Русский спецназ. Трилогия

– Правильно. Полагаюсь на вас, Александр Иванович. На ваше вдохновение. Что скажете, то и скажете. Бывает, голову не один день над проблемой какой ломаешь, сцены выдумываешь или еще что и ничего не выходит, а когда дело до съемок доходит, так все само к тебе в голову идет, будто тайник находишь и идеи вытаскиваешь оттуда одну за другой… Ничего не скажете – тоже не беда. Но лучше сказать. Так, теперь вам еще надо облачиться в костюм космического пилота.

Войди Шешель в костюмерную один, без сопровождающего, то, чтобы не заблудиться, пришлось бы прихватить с собой клубок ниток, привязать конец к двери и разматывать. Иначе дорогу обратно не найдешь, обрекая себя на нескончаемые блуждания среди старых, полинявших костюмов из разных эпох. Их так густо сдобрили нафталином, что такая приправа не то что моли, а и крысам показалась слишком необычной. Они не испытывали желания попробовать, какова она на вкус. Еще здесь была пыль. Густая, устоявшаяся в воздухе, как в древней гробнице. Точно. В гробнице, где остались только одежды да украшения, а люди, которым они когда‑то принадлежали, исчезли. Ушли? И теперь где‑то по студии бродят призраки. Высохшие мумии. Но те легионеры, что он встретил в первый день, совсем не казались мертвецами. Напротив. Останься здесь подольше Шешель, может, тоже исчез бы. Растворился. Стал пылью. Тогда его костюм повесили бы здесь на одну из вешалок. Пусть ждет, когда на студии начнут снимать фильм о минувшей войне.

Шешель чихнул. Пыли стало еще больше. Она поднялась в воздух, как потревоженный осиный рой, вцепилась Шешелю в ноздри, и он опять чихнул и еще раз, и еще. Остановился, только когда зажал нос ладонью. Иначе воздух наполнился бы пылью так густо, что и не продохнешь.

Далеко идти не пришлось.

Из костюмов выбрался на чих худощавый маленький человечек. Для него атмосфера костюмерной губительной не стала. Он научился к ней приспосабливаться. Человек ко всему приспосабливается. Но этот человечек был так мал, что невольно возникал вопрос: а человек ли он? Или гном? Или раньше он был большим и толстым, а теперь весь высох. Еще немного, и он исчезнет, как и те, чьи одежды были здесь развешаны?

– О, господин Томчин, – радостно бросил он, потом, – о, господин Шагрей, – посмотрел на Шешеля, но, поскольку не знал, как звать этого человека, смог ему сказать лишь: – О.

Вероятно, он встречал этим звуком любого входящего к нему, и эта буква «о» была приставкой к любой фамилии, будто все, кто входил в костюмерную, родом были из Ирландии.

– Господин Шешель. Он будет играть у нас пилота ракеты. Он полетит на Луну.

– О, господин Шешель.

– Нам нужен костюм космонавта, – сказал Томчин.

Человечек стал рыться в коробках. Извлек вначале большой железный шлем со стеклом напротив лица. Почти такой же, что и у глубоководных водолазов, только у подводников шлемы обычно тусклые и ржавые, а этот был выкрашен в белое, прямо над стеклом желтым шла надпись «Россія», поверх нее еще и двуглавый орел, а сбоку – трехцветный флаг.

– Держите. Но это еще не все.

Шешель повертел шлем в руках, поворачивая его то в одну сторону, то в другую, потом ему дали костюм тоже выкрашенный в красно‑сине‑белое, чуть позже сапоги на толстой рифленой подошве, перчатки и, наконец, велосипедный насос.

Все это добро в руках Шешеля не поместилось. Максимум он мог взять три вещи. Здесь, что ли, одеться? Или тележку попросить, или сумку?

– Я вам помогу, – сказал Томчин.

– И я, – сказал Шагрей.

– Спасибо, – сказал Шешель и отдал им все, кроме шлема и перчаток, – а насос‑то зачем?

– По дороге объясню.

– Желаю творческих успехов. Заходите, – бросил им вслед костюмер.

