспоминаю этот случай как анекдот, и слово в память врезалось.

Карма… может быть и она. Но воевать с Наполеоном всё равно придётся. Любая вновь образующаяся империя похожа на подростка, подсмотревшего в цирке пару хитрых приёмов какой-нибудь борьбы — сразу ощущает себя сильным, могучим, опасным и… и сразу же пытается доказать это сверстникам. Потом, после нескольких удачных драк, начинает лезть к взрослым. И если не получит вовремя в рыло… так, чтобы вылетевшие зубы перемешались с кровавыми соплями, то жди беды. Вырастет чудовище, которое такого натворит!

Нет, укоротить Бонапартия придётся, это понятно, только не время сейчас. Пусть воюет. Даже если кого-нибудь победит и что-нибудь захватит, то не велика беда — Австрия и немецкие княжества вовсе не тот противник, с которым армия приобретает боевой опыт.

Кстати, испанские гверильясы наверняка захотят научить немцев и австрийцев славным обычаям партизанской войны. Заодно на продаже древних фузей кое-какие деньги заработаем… хм… я хотел сказать — окажем посильную помощь освободительному движению угнетённых народов. Что, пока ещё не угнетённые? Так мы и не торопимся.

— Отвечать на письмо будем? — Мария Фёдоровна улыбается. — Только не так, как на предыдущее.

Стыдно. Но зачем напоминать? Да, было дело, поддался настроению, но не отправил же? Теперь что, всю жизнь попрекать?

А стоит ли им вообще отвечать? Разве идущий по лесу медведь должен обращать внимание на снующих под ногами, в смысле, лапами, муравьёв? От тех хоть какая-то польза есть — санитары леса. Или так про волков говорят? Пусть будут муравьи. Хоть гусеницы, лишь бы в стаи не сбивались. Кстати, о стаях… не слишком ли много позволяет себе Пруссия? Ведь именно по её инициативе германские князья, курфюрсты, пфальцграфы и прочая сволочь собралась в Берлине на этакую конференцию. Четвёртый Интернационал, мать его за ногу! Такими темпами и до объединения додумаются. Или нет, решат дожидаться Бисмарка?