Они прошли в небольшую комнатку, где стояли диван и кресло, а по обе стороны от входа висело два огромных, чуть ли не в треть стены зеркала. Модницы крутились бы возле них часами, получая несказанное удовольствие от своего вида. Рассмотреть себя можно было со всех сторон. И поворачивать голову в сторону, до хруста в шейных позвонках не требовалось, чтобы рассмотреть – не топорщится ли ткань на спине, не лежит ли она складками. И так все видно.

– Переодевайтесь.

Томчин сложил на диван свою часть ноши, то же самое сделал и Шагрей.

– Не будем вам мешать. Если помощь потребуется – покричите. Мы рядом будем.

– Непременно.

После десятиминутных мучений Шешель, посмотрев на себя в зеркало, пришел к выводу что костюм сидит на нем, как на вешалке, и похож он не на покорителя космического пространства, а на высушенное яблоко – сморщенное и помятое.

«Размерчик‑то не мой. Таких, как я, здесь двое уместится».

Шлем он держал в руках. На внутренней стороне была резьба, на воротнике – тоже, но, как пилот ни старался накрутить шлем на воротник, ничего у него не вышло. В резьбу он не попадал. Ходить в огромных сапогах было сложно. Из‑за толстой подошвы он не чувствовал пола, сделав несколько шагов, споткнулся на ровном месте, и хорошо еще, что успел схватиться рукой за дверной косяк, иначе упал бы. Шлем он выпустил, и тот, гулко стукнувшись о пол, закатился за диван.

«Не помялся ли?»

Шешель встал на колени, потом разлегся по‑пластунски, полез шарить под диван. Там скопилась пыль, которую, наверное, довольно долго никто не тревожил. Шешель оставил на этой поверхности, такой же нетронутой, как и на Луне, свои следы. В отместку пыль опять забилась ему в ноздри. Тяжело быть первопроходцем. Что там его на Луне ждет?

– Очень хорошо, – констатировал Томчин, придирчиво осмотрев Шешеля, когда тот, кряхтя, выкатил шлем из‑под дивана, встал и отряхнулся. Оказывается, Томчин вошел в комнату, услышав звук упавшего на пол шлема, проверить – не случилось ли что, и с несколько секунд безучастно наблюдал за мучениями Шешеля. Нет чтобы помочь.

– Вы находите?

– Конечно.

– Мне так не кажется. А с этим что делать? – Он показал на шлем, который держал под мышкой.

– Дайте мне. Я вам помогу. И нагнитесь немного. Нет, не на колени. Делать из вас рыцаря я не собираюсь. У меня и меча‑то нет, чтобы по плечу лезвием похлопать. Но шлем на голову водрузить смогу.

Томчин стал приворачивать шлем к воротнику.

– Кстати, – вновь заговорил он, – а почему бы и нет. Может, нам ввести сцену, где пилота приглашают в Императорский дворец и там государь посвящает его в покорители межпланетного пространства? Это должно походить на посвящение в рыцари. О, это красиво, – мечтательно протянул Томчин, представив эту сцену, – надо подумать. Роль для императора у нас все равно есть. Маленькая только. Ее расширить можно. Что, если нам в вину поставят, что мы плохо отразили роль государства в подготовке полета? А? Надо подумать.

– Да и верительные грамоты, чтобы государь пилоту дал о том, что все земли, которые он откроет, присоединяются к Российской империи, – вставил Шешель.

– Это вы хватили. Те земли, где вы окажетесь… э… Земли? На Луне? – Он уставился на Шагрея, видимо, прося о помощи, как разобраться в этом словесном казусе, но, не получив ответа, быстро продолжил: – Все это давно уже открыто. В телескопы.

– А обратная сторона Луны остается неисследованной, – сказал Шагрей, чем ввел Томчина в некие сомнения, – да и одно дело увидеть, а другое – ступить.

– Не будем углубляться в эту тему, – волевым решением завершил спор Томчин.

– Я похож на клоуна, – сказал Шешель.

– Что вы. Вы похожи на покорителя межпланетного пространства. Я понимаю, вас смущают эти морщины на костюме. Вы думаете, что мы, мягко говоря, с размером прогадали. Вот и нет. Морщины разгладятся, когда мы костюм надуем.